Учитесь не верить

С. Воложин.

Комментарии к книге Бенуа.

Учитесь не верить

XVIII.

П. А. Федотов

"…милые голландцы и фламандцы, с Остаде и Тенирсом во главе, которые таким убедительным и горячим языком говорили о том, как интересно изображать обыденное, как много можно найти и в нем мотивов красоты”.

Хоть я хорошо знаю их бытовую направленность, но не мешает всмотреться именно в красоту не натюрмортов и пейзажей, а жанра. Что там именно красивого?

Остаде. В деревенском кабаке. 1660.

Я не могу тут увидеть красоту.

Ну что, ну что тут красивого? Чугунная решётка на окне?

Я могу удивиться тому, что в 1660-м году, в деревне, в кабаке, на стуле полированные шары. Это ж богатство по сравнению с другими странами! Каменному полу могу по той же причине удивиться. Рюмке из тонкого стекла – тоже. Но это головное…

Ну красиво блестит кувшин, рюмка, тарелка… Это безотносительно ко времени. Ну очень похоже нарисована деревянная перегородка (именно деревянная), каменный пол (именно каменный). Беспощадно нарисована некрасота стоящего и прикуривающего, что ли. Красива беспощадность?

Нет, я не могу взвизгнуть от удовольствия рассматривать такое.

Им там, да, хорошо. Кому – друг с другом, кому – одному. Это чувствуется. Сытой собаке хорошо дремлется. Так мне восхититься надо умению художника эту благую атмосферу передать? Или не то, чтоб передать, а заметить как ценность…

Я не всё понимаю. – Почему, если женщина подносит ложку ко рту, в её тарелке другая ложка? Почему другой держит ложку, но перед ним нет тарелки? Или он подцепил что-то то ли с розетки белой, то ли с куска бумаги? Форма бутылки (или что это?) мне странна. Может, стоящий не закуривает, а выковыривает что-то ложкой из глиняной (коричневой) ёмкости?.. Почему это надо делать стоя? Сидящий справа что: положил себе на колени тряпку, чтоб не запачкать штаны при еде? Чья это шляпа висит на углу табуретки? Все ж в головных уборах. (Шляпа почему-то современная…) Почему и чьи валяются на полу зеркало и молот? Почему пол так не подметен?

Но. Я пожимаю плечами. Какое мне до них дело? Мне ничего не интересно тут. Ну погода хорошая за окном…

То же будет со всем Федотовым.

Навоевавшимся голландцам, может, это и было дорого…

Или вот это – красота:

"…к их эмалевому письму, к приятной, отнюдь не вымученной, но внимательной выписке подробностей, к чрезвычайной рельефности лепки в связи с известной “дымчатостью” тона”.

Этого ничего я, конечно, в репродукции не вижу… Да и в оригинале, наверно, тоже не увидел бы. Самому, пожалуй, надо пробовать рисовать, причём именно так (при этом как-то постигать, как достигать той же эмалевости, скажем)…

Впрочем, техника не искусство ж…

А вот – оправдание меня:

"Отнюдь не в укор нашему герою надобно заметить, что в его нежности к Давиду Теньеру (Тенирсу) и Адриану ван Остаде, на которой так многозначительно настаивают биографы, не содержалось по тем временам ровно ничего исключительного, указывавшего на самостоятельный вкус. Оба эти живописца ходили в любимцах у тогдашней публики, оба были предметом восторгов, восхищаться ими едва ли не полагалось. Да и привлекали они Федотова, увы, тем, что действительно было доступно “поверхностным ценителям живописи”: “Глядите-ка, глядите сюда, — говорил он, подходя к большому изображению одной из фламандских пирушек Теньера, — вон смотрите, как хозяйка выгоняет метлой буяна. Ему хочется назад… полюбуйтесь, полюбуйтесь: он так и удирает! А здесь (картина изображала народную пляску), смотрите, как вот тот плясун поднял свою толстуху и подбросил ее на воздух! Как все веселятся, и какие рожи довольные! Самому так весело становится!”” (http://www.e-reading.club/bookreader.php/1034164/Kuznecov_-_Pavel_Fedotov.html).

*

"Крылов, первый начинатель всего истинно русского движения в литературе, был так поражен и восхищен жизненностью и характерностью набросков и карикатур Федотова…”.

Федотов. Как хорошо иметь в роте портного. 1835.

