И я продолжаю оборванную цитату из Бенуа:

"…но нашелся и такой, которого увлекла его нежная и страстная натура, который выбежал из смрадной темницы, пожелал взглянуть на иное, нежели эстампы [в смысле - копии] с утвержденных классиков, вдохнул в себя крепкий аромат нарождающегося романтизма и вместо гипсового класса пошел в Эрмитаж поучиться жизни и красочной прелести у великих стариков. То был Орест Кипренский”.

Я давно и смутно подозревал, что идеал (любой) субъективно переживается как Гармония. И какой-то отголосок этой четверть-мысли я вижу у Бенуа, подходящего к объяснению западных истоков романтизма Кипренского:

В этом месте своей книги Бенуа всё “самое-самое” берёт откуда угодно и назначает тут и сейчас любимому романтизму. И оттирает от любимого нелюбимое тёмное и таинственное, истинно романтическое. (И мне странно, что так поступает Бенуа, который ницшеанец; и не ему бы отталкивать тёмное и таинственное.) Он – раб момента. Сейчас – он весь – за романтизм. И так как романтизм разочаровался в классицизме, то и какого-то Менгса Бенуа упоминает с негативным оттенком. А я, естественно, подозреваю Бенуа в неправоте. Плюс это ж велеречивость – взять и вставить Менгса так, словно все читатели его знают. И он прав. Это, оказывается, "самый крупный немецкий живописец эпохи неоклассицизма”. Но и не прав же: говорит мимоходом.

То есть я должен был за иллюстрацией не к Пуссену давеча обращаться, а к Менгсу.

Так ничего ж не потеряно. Обращаюсь.

Иллюстрируется Евангелие от Луки (то место за сколько-то минут до того, как – Он предчувствовал – придут его схватить):

Надо было взять ТАКОЙ момент, страдательный, чтоб выразить ТАКУЮ гармонию этого страдания с верой…

Со святым Василием было не так?

"…просили его окрестить их в Иордане. Епископ, видя их великую веру, исполнил их просьбу: взяв клириков своих, он отправился с Василием и Еввулом к Иордану. Когда они остановились на берегу, Василий пал на землю и со слезами молил Бога, чтобы Он явил ему какое-либо знамение для укрепления его веры. Потом, с трепетом вставши, он снял с себя свои одежды, а вместе с ними отложил и ветхаго человека [освободился от наследственного прародительского греха; имеется, наверно, в виду, что, согрешив, перволюди застыдились и прикрыли стыд; а тут – от прикрытия освобождаются], он, войдя в воду, молился. Когда святитель подошел, чтобы окрестить его, внезапно спала на них огненная молния, и вышедший из той молнии голубь погрузился в Иордан и, всколыхнув воду, улетел на небо. Стоявшие же на берегу, увидя это, вострепетали и прославили Бога” (Житие… Василия Великого. http://www.romanitas.ru/lifes/vasv/vvv.htm).

В чём похожесть? – В материализации Божьей воли. Там – ангел, тут – голубь… У пуссеновского Полифема горе отказа Галатеи уравновешивается дикими звуками его свирели. Но это литературщина. Зато у всех трёх живописцев – отменная гладкопись, образ Гармонии.

Если я и не прав – я не лупаю глазами, читая Бенуа.

Будто рядовой читатель знает, кто это такие: Корнелиус и Овербек.

Ожидаю от Кипренского повышенного психологизма.

Так и есть. Донельзя отзывчивый человек перед нами. И отменно умный. Вот только не несчастный, какими должны быть романтики из-за мировой скорби от краха Разума…

Раз речь о Корнелиусе и Овербеке в связи с Кипренским, то искать надо портреты. Но то, что я нахожу, это совсем не ровня Кипренскому по психологизму.

Антинаполеоновское разочарование в Разуме, оскорбленное их чувство позвало их к примирению разума и чувства, а точнее - к примитиву (http://www.art-catalog.ru/article.php?id_article=618).

И я что-то слов Бенуа не понимаю.

Или можно понять. Столкновение самой-самой красивой натуры с её искажением примитивным изображением даёт улёт в какой-то пробуддизм бесчувствия. Новизна!

Для Бенуа совершенно ясно, что Угрюмов – это фэ. И он не понимает, что для его читателей это не так. Если же посмотреть,

то ничем (кроме затемнённости) Угрюмов не хуже Кипренского, по-моему. На что несколькими строчками раньше Бенуа для этого академиста расщедрился: "не гнушался писать портреты (и очень недурные), робко отворял отдушину в препорученной ему тюрьме”.

Чего этот представитель классицизма так внимателен к личности купца Серебрякова?

Чудеса…

Не знаю… Можно ли за намерение растрогать хвалить? Причём, спустя 100 лет после создания картины…

Оно, конечно, фокус: победу изобразить слезами…

Заявленная программа картины была такова: "Представить Великого Князя Дмитрия Донского, когда по одержанию победы над Мамаем, оставшиеся Князья Русские и прочие воины находят его в роще при последнем почти издыхании” (http://www.ikleiner.ru/lib/kiprensky/kiprensky-0014.shtml).

