Нет велеречивости для меня.

Ну берём что-то самое раннее.

И нет здесь пейзажа души? Того, чем славен Левитан. Пейзажа русской души? Гордящейся (какая даль!) при ничтожестве (какая грязь!). То есть самобытностью своей гордящейся… Чем гордятся все народы, вообще-то. Но – не художники этого народа (еврейское происхождение Левитана не имеет никакого значения: любовь зла, полюбишь и козла, а он любит Россию). Художник – человек большего кругозора, чем простой народ (для данной картины оказалось достаточно даже не то, что Левитан знал языки, а то, что учителем его ещё весной этого года стал Саврасов). И если Левитан гордится особенностью своего народа, то получается, что он гордится исключительностью его относительно других народов. А гордиться бедностью… Это не до каждого нерусского дойдёт. Тут даже надо поправку делать, наверно. Русские, а лучше россияне – не народ, а целая цивилизация, живущая преимущественно на территориях где – с низкоурожайным, где – с рискованным земледелием. И ещё целая куча причин есть, исторически обеспечивших привычку к бедности (если уж ухватиться за именно её). Из которой вырастает нерациональность, что смыкается с понятием иррациональность, а то - с вечностью, на которую намекает уже в этой картине присутствующая даль и синее небо над нею.

Можно много говорить… И инициатором этого “много” была б картина Левитана. И это, считаю, великая заслуга художника. Картину нельзя потому назвать "серой и вялой”.

Для меня велеречивостями являются пофамильные отсылки (кроме Шишкина, которого я знаю, и которого, считаю, Бенуа просто не понял, как это ни поразительно).

Киселёв.

На переднем плане такая же грязь, как и у Левитана. А чувствуете, что тут зажиточностью людей гордится художник, а не бедностью. Украина! Другая почва. Другая страна! Такая же, как гордящиеся зажиточностью соотечественников старые голландцы (те ещё больше горды – землю у моря отстояли, а независимость – от испанцев).

Собственно, то же самое – и во Франции.

Можно, уверен, находить подобное и у остальных перечисленных художников. Это вообще естественно – гордиться зажиточностью.

Так вот с Галактионова и Венецианова начиная и обвалом у Саврасова продолжая, тянется у русских художников тенденция гордиться не тем, чем гордятся другие народы. И это выросло в гордость исключительностью русской.

Я грубо выражаюсь. Но так зато понятнее. Во всяком случае, Бенуа не уловил принципиальной разности идеала у барбизонцев (идеала мещанского) и у Саврасова с Левитаном. Первые (и подвернувшийся Киселёв) рисуют обыденность как идеал. Их пейзажи в отдалённой степени можно назвать пейзажами души. Потому что это всегда одна и та же душа, довольная достижением мещанского идеала Пользы и всего, что этому сопутствует. А воспаряющий от несчастности народной Саврасов (потому Бенуа и третируемый как передвижник) улетает вообще в мир иной. Не во внутренний мир своей прекрасной – вопреки плохому миру – души (как романтики-дюссельдорфцы), а…

Вот он сделал зарисовку могилки дочери, умершей сразу после рождения (плохо он содержал жену – вот ребёнок и умер).

Так согласитесь ли вы, что дали (ох, уж эти дали!) вносят много объективности и трезвости в переживание личного горя. Ницшеанство ж есть развитие романтизма до какой-то победительности приятия смерти. (Русские запившие мужики, пожалуй, недалеки от этого мистического мироотношения.)

Я даже верю, что погост на берегу Волги таки запросто может открывать глазу такие бескрайние дали, которые наводят на мироотношение, не встречающееся у других народов. Я видел Главный Кавказский хребет с Эльбруса. Так та картина пасует перед тем, что я раз зимой увидел с набережной Волги в Горьком при впадении в неё Оки. Я увидел воочию бесконечность.

Вот во что превратился набросок. Бесконечность больше чувствуется в небе, чем на земле.

И это мог видеть Левитан, учась у Саврасова.

Так сравните это с повторением мотива Левитаном…

И ответьте сами себе: барбизонцы или Саврасов породили Левитана?

Конечно, я выхватываю картины почти наобум Лазаря. Я могу что-то пропустить у барбизонцев. Да и вообще… Художник всего лишь человек. Иными словами, он запросто скатывается в мещанство то и дело, мещанином по большому счёту не будучи. Т.е. могли, конечно, и Саврасов, и Левитан написать что-то неницшеанское. Но…

Надо отделять у Саврасова и Левитана нехарактерное от характерного и разговор вести – о характерном.