Я для иных похож, наверно, на человека, требующего объяснить, почему все смеются над этим анекдотом. Но неприкладное искусство не прикладное. Неприкладное – со скрытым смыслом. А прикладное не так почитаемо, как неприкладное. Федотов же – имя громкое. “Сватовство майора”… Насмешка над сословным устройством страны предполагает идеал бессословного общества, что ли… Крылов – открыватель реализма, как отрезвления от романтизма безнародных революций… Демократия в идеале… – Все огромности. – Разве я не прав, проверяя "жизненность” на русскость? Та громада русскости, что сквозит в непритязательном пейзаже, вполне может оказаться и в жизненности карикатур. И те могут оказаться произведениями не прикладного искусства (возбуждать смех), а – неприкладного.

На рисунке – слава изворотливости. И винтовку из рук не выпустить, и внезапную дырку в штанах зашить… А изворотливость солдат и победность русских войск – не одно ли вытекает из другого?

*

"…методическим проповедничанием Хогарта…”.

Хогарт. Маскарады и Опера, Бурлингтонские ворота. 1724.

Дело было в возмущении просветителей против пантомимы, которая,- из-за своей глупости, - отвращала людей от более, по мнению просветителей, достойного искусства.

"Одним из первых на пантомиму ополчился У. Хогарт. В левой части своей гравюры “Маскарады и Опера, Бурлингтонские ворота” (1724) он изобразил антрепренера Хеймаркета Д. Хейдегера, услужливо приглашающего легкомысленных лондонцев на маскарад; а в правой ее части — Арлекина-Рича, заманивающего их на представление новой пантомимы. В центре композиции расположился унылый возница, продающий творения Драйдена и Джонсона, Конгрива и Шекспира как оберточную бумагу для покупок. Гравюра сопровождалась стихами, автор которых, апеллируя к авторитетам Джонсона и Шекспира, тщетно взывал о спасении английской сцены” (http://mimes.ru/%D0%A5%D0%B0%D0%B9%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE%20%D0%95.%20-%20%D0%93%D1%80%D0%B8%D0%BC%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%B4%D0%B8).

Кое-чего я не понимаю и после такого пояснения: антрепренёр-то кого ведёт слева от себя? – куклу с рогами, хвостом, козьими ногами и птичьими ступнями? – Пусть куклу. Но как он смог от куклы добиться, чтоб она, как и он, охватила верёвкой толпу слева так же, как он охватил этой же верёвкой ту же толпу справа? Или в том и заключается издёвка Хогарта над публикой? Невероятно-де, но факт, что публика клюёт на такую низость, как маскарад (имеется в виду, наверно, что низость маскарада общепризнана). Да? Тогда понятна язвительность приравнивания к маскараду пантомимы “Жизнь и смерть доктора Фауста” (о чём написано на афише: "Dr. Faustus is here" – “Др. Фауст здесь”), на которую так успешно зазывает с балкона мистер Рич, одевшийся Арлекином.

Как Федотов доходил до сути таких выпадов Хогарта, я не представляю. Но зато представляю, как такое сомнительное присутствие юмора у Хогарта могло побудить Федотова оставить "в стороне чисто живописные задачи и [взять] в руки не одни кисти и палитру, а еще розгу и указку”. – Себя-то он, наверно же, понимал более остроумным, чем Хогарт.

Бенуа, подозреваю, по иной причине вставил сюда Хогарта. Но…

*

"…жен-нарядниц, разоряющих своих мужей безумными покупками в модном магазине. Все чисто хогартовские темы, полные нравоучительных намеков, смешных сплетений и уморительных эпизодов. Запутанное содержание их медленно и не без головоломки “считываешь”, приглядываясь то к той, то к другой детали, ища разгадку на всевозможных надписях, счетах, письмах и записках, валяющихся по всем углам. Художественная же сторона в полном загоне. Типы наскоро зачерчены и утрированы: рисунок сбит, композиция тесная, растерзанная и осложненная до безобразия. Никто не живет настоящей жизнью, а все играют заданную роль, несколько по-любительски, жестикулируя и гримасничая так, чтобы все могли понять их роли, иногда очень неясные”.

Федотов. Магазин. 1844. Бумага на картоне, сепия, перо, белила.

Ну да. Вон я в центре отыскал закатившего глаза мужчину, лезущего во внутренний боковой карман. Догадываюсь, что за деньгами. То есть, покупку он внутренно не одобряет. Правда, что купила жена, так и не понятно – она реагирует на тянущего к ней руки ребёнка. То же – с парой, крайней слева. – Непонятно, что куплено, но догадываешься, что чушь с мужской точки зрения. – В смысле что: неважно, что женщина покупает, ясно, что ерунду? Кого соблазняет продавец вдали справа, подбоченившись и махая какой-то тряпкой, тоже вопрос. Но, думается, что соблазняет дурака и ерундой.

