Я занимаюсь настолько мутным делом – толкованием произведений искусства – что меня то и дело тянет себя проверять и пробовать загонять в трудное положение. Дело в том, что систематизация чего бы то ни было придаёт этому чему-то дополнительную прочность. Вот религиозные системы, например. Они много выигрывают от систематичности. Даже о науке академик Мигдал говорил, что она поначалу мало обоснована, но со временем её основания приобретают всё большую прочность.

У меня тоже сложилась целая система ценностей в искусствоведении. И мне кажется, что если я очередной раз загоню себя в трудное положение, а потом из него выберусь – с помощью сложившейся системы этой – тем система оказывается надёжнее в представлении моём и тех, кто дал себе труд эту систему постигнуть.

Последнее мало вероятно, но вдруг. К тому ж у меня уверенность тона получается. А она действует на не постигших сама по себе. Так что…

.

.

Вчера я узнал, что художнику Клеверу не повезло – он не попал в истории русской живописи. В частности, потому что он представитель салонно-академической живописи. А ту вообще историки не жаловали.

У меня же с историками особые отношения. Я очень укрепляюсь в себе, если мне удаётся по выбранным мною для себя критериям прийти к такому же мнению о величии художника, произведения имярек, к какому пришла и История.

Клевер (1850-1924) был пейзажист второй половины XIX века. А в России тогда надо всеми царил, по-моему, Шишкин (1832-1898). Вот и надо их сравнить. Тем более их, что, например, Борис Асафьев самого Шишкина считал живописцем для салонов.

Я так не считаю. И мне, думается, удалось это доказать. Хотя бы для некоторых шишкинских произведений (см. тут). Доказал я сведением пафоса Шишкина к реализму, который я считаю не лишённым подсознательного, если и не персонального, то общественного. Именно: художнику открывается то в социуме, что никому ещё не открылось. Все народ (освобождённый от крепостничества без земли) жалели, а Шишкин видел, что он могуч и расправляет плечи.

Клевер тоже, подозреваю, не без подсознательного. Его заставили учиться на архитектора, чтоб обеспечил себе заработок, которого живописанием не достигнешь. Он было согласился и попробовал учиться. Но не выдержал и перевёлся в живописцы. С другой стороны, в Академии была в чести идеологичность (исторические картины считались ценнейшими). А ему и это претило. Причём настолько, что он ушёл из Академии. Его, думается, вело ЧТО-ТО, словами невыразимое. То есть, может, и выразимое (довольство), но оно было так непопулярно в посткрепостнической России, что и слово-то довольство как бы не существовало.

То есть у Клевера в моей системе ценностей (где подсознательный идеал царит, не важно, какой, важно, что подсознательный) имеется какой-то шанс с Шишкиным тягаться.

Одним из образов для выражения Шишкиным мощи народа я считаю лесную (или парковую) непроходимость. Стихия, мол (см. тут). Не способны даже люди такие дебри посетить. Вплоть до хотя бы стволов поперёк тропинки.

Вот и у Клевера возьмём что-то подобное.

Тут даже корни поперёк просеки. Плюс просека превратилась чуть не в болото из-за дождей.

Так вот, поскольку Шишкина вдохновляет именно народная мощь, постольку у него присутствует множество одинаковых стволов. Сливающихся в глубине в непроходимую тёмную стену. Пусть и яркий солнечный день царит.

А у Клевера акцент на “индивидуумов”. – На корявейшую берёзу (на первом плане).

Для подчёркивания корявости Клевер слева и справа даёт стройность. Сосен справа, елей слева. Причём допускает надуманность. Ели теневыносливые растения. Они в чаще нижних ветвей не теряют, как это мы видим неоднократно слева. А сосна в чаще вряд ли даст стволом такой зигзаг, какой видим у крайней сосны справа. Зигзаг понадобился художнику для разнообразия (слева и справа от берёзы сосны уже идеально ровны, не повторять же, мол, ещё раз). Если задуматься, подозрительна сама чрезвычайная корявость берёзы. И как корни её смогли очутиться на просеке…

Клевера вдохновляет единственность в своём роде. И всё. Он может пойти и на выдумку. Лишь бы изысканность.

Может расположить еловые ветки по спирали…

А если для этого окажется, что надо опять лишить ели нижних ветвей – он не смутится. Здесь опять корявость – героиня.

При всей, казалось бы, правдоподобности изображаемого Клевер рисует идею. Идею не в высоком смысле этого слова, а в как бы низком смысле. Рисуя обнажённые осенние деревья,

он забывает, что листья-то с них вряд ли могли быть прибраны не только с дорожки, но и с обочин, поросших зелёной травой, ни в малейшей степени не покрытой упавшими листьями. Разве что ураган их унёс. Но тогда б поломанных веток было б много.

Я вспоминаю, как я ребёнком срисовывал угол нашего одноэтажного дома, тот угол, где были окна нашей комнаты. – Я его прихорашивал. Мне помнится, что некоторые кирпичи в цоколе были осыпавшиеся от старости. Но я их рисовал целыми. Рамы были с облупленной масляной краской. Но я их рисовал не облупленными. Если б я задался целью рисовать корявость, я б про что-то другое соврал бы. – Вот так и Клевер. Он выражал переживаемое им удовольствие по какому-то поводу созерцания, скажем, корявости…

Тут он увлёкся золотыми кронами и не обеспокоился обеспечить их достаточным количеством стволов.

.

.

Наверно, всё-таки не зря историки не включили его в историю русской живописи.

Оказалось, что я не опубликовал эту заметку нигде и забыл о ней. Возможно, от слабости доводов. Но вот я наткнулся, как его хвалят безоглядно (в рекламных целях; чем большему количеству понравятся репродукции {больше нравится → дольше смотрят}, тем больше заработок от рекламщиков, избирающих такие места для помещения своей рекламы).

Я разозлился. Не вспоминая, что я о нём писал и забросил, я смутно помнил, что у меня на сайте он упомянут. Поиск по сайту вмиг указал, где. Где я вникал, за что Александр Бенуа в числе других академистов-пейзажистов какого-то третьего периода ругал и Клевера. За то, что он "позорно изманерничавшийся”. По моему, простецкому, взгляду он пестрил. И хвалебщик дал 9 репродукций, одна пестрее другой. Есть там (5-я с начала “Дама идущая к усадьбе”, рассмотренная выше: рекомендую посмотреть на этот смех).

Но узнав на этот раз, что Клевер был любимцем царской семьи (“Закат”, 1972, тоже пёстрый, точно {по Википедии} был приобретён великой княгиней Марией Николаевной), мне захотелось придраться к картине из той же Википедии не пёстрой, похожей на картину Шишкина.

(Борис Асафьев и Шишкина считал живописцем для салона. Я обиделся за Шишкина и его защищал со рвением и вряд ли верно тогда, но верно после и в отношении великих картин {см. тут и тут}.)

Но как к ней придраться, уж больно хороша?

И вдруг мелькнула мысль.

Клевер не выдержал темы девственности и дал выход из дебрей, как свет в конце туннеля. А вот Шишкин… – Я целый файл его репродукций с непроходимостью подобрал. Дальше вывороченных корней мало, что видно, в дебрях. Только могучему народу по силам не сдаться такой природе.

Я за эту мысль уцепился, и… обнаружил неопубликованного моего Клевера.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/poprobuiuka-sebia-podlovit-60ead5340f1e1b2a8c1a93c8