Я считаю, что я получил достаточное образование, пока, вот, разбирался, и со словами Бенуа не согласен.

Интернет практически не позволяет удостовериться.

Мда. Не по силам мне…

Возможно ли в этом удостовериться?

Это первая картина после Академии.

В высокой степени невнимательность продемонстрирована. Если что и хотел “сказать” художник – это что ему безразлично изображаемое. До меня очень не сразу дошло, что под ногами волов и куры тоже кормятся.

И тут не чувствуется, что художник что-то хотел “сказать”. Как это чувствуется у всех, кто, - как смеялись побывавшие на целине про песню казаха, едущего по пустой степи: “Что вижу, о том и пою”, - рисует бездумно.

Я осовел от такой картинки, и от правоты Бенуа.

Как можно в это вжиться, чтоб похвалить?..

Как нынешний постмодернизм: нет идеалов (без восклицательного знака)?

На всё – наплевать. Внимания – ни к чему. Всё – одной левой.

На первом плане почти по центру и такое же почти с края, с левого - какие-то раздваивающиеся стебли с вдруг уширением. Это что за уширение? Цветок такой?

Тимофеевка?

Но она не раздваивается.

Конский щавель?

Вроде, да. Ветвится…

Но по Серову – какая разница (без восклицательного знака).

Глубины пространства нет… Ещё красота-де появится – зачем? Потому и зари нет.

Оно-то да: вечером все кошки серы. Сумерки. Как иначе и могло б быть, как не так: почти ничего не разобрать. Но выбрать именно это для изображения…

Тут Серов над зрителем немного сжалился. Хоть какая-то красота тут есть. Но это не та шикарная картина Мясоедова (из 17-й интернет-части). Тою можно бездумно, но наслаждаться. И очень долго - так там много разного при всём однообразии видимого.

Серов же не для того нарисовал, чтоб рассматривать детали. Подробность - это любовь. Серов – не любит. Деталей нет и вблизи. Собственно, и близь - какая-то предполагаемая, потому что в абсолютно зеркальной глади воды отражается дальний берег. Даль вверху, даль внизу… Странное место. – Не к иномирию ли тянет и этого художника?

Я одну картину пропустил, оказывается. Можно самого себя проверить…

Тут тоже странное место?

А может, надо издали смотреть? Как импрессионистов?

О! Сразу глубина пространства появилась… И впечатление – весёленькое. Вполне себе импрессионистская радость от абы какой жизни.

А ну те, остальные, картины?..

О! Совсем другое дело. – Импрессионизм. Радость, повторяю, абы какой жизни! Скотный двор, сумерки – всё хорошо!

Аж вздохнул от облегчения.

Бенуа прав. Мне тяжело, когда у меня выходит, что Бенуа не прав. Всё-таки такой авторитет.

В интернет-части 19 я отвертелся при отсылках к Веласкесу и Хальсу не разбирательством красок и колорита.

Шансов мало, что я разберусь с красками, но попытаюсь.

С Веласкесом связывают тенеброссо:

"…произведения отличает резкий светотеневой контраст (прием письма тенеброссо)” (http://www.myshared.ru/slide/934523/).

Или караваджизм, изобретённый для выражения напряжения.

Можно думать, что выражать напряжение интереснее, чем выражать покой… И потому это многими идеостилями должно применяться. По крайней мере, тенеброссо, по-моему, не тянет на "увлечение одной красочной действительностью” (в смысле, на психологизм, например, уже не тянет). Если же наличие "красочного характера” перефразировать в наличие "цветовой композиции” (http://www.bestreferat.ru/referat-210427.html), которых всего 4: монохромия, полярная цветовая композиция, трехцветная композиция и многоцветие (Там же), - то у жанровых картин Веласкеса – монохромия.

А у Серова – многоцветие, по крайней мере, в той картине, при которой в книге написаны процитированные слова.

То же время написания, что и вышеразобранные, и тот же пафос: хороша абы какая… девушка. Ни красоты лица, ни фигуры… А с хальсовской цыганкой из 19-й интернет-части общее то, что и та – дурнушка-замарашка, а жизнь всё равно хороша. Идеи общие (мещанские), а не красочный характер общ с Хальсом. Ну если не навязывать красочному характеру "не предвзятое отношение к видимому миру”.

