Наученный на примере Серова, и вообще, зная, что идеостиль импрессионизма выражает радость от абы какой жизни, я сразу понимаю, что некрасивость девушки для того и выбрана художником, чтоб было это “абы какой”. Не намного сложнее и с пёстрыми девицами. Они достаточно приблизительно нарисованы, чтоб не было рассуждения об их красоте. А раз они вряд ли красивы (коль скоро не эта их ценность предъявлена нам), то они изрядно глупы, раз всё равно красуются перед кем-то. Следовательно, их способность научить нас жизни тоже в том, чтоб мы не слишком огорчались своим лишенством чего-то в жизни, а удовлетворялись бы уже хоть одним тем, что мы живём.

Когда-то художник удовлетворял купца тем, что рисовал, во что он одет, так, что была видна дороговизна материала, следовательно, воспевал его зажиточность. А теперь художник воспевает умение жить с удовольствием и лишенцев.

Бенуа не в силах постичь, что на уровне идеостиля это одно и то же, и потому первого художника ругает, а Коровина – хвалит.

За что?

За живописную, мол, ценность.

Так оная мне совершенно ясна во второй картине – взяты цветовые контрасты (то, что находится противоположно друг другу на цветовом круге):

В этом случае – красный и зелёный.

В случае с девушкой среди стволов – труднее. Но, если вспомнить, что при любом цветовом выборе для акцентов применяют белый и чёрный, то уберём их и посмотрим, что останется. Белый – ясен. А чёрный? Давайте за него станем считать всё, очень к нему приближающееся (темноту почвы, стволов и зелени деревьев). Что останется? Останется оранжевый – цвет тела в тенях и опавших листьев, зелёный – цвет ящика для них, видно, а также цвет не опавших листьев в свету и цвет бликов на стволах , чтоб набрать триаду в 12-частном цветовом круге, как требует наука (http://vpozitiv.com/sochetanie-cvetov-cvetovoj-krug-ittena/). – И какая это триада? – Приблизительно такая:

На картине близко всё расположено, например, тут:

Можно, думаю, считать, что я мысль Бенуа понял.

Ну можно подобрать пёстрое.

Вот так выражалась радость жизни у высших слоёв общества. Когда к такой же пестроте (но без гладкописи) прибегали лишенцы, сколько-то близкие высшему обществу (например, Делакруа, сын то ли одного, то ли другого министра иностранных дел), то Бенуа их очень хвалил.

Про, в частности, "панно, украшавшие Северный отдел” Нижегородской художественно-промышленной выставки в 1896 году.

На обоих играется приглушённый контраст оранжевого и синего.

Ну, а раз так лаконично и подробно, плюс тема – такая суровая жизнь, то – по-прежнему выражено то, что и вообще выражает идеостиль импрессионизма: хороша абы какая жизнь.

В пику Бенуа я главным считаю не украшательство, а умение выразить… Вот только может ли быть, что раз за разом сознанию Коровина остаётся не до конца известно, что его заставляет взяться за выражение изображением.

Собственно, тот же цветовой контраст. Я не побоюсь задать жуткий вопрос: как Коровину было не лень? Или не стыдно?.. Одно и то же ж!

Правда другой я говорит, что так красиво, что можно бесконечно балдеть перед нескончаемым числом подобных картин.

Но – именно балдеть.

Вот и видно, что не владел Бенуа понятием идеостиля. У Куинджи идеал был другой – иномирие, а не абы какая жизнь. Как можно их сравнивать?!.

Японцы же живут с землетрясениями и тайфунами. Не до жиру – быть бы живу. Отсюда: "Умение восхищаться сиюминутной красотой природы, как особенность национального характера японца” (Википедия). То же, собственно, что в Западной Европе с лишенцами, махнувшими рукой на надежду выбраться наверх, чтоб упиваться так, как остальные – салонным, академическим искусством. То же – и со слабохарактерными (в плане рационализма) лишенцами в России (успешные, в частности, на севере не живут, а живут там скорее убежавшие от конкуренции и от человеческих хищников, как, в общем, и японцы, закрывшиеся от мира до середины XIX века).

Почти такое же (сине-жёлтое) приглушённое решение, как и у Коровина для севера.

