Шишкин. Рожь. Художественный смысл.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Шишкин. Рожь

Художественный смысл

Гимн могучему русскому народу.

 

Убит наповал?

Я был благополучный человек. Я даже сумел (см. тут) ответить на саркастический вопрос, что такого скрыто в “Утре в сосновом лесу” Шишкина. – Гимн, мол, могучему русскому народу, который таки наливался силой после отмены крепостного права. Гимн в пику всем остальным передвижникам, плакавшим о народе, освобождённом и от крепостничества, и от земли. Чутьё, мол, того в социуме, чего больше никто не чует. Торжество, мол, подсознательного идеала художника. Торжество моей идеи-фикс, что художественно только то, что имеет странность в качестве следа этого подсознательного идеала. – И какая странность в том же “Утре…”? – Пожалуйста: хоть дебри, а видна освещённая даль. Казалось бы, как может быть в дебрях вообще видна даль? – А вот художник, нашёл же, как! Подсознательный же идеал всесилен. Его когда-то боговдохновением называли. А художников – убогими (у Бога).

Ну и капельку такого боговдохновения нужно за искусствоведом оставить, иначе тот не сможет передать словами то, что распирает ему, восприемнику, грудь, глядя на “Утро…”.

Словами!

И вот я читаю мощную филиппику против слов. И против слов о Шишкине, в частности:

"Русское искусство требует слов. Так нас приучили. С тех пор как мы писали сочинения по репродукциям картин передвижников в школе, мы точно знаем: в этом деле без длительных объяснений не обойтись. Это правило мы распространяем и на русский авангард, и на советский официоз, и на советский же авангард. Иногда кажется, что в русском изобразительном искусстве слов вообще больше, чем визуальных образов. Впору к каждой картине в музее выдавать специальную брошюру. И в ней будет не про то, как написана эта картина, а именно про что она написана.

Но дело не только в том, что в России продолжали писать картины словами, дело в том, что слова здесь мерились идеями. Все, даже бессловесная по определению природа, преображаясь под кистью русского художника второй половины XIX века, приобретала “идею”. Время тогда было тенденциозное — все требовали идею: без идеи картина ничего не стоила в глазах критиков и даже художников, не желавших прослыть невежественными мастеровыми, будет вспоминать об этом Илья Репин, отлично умевший “сочинять” свои картины и “читать” чужие. Вот, например, об Иване Шишкине: “Невинный вроде бы пейзаж со старым мостом... Пусть живописен полусгнивший мост, это живописно, красиво. Но и служебная часть искусства не лыком шита: там слышно настроение гражданина”. Сам Шишкин слов тратил меньше, но тоже прекрасно знал, что пейзаж никак не может быть просто пейзажем. На одном из эскизов его знаменитой картины “Рожь” можно прочитать следующую надпись: “Раздолье, простор, угодье, рожь, благодать божья, русское богатство”. Описание чрезвычайно красноречивое — начав с описания местности, художник делает прыжок к материям куда более социальным. Последние, по мнению этого поколения, и должны были составлять суть искусства.

Для следующего за главными передвижниками поколения идейность в мыслях была естественной, а идейность в искусстве — как-то не очень. Еще Федор Васильев писал свои изумительно влажные пейзажи, не заботясь о том, как их будет “читать” зритель. Поклонник Коро Исаак Левитан или мастер спецэффектов Архип Куинджи уже не нуждались в подложке из слов, хватало и национального самосознания. А тут они не были одиноки — в это время усиленными построениями в области национальной самоидентификации занимался чуть ли не весь Старый и Новый Свет” (Кира Долинина. https://www.kommersant.ru/doc/607514).

Я убит. Или выживу?

Я живу теперь на берегу Средиземного моря. И тут месяцами одна и та же погода. Два сезона: сухой и дождливый. И уж как-то так в здешней природе устроено, что небесные картины тут какие-то слабые. А в России облака такие, что подстать самой величине сей самой большой в мире страны. Я где-то читал, что в принципе есть два пути переноса атлантической влаги вглубь Евразии: северный, через Западную Европу и Русскую равнину, и южный, через Средиземное море и Ближний Восток. И сейчас, мол, какие-то века и века, преимущественным является северный путь. Потому и пустыни на южных берегах Средиземного моря (а когда-то Сахара была вся зелёная).

Это мне объясняет, почему такая могучая облачность изображена Шишкиным в его “Ржи”.

Я это как-то впервые увидел… полезши увеличивать, чтоб убедиться, что таки есть две человеческие фигурки, как пишут, в этой картине. А когда-то, по репродукции, меня до какого-то завывания восторженного доводила эта даль справа. С далями в России тоже какая-то исключительность. Я жил на востоке и юге Украины и в Литве. Там таких далей как-то нет.