Я б сказал, что у Серова как раз предвзятое отношение. (Да оно и всегда предвзятое, раз художник – человек.) В иное время художник бы дал телесный цвет телу. А Серов, под влиянием импрессионистской разнузданности (мода ж – закон) увидел, скажем, голубой рефлекс на щеке у модели – так утрировать его. На дереве увидел небесные отблески – утрировать и их. Лишь бы было красяво по-новому.

Бенуа же – всегда предвзят. Сейчас – в позитивную сторону.

Мне это напоминает нынешний Запад. Вот подпали под веяние радикального либерализма, мол, во имя Свободы и Равенства не должно быть дискриминации извращенцев в семейном праве, так все, как бараны через бревно, которого уже нет на дороге, прыгают и прыгают. Вон, на днях и ещё здорово верующая в Бога Ирландия большинством проголосовала за узаконение однополых браков. Стадность.

А у Бенуа – при ницшеанстве и аристократизме стадность. Как же! Импрессионизм! Прогресс!

Любая жизнь хороша! И у этого малыша тоже. И у этих рабынь мануфактуры.

Да и такая неприятность, как порыв ветра – тоже есть хорошо…

Тут тоже хорошо (светло)? Хоть и зализан мазок (воняет тут или нет?)… Зато тема… Не шибко презентабельный образ жизни…

Спит стоя или читает (что там?) газету? – Какая разница. – Хорошо ж. Пусть и тесно (стоя приходится читать)… Любая жизнь хороша.

Главный импрессионист вне Франции.

Если это не дебилка, а просто такая вот оригинальность, то и совсем хорошо…

Понятие идеостиль, по-моему, очень хорошо работает для данных импрессионистов, совсем не точками локадьного цвета работающими.

И глянуть, что ли, на проклинаемых?

Этому персонажу тоже хорошо. Но, пожалуй, таки не убедительно.

Хватит. Бенуа прав.

О конкретике живописных качеств портретов Серова не сказано ни слова, что для меня является велемолчанием. Недолгий поиск в интернете тоже ничего не дал. И я решил потрафить нахлынувшей лени и списать вот что:

"Много позже, в ноябре 1911 года, прямо перед своей смертью, Серов вместе с Игорем Грабарем смотрел на это полотно [“Девушка, освещённая солнцем”] в Третьяковской галерее. “Он долго стоял перед ней, — вспоминает Грабарь, — пристально её рассматривая и не говоря ни слова. Потом махнул рукой и сказал, не столько мне, сколько в пространство: “Написал вот эту вещь, а потом всю жизнь, как ни пыжился, ничего уже не вышло, тут весь выдохся”” (http://gallerix.ru/read/valentin-aleksandrovich-serov/).

Впрочем, мне стало стыдно.

Ну нашёл кое что.

Он, правда, написан после выхода книги Бенуа.

"…сдержанная цветовая гамма состоит из немногих основных цветов, но каждый из них предельно разработан в многочисленных оттенках, полутонах и их сочетаниях. Художник достиг исключительной выразительности цвета, сопоставляя белые тона со звучными, глубокими темными тонами. Лепка и моделировка форм велась то слитным, то, наоборот, фактурно выраженным и широко положенным мазком различной формы, протяженности и направления, благодаря чему достигалась экспрессия всей живописи. Живописно-красочный слой портрета очень тонок, и из-под него во многих местах проступает зерно холста и его фактура, органично вплетаясь в живописный строй произведения” (http://artandyou.ru/category/theory/post/tehnika_serova).

Основных цветов три: оранжевый, белый и чёрный. В оранжевом я вижу вряд ли больше, чем три оттенка: 1) на флаконе и его отражении, 2) два в проёме левой стены. Можно ли считать оттенками оранжевого цвета мебели и стены? Если да, то, конечно, количество оттенков резко вырастет.

Вижу ли я больше, чем два оттенка чёрного и белого? – Вряд ли.

А главное: почему процитированное есть живописное достоинство? – Потому что не пёстрость? Или потому что сдержанность как-то характеризует эту женщину?

В общем… Пролёт.

Теперь проблема. Раз Серов импрессионист, то нельзя репродукции его картин давать с большим увеличением. Другое – как выбрать среди здорово разных по цвету репродукций?

Наверно, всё же, что совсем тусклятина – не то, что надо, и что такое уменьшение аж не даёт понять, кто там поменьше лошадей пасётся. Непонятно также, слева белая лошадь или дом.