Во-первых, я забыл, что это за шаблон. Причём, я не уверен, что виноват я. Я так и не дождался анонсированного Бенуа перечисления живописных открытий, сделанных "художниками-искателями” (из главы о Ф. Васильеве, мои комментарии в 21-й интернет-части).

Я перечитываю Бенуа о Васнецове. Живописного новаторства не замечаю. Заподозрить, что ли, что имелась в виду речь – скажу по-своему – о Чём-то, о Неясном, о подсознательном по происхождению чего-то в “тексте”, во что, нарисованное, и не ткнёшь пальцем, и что фигурирует под именем (по Бенуа) "высшего”? Или ещё: "самое ценное, сложное и неуловимое, что кроется в русском народе” и глубина "русского религиозного миросозерцания”, совпавшая с модным "в начале 90-х годов мистицизмом, которое так кстати совпало с возрождением официальной религиозности”. (Об оппозиции этому возрождению, о Владимире Соловьёве и других Бенуа из-за цензуры писать не мог, а может, и не думал.)

В чём глубина именно русского миросозерцания? – От миросозерцания Запада она отличается "общественным началом”, патриархальностью "на началах любви, добра, братства”, мирской общиной как лучшей формой "общительности в тесных пределах”, а "государствовать не хочет” (http://www.vevivi.ru/best/Gosudarstvenno-tserkovnye-otnosheniya-v-otechestvennom-konservatizme-XIXnachale-XX-vekov-ref126308.html). В отличии по общинности, кстати, я усомнился из-за управленческих успехов (пока не наступило военное поражение) анархо-синдикалистов Парижской Коммуны в 1871-м и арагонцев в 1936-м году, тогда как в России махновцы, вольно или невольно, но опозорили анархизм. А ещё из отличий – нравственная сила, вера "в святую истину, терпение несокрушимое и полное смирение”, соборность не из-за властной силы, а в "совместном понимании правды… на основе… общей любви к… всем абсолютным ценностям”. И всё это является признаком "мессианской роли русского народа… и даже исключительности” (Там же). Коротко я это называю: тип идеала – благое для всех сверхбудущее (к чему были привержены, недоосознавая, Александр Иванов и Крамской). У Достоевского это царство Божие на земле даже имелось в виду (при Христе – в сердце), пусть и в сверхбудущем. Но не с материальным благом, а с духовным. Ибо не отсутствие зла должно быть, а свободное преодоление его: "в страдании зло сгорает” (Там же).

Всё это, приугасшее от революционной обстановки 60-х годов, к концу XIX века хаотически возродилось (экклезиологическое разномыслие) от полного падения народнических идей.

Но те и сами (как царство необходимости и причинности) изнутри себя породили реакцию на себя – свободу, "неоязычество художественной интеллигенции” (http://refdb.ru/look/1022307-pall.html), род ницшеанства. (Не та ли, хоть частично, мода на мистику, которую отметил Бенуа.)

Художники (и Бенуа тоже) вполне могли запутываться между мистикой христианской и мистикой ницшеанской (антихристианской).

Впрочем, техническую слабость Нестерова в околоцерковных вещах вижу даже я.

Возразят: эскиз же. Но почему столько снастей применено? Старался, значит? А линия глаз не параллельна линии плеч. Не думать же, что Иисус склонил голову вправо, обращаясь к Богу… Пальцы, вроде сцепил, и пальцы левой руки тогда видны, но куда делся большой палец левой руки? Складкам синей накидки не веришь, что они складки – они условность. Но тогда зачем за спиной Иисуса неусловное деревце с плодами? Наконец, Иисусу б смотреть на это солнце-Бога, раз он Ему молится. Так не смотрит. Или это просто луна? А если она так расплывается контуром только в сильном тумане, то почему его совсем не чувствуется в остальной обстановке? Потом… Менгс вон (3-я интернет-часть) тоже изобразил молящего о чаше, так какое лицо страдающее, подходящее к случаю нарисовал. А Нестеров? – Этакую задумчивость философскую, будто не о казни речь, не для человека...

Впрочем, речь шла про "эффектный и энергичный шаблон”. – Вижу ли я его в этом эскизе? – Вижу. Теперь я его вспомнил. Обводка контура есть на шее, на руке, на затылке, на накидке, слабо чувствуется глубина пространства, нет объёмности лица. Мёртвость живого, характерная стилю модерн.