Но плохо ли, что "наскоро зачерчены”? - Это ж хорошо, а не плохо… Важно, чтоб выражало. Разве поднятые брови и вытянутые руки (с чеком?) офицера слева не выражают? Или закатившиеся глаза центрального? А стремительность поиска чего-то под прилавком правым ближним продавцом или старательность - правее центра - тащащего целую гору рулонов материала (аж подбородком помогая), разве не говорят о духе ажиотажного спроса и наживы торговцев?

Уметь видеть, по-моему, есть достоинство художника, а не недостаток.

Ну согласен, что левый офицер мог бы и не подгибать ноги (падает-де от кошмара увиденной суммы). Утрировано. – Ну так цель же – бичевать покупательский порок женщин…

"…рисунок сбит…” – это, скажем, отворачивающееся лицо дамы крайней слева? (Она сидит или падает в обморок от негодования мужа?) На том лице мало что видно… То же – у женщин, крайних справа…

"Запутанное содержание…” - Так ералаш же темою…

Хотя… В “Последнем дне Помпеи” тоже ералаш, но есть вполне определённый световой росчерк (наклонённая буква z), если прищурив глаза посмотреть на картину. Природа как бы зачёркивает деяния человека.

"Никто не живет настоящей жизнью”.

Прав кто-то один: или Крылов, или Бенуа.

Просто Бенуа неугодна критическая направленность как таковая. - Понятно: он - ницшеанец, всё - плохо, скучно, следовательно, вникать во что-то жизненное - фэ.

Вынужден приписать, читая Бенуа чуть дальше, что он очень хорошо отозвался о критицизме в картинах: “Свежий кавалер”, “Сватовство майора”, “Завтрак аристократа” и “Модная жена”.

*

"…все это писано и рисовано с таким любовным проникновением, с такой нежностью и правдивостью, которые трудно найти у современных Федотову художников, даже на Западе. Nature morte — объедки пирушки на столике у “Кавалера”, соседняя, залитая солнцем, комната на “Сватовстве”, выдержанная в таком приятном контрасте к темной и серой гостиной, в которой происходит главное действие, — это истинные перлы в чисто живописном отношении, которыми могли бы гордиться даже старые голландцы, перлы не поддельные, без малейшего мишурного блеска”.

Федотов. Свежий кавалер. 1846. Фрагмент.

Бенуа не перегибает?

Хеда. Натюрморт. 1632

По-моему, перегибает. Сравните недопитые бокалы. У Хеда там целые миры. А у Федотова – так, намёк.

Я боюсь, что у Бенуа такой принцип: поругать, но и похвалить. Он-де объективный.

*

"Того росчерка, характерного для XIX века, той неуместной сладости или приторности, считавшихся в его время обязательными при подобных сюжетах (если не считать несколько брюлловского типа самой героини), нет и следа”.

Это по поводу “Вдовушки” Федотова, где “она” и беременна, и обременена долгами мужа, лишающими её просто всего нажитого.

Найти в интернете приторность, да и сам этот сюжет, чтоб удостовериться в словах Бенуа, я не смог.

XIX.

Перелом 50-х годов. Эстетика 50-х годов

Нет велеречивости для меня.

XX.

Отказ 13-ти конкурентов

Что-то опять долго нет конкретных произведений. Но есть очень честные слова о передвижничестве, как не искусстве, а иллюстрации:

"…они подходили к жизни с заготовленной идейкой и затем все свое изучение жизни подстраивали согласно этой идейке”.

Чем это отличается от моего столпа веры, что источником искусства является идеал? – Тем, что я под идеалом подразумеваю существование и осознаваемой его части и подсознательной (смутный идеал). Вот смутный-то и обеспечивает подсознательный выбор элементов “текста”, что единственное и определяет искусство. Осознанность выбора в ранг искусства произведение не возводит.

Идейка не литературщина, начавшаяся ещё с Федотова. Литературщина более узкое качество.

Или более широкое?

“Вдовушка” Федотова нравилась Бенуа хоть за то, что от поучения и осуждения уходила к жалости. То, что это делалось чисто литературно (и беременна – живот, и обременена долгами – хрусталь на полу из-за описи имущества), он, скрепив сердце, терпел.

Я теперь вспоминаю одного одесского художника, продававшего – среди многих – свои многочисленные пейзажи. Я остановился возле одного. Там два дерева в лесу наклонились друг к другу. А он сказал слова, которые я только теперь могу с полной чёткостью осудить: “Надо сперва очень долго думать, а потом ходить искать и рисовать”.