Поменьше лошадей – бараны, а слева не дом, а белая лошадь.

И в чём своеобразная прелесть русской природы? – Я не вижу.

Или вижу (на маленьком всё же формате)? – Святящаяся относительно неба земля!

Или это не тянет на своеобразие?

Или тянет? – Земля – как небо: не от мира сего! Всё, в общем, довольно безразлично. Как Мандельштам через 18 лет написал:

Ну а вторая картина?

Тоже всё – приблизительное. Тоже – не совсем от мира сего.

Если перенести мнение Бенуа с природы на саму русскость, то стоит вспомнить слова Феофана Затворника: “Дело не главное в жизни, главное — настроение сердца”.* А сердце – изменчиво. И тогда можно вспомнить третью заповедь Заратустры: забывай всё как ребёнок. И тогда, опять же, сравните эту заповедь с каким-то багрецом, как бы двигающимся вместе с телегой справа налево – как перемещение внимания: баба едет, и в её светлое поле сознания по очереди попадает то один кусок берега, то другой. Как окрестности при бегущих по небу облаках: то там, то сям осветит солнце землю. Земля в ответ то улыбается, то хмурится.

Ну что? Без провокации Бенуа я б не дошёл до такого переживания этих картинок.

Но, чтоб ставить их "рядом с лучшими произведениями старых голландцев и барбизонцев”, мне надо б пожить в Голландии и Франции, понять, что там за природа и люди. Верить Бенуа (и вообще кому бы то ни было) просто на слово я не умею.

Дальнейшие же слова Бенуа об “Октябре” для меня вряд ли постижимы:

Гармония красок…

Для меня ясно только, что использовано два основных цвета, приведённых к серости: жёлтый и синий. Дальше – плаваю. Вроде, разделены они приведённым к серому же продуктом их смешения – зелёным. И всё – ненасыщенное. Насыщенным (тёмнокоричневым) – акценты (шапка, лошадь справа, бараны). То есть серость, иноназвание осени, во всём.

Теперь построение.

Акценты поставлены равномерно по овалу:

Дальние акценты – поменьше, ближние – побольше.

Остался рисунок.

В чём его упрощённость? – Наверно, в том, что вверху небо, внизу земля, между ними – разграничение. Это, собственно, прямоугольник с проведённой по нему от края и до края горизонтальной линией. А под ней – пять акцентов по овалу. (Поэтому лошадь между 1-м и 5-м акцентами – белая, фактически серая, незаметная.)

- Осилил?

- Вроде.

Сказать, что мне доставил удовольствие мой успех, я не могу. Я ж не нашёл в этом выхода на “стихает жизни трепет”, на “всё равно”.

Или можно и найти?.. Упрощённость, всесерость… Чем не образы?

Ну… Спасибо, Бенуа.

Тем более, что я как-то чую, что в этом – работа подсознания, интуиции Серова, а не умом нечто придуманное для выражения знаемого заранее. – Непосредственность, - словечком Бенуа.

Эту репродукцию мне пришлось не уменьшать, потому что в малом формате я поначалу (как давеча с курами, только там – наоборот, из-за большого формата) вообще не понял, что это такое в левом нижнем углу. Тогда как сама картина мала: 43 х 40 сантиметров.

А оказалось, что там белый мешок. Если я прав. Если бывал такой белый мешок у крестьянина. Если мыслимо, чтоб перспективное удлинение было такое: в правое плечо крестьянина укладываются две длины его лица!.. И через это-то плечо вперёд перекинут белый мешок, а назад – серый…

С ума сойти.

Как и вся картина – сумасшедшая скачка - есть, образно, та самая русскость, из-за которой Гоголь сочинил свою Птицу-Тройку. Как и сумасшедшая грязь-дорога – тоже есть русскость. Как сумасшедшая погода (и солнце, и тучи, и ветер) – только безбашенные люди охотятся в такую погоду. Безбашенные, как сама Россия. – Настроение сердца!.. И всё. И хоть бы что… Наконец, как сами мазки (наконец, я на репродукции вижу мазки) – сумасшедшие.

Понятно, почему картина маленькая. – Чтоб ералашистее получилось.

- Признаю. Я этого не знал. Но она, именно усечённая и неопределённая, до чрезвычайности верна для обозначения российского (русского уж точно) менталитета.

0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 26, 27, 28, 29, 30, 31