Но "расслабленное, жидкое, истерическое”… Не вижу.

Вот здесь, пожалуй, есть.

Как на поминках лица. А ведь пришли сообщить, что через год у Сарры будет ребёнок.

И "шаблон”. Лица обведены, складки – тоже. Отсутствует глубина и объём тел и лиц.

Ну ницшеанец, сам того не ведая, и всё.

Осмелюсь с Бенуа спорить.

Недостатки по идее в церковных работах поражать как раз не должны, потому что восприниматься верующими (а Бенуа вряд ли верующий) должны б как “почти в лоб” изображения, т.е. образы, того света. Тот же философский улёт Иисуса куда-то, не есть ли образ его божественной всё же сущности. Или все эти дематериализующие, потворствующие умопостиганию обводки контуров и отсутствие глубины и объёма… – Иной мир нарисован. Как в иконах.

Странный Бенуа.

А успех Нестерова как раз понятен – у верующих успех.

Дело в том, что сознание самого Бенуа относительно иномирия и ницшеанства не было осведомлено. А подсознание не всегда может пробиться в слова историка.

Теперь так. Если Бенуа пишет о чистых пейзажах Нестерова, то я таких, написанных до написания своей книги самим Бенуа, не нашёл.

Ну и в чём это "чисто русское настроение”? Что тут отмечено "общественным началом”? Где патриархальность "на началах любви, добра, братства”? Где мирская община?

Вот в жизни сам Нестеров женился против воли родительской. Но разве биографизм – это хорошо? Разве его можно привлекать к анализу? (Это я тяну к ницшеанству, которому пристало игнорировать принятое.)

С другой стороны, этот монах, сама его согбённая поза сосредоточенности и на очередном шаге, и – взглядом – где-то в бесконечной дали – уже есть образ приверженности к "абсолютным ценностям”, а пустота вокруг (даже не из-за того, что людей больше нет нигде, а и с деревьями – не очень) есть тоже образ игнорирования общественного начала. Тем более что и название подчёркивает – “Пустынник”.

Опять вспоминается парадоксальная оценка первохристианства:

А освобождение от морализма – это ницшеанство.

Если видеть тут русскость, то, получается, видеть на фоне других народов, т.е. как исключительность, не на материальное нацеленную, как у остальных народов. И в том роль бедной природы в картине! Потому такая чахлая ёлочка на первом плане. Потому такая скромная плодоносица, как рябина – там же. Потому даже лужицы. В них отражается небо. А оно – серенькое, северное, скупое на солнечный свет, антитеза голубому небу тёплых стран, где сама природа приучает к достатку и земной нацеленности жизни. – Эти лапти, кстати… Иные монастыри богатством славятся, а этот, откуда монах, видно, наоборот, святостью. И, наконец, зеркальная гладь озера. Чего она образ? – Она образ несокрушимой нравственной силы. И если считать, что у каждого идеала – своя нравственность, то и у ницшеанского – своя. И – тоже неколебимая. Эта гладь воды – как душа старца, даже и не слышащая никакого мирского соблазна.

Говорят же, что крайности сходятся. Вот и христианство с ницшеанством – тоже.

Но может, это – исключительный тип в русском народе, а не его представитель?

Да нет. Русский народ – исключительный среди других, как этот монах – в народе.

Как факт, в русских что-то волнуется при смотрении на такие картины. Тот же Бенуа, например.

А "неумелый рисунок фигур”? Нет 7 голов в росте пустынника…

А "подведённые глаза”?

Следующее стоит предварить иллюстрируемым отрывком из “Жития Сергия Радонежского”:

Нужно ли говорить, с каким восторгом принял святой отрок этот благодатный дар? Слезы радости блестели в его детском взоре; с благоговением вкусил он от святого хлеба и – какою же сладкою показалась ему эта таинственная пища!” (http://www.k-istine.ru/sants/our_sants_sergiy_radonejskiy-03.htm).

А теперь Бенуа:

Оно так. Впечатление я подтверждаю. Но велеречивость всё равно есть: чем впечатление достигнуто, нету ж.

"Почти все цвета, используемые художником для ее написания, - солнечные и радостные: желтый, оранжевый, зеленый, коричневый, охра” (http://fb.ru/article/160073/istoriya-i-opisanie-kartinyi-videnie-otroku-varfolomeyu-nesterova).