Издыхание, собственно, мыслится от ран. Нарисована ж – истерика после перенапряжения.

Это нарисовано до поездки в Европу. Но до Кипренского как-то дошло то, о чём Бенуа написал: "с ужасом отвернулись от “взбесившейся” и окровавленной Франции”

А та была очень воодушевлена. Даже и после поражения Наполеона. Воспевая через четверть века роялистов начала Великой Французской революции.

Вот Кипренскому и хотелось плакать от этого всего. Тем более что у него случилась несчастная любовь. То есть, если Герен позитивно рисовал общество (даже и в портрете), то Кипренский (даже и в исторической картине) рисовал свою тонкую душу в пику плохой действительности.

Вот когда можно поверить, что только с романтизма начался художественный, с текстовыми противоречиями (тут: победа/слёзы), этап неприкладного искусства после этапов нехудожественных: религиозно-риторического и светски-риторического (когда образно, т.е. “почти в лоб” выражалось то, что выражалось).

За такой эпохальный поворот Кипренского можно-таки хвалить. Но не за намерение растрогать. Да ещё и намерение, единственное в своём роде, мол ("как до, так и после него”)…

Тот же Герен (своим “почти в лоб”) гораздо больше преуспел.

"Впервые Герен выступил в Салоне 1799 года с картиной “Марк Секст, застающий по возвращении из ссылки свою жену на смертном одре”, которая произвела чрезвычайное впечатление и имела успех, почти небывалый в истории искусства; поэты воспевали ее в одах, в течение всей выставки ежедневно стояла перед картиной публика и ежедневно устраивала художнику овации. Уже в этой картине сказались свойственные почти всему творчеству Герена театральность и любовь к мелодраматическим эффектам” (http://smallbay.ru/artfrance/guerin_pierre.html).

Почему тут античность, между прочим?

"В классически строгих преданиях Римской республики гладиаторы буржуазного общества нашли идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы [Пользы], чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии” (Маркс. http://www.la-fa.ru/history/history340.html).

Кстати, обнажённость одного из персонажей на Куликовом поле у Кипренского (битва проходила 21 сентября) – это след той же античности.

А как вникнуть во "влияние итальянцев и фламандцев (отчасти, может быть, и Щукина)” в красках?

"…живопись у старых фламандских мастеров всегда выполнялась по белому клеевому грунту. Краски наносили тонким лессировочным слоем, причем таким образом, чтобы в создании общего живописного эффекта принимали участие не только все слои живописи, но и белый цвет грунта, который, просвечивая через краску, освещает картину изнутри. Также обращает на себя внимание практическое отсутствие в живописи белил, за исключением тех случаев, когда писались белые одежды или драпировки. Иногда они еще встречаются в самых сильных светах, но и то лишь в виде тончайших лессировок” (http://www.chernorukov.ru/articles/?article=507).

И в качестве примера - такое:

Правда… Даже тёмные-претёмные стволы деревьев светятся…. В “Автопортрете” Щукина, что выше, всё тоже светится…

Или зря я в такое поворачиваю, имея дело всего-навсего с репродукциями?

Вот это просвечивание – оно и есть жидкость письма?

Тут вот, если не огненный колорит, то свободное письмо, наверное.

Поймал себя на том, что просто учусь по ходу, а не претензии имею к Бенуа. Впрочем, можно и претензию. “Дмитрий Донской” написан через год после “Швальбе”, а Бенуа их обсуждает в обратном порядке.

И к себе могу иметь претензию. Чёрта лысого я отличу без подписей, что картина Рубенса не романтизм и не живописание своего прекрасного внутреннего мира в пику плохому миру внешнему.

В портрете Швальбе какую-то трагичность можно высмотреть, но. Что если вообще Кипренский занимался освоением техники, а не самовыражением?

Одни утверждали, что портрет принадлежит в действительности кисти Рембрандта или Ван Дейка. Даже итальянский профессор живописи Николини воспринял портрет за произведение Рубенса. Специалисты итальянской живописи посылают запрос в Петербургскую Академию художеств” (http://www.ropshapalace.info/publ/knigi/viktor_monja_ropsha/tajna_znamenitogo_portreta_oresta_adamovicha_kiprenskogo/10-1-0-117).

Так что всё, вами прочтённое, читатель, вполне можно счесть, за дышло, которое, куда повернёшь, туда и вышло…

Попробуем теперь поспорить с такой сентенцией Бенуа:

А вот выписки из Гуковского, характеризующего Дениса Давыдова как поэта:

Так смотрите, как вольно он стоит у Кипренского.

Так посмотрите, как ярка эта красная тужурка, эти рейтузы…

Так посмотрите на эту саблю, на эту артистичность держания её… Посмотрите на эти задумавшиеся перед очередной шалостью глаза…

Гуковский напирает на свойство романтизма создать характер, соответствующий всей биографии, как на предпосылку реализма. Пусть даже этот характер не отказывается от активности, раз мир – плох.