Вот программа для Кипренского, реагируя на объективный факт:

"Ростовская Летопись: “…Самого же Великого Князя (Дмитрия Донского, примеч. авт) с коня сбиша (Татары.)…доспех его весь бише избит, но на теле его не бысть язвы”” (http://www.proza.ru/2009/12/04/282), -

включала в себя обязательное для сентиментализма выражение чувствительности?..

Сухо логически – нет.

То была воля Кипренского – вставить зримые знаки чувствительности: умилительные жесты воина в зелёном справа, в белом в середине и крайнего слева, а также что-то женское в позе и взгляде Дмитрия Донского. Жесты и позы – не есть, наверно, литературность (им еле подбираешь слова), но иллюстративность задуманного заранее – налицо.

Неужели иллюстрация знаемого и литературность это одно и то же?

В самой литературе целые эпохи именуются риторическими. То есть мыслима литературность не риторическая?

Подумаем, может, ещё на конкретике…

XXI.

Реалисты 50-х годов

"В Петре Соколове странным образом соединились черты необузданного романтизма и самого искреннего реализма”.

Не нашёл в интернете ни одной репродукции, которая могла б быть такой противоречивой.

*

"Как-никак, а сумел же Сверчков передать то милое, жалкое, приниженное типично русское, что есть в наших сивках, или то веселое, бодрое, забавное, опять-таки очень характерное, что есть в наших мелких, но крепких лошадках”.

Сверчков. В метель.

Сверчков. Из конюшни. 1866.

Ну так.

*

""Демьянова уха”, “Чаепитие в трактире”, несколько подстроенная, но все же живая сценка на “Нижегородской ярмарке”, — обнаруживают в нем внимательного и довольно искусного художника”.

Попов. Мастеровой за чаепитием.

В чём внимательность? Дырку в переднике заметил? Или что кусковой сахар такой большой? Я б так заподозрил невнимательность. Раз чай такой горячий, что надо на него в блюдечке дуть, то как можно держать стакан пальцами за самое горячее место, где налито?

Попов. Склад чая на Нижегородской ярмарке. 1860.

Ну и в чём тут внимательность? В луже? В свиньях? В фасонах одежды? В колесе обозрения? В естественности поведения (в центре идут двое, так она аж взглядывает на рисующего, а он запросто перекинул покупку за плечо; торговец считает деньги; справа девица старается не потерять голову от нашёптываний и не запачкать подол)? – Как что не выдумано, то уже и реализм… Чем это лучше фотографии?

А искусность в чём? – Что подсмотренную естественность поведения смог не испортить исполнением?

Только бы хвалить – раз нет чего-то от иллюстративности… – А разве это не иллюстрация обыденности? Не иллюстрация бездумного спокойствия? Ни лужа не плохо, ни хорошая погода не хорошо…

*

"Вследствие этой изрядной точности или благодаря случайности в его беспритязательных вещах иногда проглядывает даже какая-то поэзия. Правда, некоторую прелесть придают им их отдаленность от нас, их уже несколько “дедовский” характер (“Выход из церкви” и “Школа” в Третьяковской галерее)”.

Морозов. Выход из церкви во Пскове. 1864.

Ну-ка! В чём поэзия проглядывает?

Ну таки в точности! Как та трава у Васильева… (Что-то этот Васильев остался без внимания Бенуа…)

Морозов. Сельская бесплатная школа. 1865.

Как не природа – так мне трудно видеть поэзию…

Умиротворение, впрочем, чем не поэзия…

*

"…ужасных произведений любимцев нашей публики (полотна “академического” Верещагина, Литовченки, Седова, младшего Риццони, Галкина и т. п.)”.

Надо поискать жанр, быт… А то будет несоизмеримо.

Риццони мл. Еврей-скрипач. 1890- годы.

Нич-чего не понимаю. Ни за что любимцем был, ни почему это ужасная картина.

Галкин. Рыболовы. 1890-е гг.

Тут лиц нет – может, потому ужасно?

А больше я картин о русском быте в интернете не нашёл.

Ну что мне сказать об этой велеречивости? – Нечего.

*

"Ковалевский, сухой и безжизненный живописец, лишенный всякого темперамента, представляется интересным потому только, что и он решался просто копировать природу в такое время, когда это считалось унизительным, когда казалось совершенно необходимым в картинах или что-нибудь рассказать, или что-либо прочесть назидательное”.

Ковалевский. Понесли. 1884.

Не знаю. Лица людей слишком малы, чтоб увидеть их эмоции. На мордах лошадей тоже что-то эмоций не видно.

Прав Бенуа.

Конец 16-й интернет-части книги.

Перейти к другим интернет-частям:

0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)