Ну-с. Довольно много нарисовано и холодным цветом: голубой просвет в сплошной высокой облачности (от желтизны, что ли, она кажется высокой?). Затем: два синих купола церкви (они, правда, маленькие), все ели (оттого, что ли, что они отдельные в окружении жёлтых, осенью, деревьев, впечатление, что и их мало?). Затем: голубо-зелёная речка, что ли, вдали. Затем: вся растительность над этой вроде-рекой (может, это тень от облаков? И тогда день, не серый и тусклый, как пишет Бенуа, а, наоборот, солнечный. Правда, тень от отрока тогда слишком коротка). Затем: штаны отрока и башлык монаха – синие (зато и их мало). Ещё: ковчежец в руках монаха, колеи разъезженной дороги, два сарайчика в центре и отражение неба в речке слева (всего, правда, мало). Ещё – синие васильки. Так их предельно мало. Только и могут, что подчеркнуть теплые тона вокруг. (Бенуа понял, что тут пасха, но васильки цветут с июня.)

Ну, в общем, понятно. Тёплые преобладают.

"…в последних вещах он [Нестеров] даже начинает впадать в салонный маньеризм, во что-то близкое к К. Маковскому”.

Что вкладывает в слово “маньеризм” Бенуа можно понять из его слов о Лебедеве и Васильеве?

Я предположил, что придраться за бесцеремонность можно к этой картине, сделанной достаточно близко ко времени написания Бенуа своей книги – за 3 года до начала писания.

Нарисованы такие же чахлые ёлочки, как в “Пустыннике”. Но там и лужи рядом, и вообще ели растут, где сыро, а тут… Что тут может быть за место? – Предуралье. Сам Нестеров оттуда. Вот фото тех мест.

На обрывах всё же сосны растут, а не ели… Но щуплые ёлочки – трогательнее. Так плевать на правду.

Я б струсил назвать фигуру фальшью. Нестеров настолько оригинален, что как-то не думается про него плохо. В чём верность задумки, я тоже не догадываюсь.

Вот что плохого об этой картине я нашёл в интернете:

"Несвязанность фигуры с пейзажем в “Юности преподобного Сергия” обусловлена разрывом того единства между образом человека и природы, которое составляло основу “Пустынника” и “Видения”. Нестеров теперь уже не может так органично передавать поэзию отшельничества, эстетически утверждать растворение человека в созерцании благостной природы, ибо изображает не человека, а святого. Этот разрыв между образом святого и пейзажем особенно резок в последней из картин триптиха - “Преподобный Сергий Радонежский” (1899, Государственный Русский музей). Фигура иконописно благостного святого с нимбом совершенно не вяжется с пейзажем. Она кажется не только искусственно наложенной на этот реалистический при всей своей утонченной лиричности пейзаж, но и не имеет с ним даже той сюжетной связи, которая все же была в “Юности преподобного Сергия”” (http://art-nesterov.ru/fedorov11.php).

Это, по-моему, совсем не то, что у Бенуа. Бенуа безотносительно ко всей картине критикует фигуру и лик.

Так что я не вник.

Позволю себе соревнование с Бенуа. Он выдал целую песню православной хвалы картине, нисколько не давая её образного анализа.

Это не велеречиво, если предположить, что Бенуа писал для человека, у которого как бы перед глазами стоит в памяти эта картина. Бенуа поэтому позволяет себе дать сразу синтез.

Не в своей книге, в письме, Бенуа, наоборот, выдал анализ без синтеза:

"Нестеров выставил картину, озаглавленную “Под благовест”. Два монаха, один старик, горбатый, неаппетитный и злой, и другой, длинный, тощий, с белокурыми волосами – несколько подловатой наружности, гуляют, читая в псалтырях, по дороге, вблизи монастыря. Дорога усажена березами и ёлочками. Солнце видно скрылось, но кресты горят еще тусклым огнём. Пейзаж в рыжеватом полумраке. Справа – холодная река. – Пейзаж чуден по настроению и трактован, несмотря на известный примитивизм весьма не пошло, с большим тактом; в нём масса музыки, – тихой блаженной, умиротворённой. – Тем резче и непонятнее эти два каверзника монаха, почти до карикатурности подчёркнутые! Что он хотел эти сказать, я лишь догадываюсь, хотя я не уверен. Скорее он не хотел этого сказать, а оно сказалось само собой. – Вещь эта несколько отталкивает своим внутренним разладом – но всё же кланяемся и низко – мастеру, ибо мастер большой! Притом же этот разлад не по немощи, а намеренный, или, во всяком случае, глубоко психологически мотивированный! Тут виднеется какая-то драма, происходящая в душе художника, - драма быть, весьма тяжёлая; во всяком случае, почтенная! – Нет мощи, положительно нет” (http://sozidatel.org/articles/territoriya-kultury/2895--letot-gospodinne-to-kupecz-ne-to-fokusnik-ne-to-uchyonyj-ne-to-monaxr.html).