А вот Алленов вполне возвращает Кипренского в романтизм:

И тогда можно усомниться в правоте Бенуа:

По-моему, изображены и умные, и тонкие люди. И почему б с ними не познакомиться. Да вот только допустят ли к себе?

Ничего мне не говорит походя брошенная фраза об автопортретах:

Ну, придётся искать эти портреты… Взять, что ли, наоборот – не мрачного Рембрандта?

На сайте, с которого я скопировал это, комментатор трусливо пишет: "молодой модный художник уверенно смотрит на зрителя. И все же это едва ли прославление богатства и самодовольство” (http://rembr.ru/self/rembrandt10.php). – По-моему, как раз самодовольство тут так и играет.

А найдётся не гордый Рубенс?

С первой попытки нашёл подходящий. А пишут, что они и все подходящие: "Все автопортреты Рубенса написаны без пышности и аксессуаров, свойственных барочным портретам, стиль которых во многом создал и утвердил в Европе сам художник. Нет в них и вульгарного самолюбованья, скорее они — интимные автобиографии, чем собственное превознесение достоинств и добродетелей” (http://www.nearyou.ru/rubens/0ruself.html). Я б сказал, что Рубенс тут какой-то несчастненький.

А не гордый Рейнольдс? - Пожалуйста.

И ведь сказанул-то Бенуа об автопортретах Кипренского в связи с тем, что, мол, "Кипренский мало думал, и вряд ли разговор с ним представил бы большой интерес”.

Так вернитесь хоть к началу главы о Кипренском, выше…

Странный этот Бенуа.

Я, конечно, должен бы, споря с Бенуа, не ловить его на залётах… Надо б взойти от, скажем, того же найдено несчастненьким Рубенса к его барокко. А от того же успешного Рембрандта – к его реализму, обрекающему на видение в мире и тени, а не только света…

Если это будет не натяжка… Рубенс потому и нарисовал себя несчастненьким, что нарисовал себя и краснощёким. Жизнелюбом то бишь. Не мытьём так катаньем несчастненький (как та же его капиталистическая Бельгия под гнётом феодальной Испании), - несчастненький да вывернется – исторический оптимист.

А Рембрандт, наоборот (забираю свой выпад назад), и в жизненном успехе-свете провидит жизненный провал-тень… И всё – ладушки. Такова жизнь!

Да простится мне такая эскапада.

В развитие её могу привести другой портрет, тоже с полузатенённым лицом.

Это – портрет лучшего друга художника в последний год жизни этого друга, больного, склонного очень хвалить Рембрандта за темноту фона (видно, мрачный был тип и потому так односторонне подходил к Рембрандту). Так гляньте, как бравурно противопоставил Рембрандт ослепительный воротник этому уходящему из этой жизни субъекту. Тут не возвращение к рубенсовскому радостному, гармоничному соединению несоединимого. Тут гимн жизни любой. Пусть и болезненной.

А Кипренский?

Тут ценность не любой жизни, а творческой, вдохновенной, внутренней, богатейшей. Не в пример жизни внешней.

Вот эту репродукцию

я отыскал и скопировал из-за того, что Бенуа написал, что при переезде Кипренского в Рим в 1833-м там "гремела слава гладкого Кановы, тоскливого Камуччини”, и Кипренского, "человека слабого и впечатлительного, приехавшего без всякого внутреннего руля”, завербовали и он "принялся вылизывать всякие “Анакреоновы гробницы”, разные хорошенькие головки итальянских пастушков и цыганок, умышленно связал себе руки, отрекся от своего мазка, от прелести своих красок и погнался за общей вылощенностью, бесцветностью и тоскливостью”.

"Анакреонова гробница” - это ошибка: она 1820 года и всего лишь карандашный набросок. А вот его тогдашняя живопись.

Так я не знаю, искажены ли цвета последней репродукции… Но скучность, кажется, можно признать и для Камуччини, и для Кипренского. Хотя Бенуа вряд ли прав насчёт слабодушия Кипренского:

"Новая волна подъема классицизма приходится на начало XIX в. Она вызвана археологическими находками в Геркулануме, Помпеях, Стабии, античной Трое и др. Общепризнанным центром классицистического искусства в это время становится Рим” (http://wavilon.ru/Termins/klassicizm.html).

Классицизм показал себя очень живучим. Упор на "гармонию и меру во всем, уравновешенность и симметрию, состояние покоя” (там же) оказывался надобным после всех периодов общественных разочарований.

Так что, кто его знает, не в том ли дело и у Кипренского.

Хотя… если внушить себе, можно согласиться с Бенуа, что не одного Кипренского тогда "вконец испортила заграничная поездка”.

В смысле – не случайны эти сонные глаза у Варнека.

И как поучение стоит переписать пример, как не влияет быт на художника:

0, 1, 2, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26,27, 28, 29, 30, 31