Но вот я наткнулся в интернете на: "попытку <…> подойти к ее анализу, доверившись самой картине” (Васильев. http://www.vinograd.su/art/detail.php?id=42398), направленную против анализа Бенуа. Так мне придётся соревноваться аж с двумя, ибо я хочу подвести к ницшеанству Нестерова, к чему ни один из них не подводит.

Переписывать эту "попытку” я не буду – там много. Но эффект от неё – феноменальный.

Я вообще-то помню за собой просто из ряда вон выходящие переживания от музыки. Но чтоб подобное случилось от колокольной… А её меня подбил слушать этот Васильев, в ажиотаже разбора дойдя до аналогии колокольным ударам расположения берёзок.

Я понял мастерство церковников, изобретших обряд подготовки к Пасхе. Инженеры человеческих душ! Просто молодцы. Опираясь на этот инстинкт жить вечно, они серией обрядов побуждают празднование воскресения Христа переживать как личное свершившееся счастье достижения бессмертия. Естественно, хоть и полностью неожиданно, у меня полились слёзы от слушания пасхального благовеста.

Я было не поверил, что под такой звон возможно было что-то читать. Но Васильев же своим анализом доказал, что это вечерний благовест в канун Вербного воскресенья. Он, видно, другой, и под него таки можно читать и вдумываться.

Этот Васильев большой молодец. Каких только деталей он ни коснулся… Чтоб уподобить столь разных монахов друг другу, он заметил своеобразные повторы в их изображении. Вообще не счесть элементов, которые Васильев привлёк.

Нет. Меня потянуло пересказывать. Я не буду. Читайте сами.

А мне нужно как-то дискредитировать Васильева как своего всё же конкурента.

"… необычайно доброе, благодатное, светящееся тихим внутренним светом лицо, как бы говорящее: “Плоть немощна, дух же бодр””.

Только взвинтив себя, можно увидеть в этом лице выражение "необычайно доброе, благодатное”. Я склоняюсь к версии Бенуа: "неаппетитный и злой”.

Молодого Васильев не характеризует словами, работает его восторженный разбор. А по-моему, опять более прав Бенуа:

Соответственно мне кажется убедительнее противоречие персонажей и природы по Бенуа, чем слияние по Васильеву.

И из противоречия в итоге, по-моему, получается ницшеанство на картине.

И разрешите, начну с презираемого мною биографизма и слов самого Нестерова. Они допустимы как подсобный материал.

Итак. Женился Нестров вопреки родительской воле, жена умерла при родах. Он очень горевал. Потом когда-то была другая любовь, оборвавшаяся совсем необычно: решила та, кто вместе с ним уже не знали оба, как жить друг без друга, - что дать счастье… художнику она не сможет.

А слова Нестерова о себе такие: "…не то купец, не то фокусник, не то учёный, не то монах, - менее всего монах”.

Так если он менее всего монах, то он ницшеанец, т.е. недостижительность его трагический идеал. И от такого в ужасе, страдании и сострадании должна бежать любящая его женщина, а сам он должен и страдать, и получать какое-то неизъяснимое наслаждение от недостижимости счастья в ЭТОМ мире, так плохо устроенном Богом.

Для того так со стороны, как чужих, негативно, нарисовал Нестеров двух монахов. Обман есть достигнутая ими в этой жизни благодать. А благодать есть не в этой жизни, и не на том свете христианства, где один дух без плоти. Благодать – в иномирии, принципиально недостижимом, как самая суть русской природы. Оттого "Нет мощи” у этих тончайших берёзок, оттого так суровы горы в наступающих сумерках.

0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 27, 28, 29, 30, 31