Видите, карта объясняет это впечатление. Нет там таких огромных холмов, как в Центральной России. В Западной Европе я никогда не был. Там должна быть безумная красота из-за гористости. Но впечатления такой шири и могучести, как на Среднерусской возвышенности там быть не должно. Но и не побывав много где, как-то чувствуешь, что перед тобой – исключительный в своём роде пейзаж. Как исключительна сама Россия. (А может, и каждая страна. Но теперь речь о России, не о поле каком-то с почему-то лесного вида* некоторыми соснами; которые, наверно, остались от давным-давно вырубленного леса, какой на горизонте виднеется.)

Шишкин. Рожь. 1878.

Эпическая картина. И в записи Шишкина этому соответствуют слова: "Раздолье, простор”.

Признаюсь, меня просто убивает мысль, что Шишкин рождал замыслы своих картин из слов. Без пресловутого (для кого-то) подсознательного идеала.

Поэтому у меня такое предположение. Что если эта надпись имеет такое же назначение, как в дневнике – записать место, где есть такой-то мотив:

"Не доезжая 18 верст села Пьяного Бора, (Шишкин в то время ездил из Елабуги на пароходе в Сарапул к сестре О. И. Ижболдиной.) острова украшены великолепными дубами, под горой большой ручей, густой лес смешанный (урема), (Урема – мелкий лес, растущий в низменных долинах рек.)

У деревни Ватэзи дорога идет по самому берегу, и у дороги разбросаны дивные осокори, перемешанные с тополем, ивой и кустарниками; дальше идут дубы; крутой берег, каменистый с обрывами – место, по-моему, самое замечательное в отношении живописности и сочетания разнородных видов деревьев для пейзажиста…

По дороге из Елабуги… к Казани (сухим путем) есть замечательные места; верстах в 20-30, в деревне Уличке, сплошной дубовый лес – есть весьма хорошие вещи, сосны богатые; не доезжая реки Вятки, в деревне Полянах великолепные ивы, осокори у речки, которая бежит, страшно извиваясь, тут же и водяная мельница” (http://i-shishkin.ru/books/item/f00/s00/z0000003/st043.shtml).

Художник проезжал мимо ржаного поля с соснами в месте "Лекарево поле, Лекаревский сельский округ, Елабужский район” (https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Ivan_Shishkin_-_%D0%A0%D0%BE%D0%B6%D1%8C_-_Google_Art_Project.jpg) и записал на листе бумаги для эскизов “порочащие” его слова.

В принципе проверить это нельзя. Даже если эта надпись находится непосредственно под изображением, как узнать, когда она написана: непосредственно перед началом набрасывания эскиза (чтоб раскачать вдохновение словами, как Шишкина упрекает критик) или за день или больше до того.

Что же касается словесного художественного смысла, который есть, понимай, у Репина и нет у Ф. Васильева, Левитана и Куинджи… Репин был реалист. То есть угадывал то, в социуме, чего ещё никто не видел (то есть подсознательное работает во всю; и идеал такого художника не какая-то конкретика социальная, что скоро сбудется, а выражение интуитивного ЧЕГО-ТО, из-за социальности своей требующего литературного, так сказать, введения; см. тут). А Ф. Васильев же (см. тут), Левитан (см. тут) и Куинджи (см. тут) не пострадают от словесного изложение их подсознательных идеалов.

Критик словес просто не догадался в полемическом раже, что можно рассматривать, ЗАЧЕМ ТАК сделана вещь, а не просто КАК (в пику ЧТО).

27 августа 2020 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/ubit-napoval-5f47eb539100ad2a0d2f2be5

*- Подсознательный идеал, говорите. Ну может. Допустим. Но только это не "растущая мощь русского народа". Это, я думаю, прежде всего желание свою собственную жизнь в нормальное русло направить. Знаете, сколько на долю Шишкина выпало несчастий-испытаний. Смерть первой жены, смерть отца, смерть детей. Потом, когда второй раз женился, жена опять умирает. Он же с горя пить стал, опустился. Но потом взял себя в руки, с помощью работы, живописи своей смог вернуться в человеческий облик. И вот Вы на картине "Рожь" странности нашли. Так знаете, искусствоведы тоже находят. Говорят, что высохшее дерево на заднем плане не с натуры написано. Что Шишкин как бы себя в нём изобразил. И эта версия мне представляется намного более правдоподобной, чем абстрактный, непонятно как измеряемый "рост мощи русского народа".

- Я рассмеялся, дочитав до конца.

Когда я додумался до роста мощи, я себя одёрнул: а по чему он мог это чуять? И меня озарило: надо глянуть кривую роста населения России. Она настолько оправдала мою интуицию, что я её вставил в статью http://art-otkrytie.narod.ru/shishkin2.htm

Всё ж элементарно.

Он ездил туда и сюда в поисках натуры. Видел много крестьян. Видел, сколько он их видит год от года. Что-то в них самих видел.

Вот и чуял!

А то, что вы написали – самоспасение – запросто может быть в области сознания.

Но оно меня уже не интересует.

Написал, и подумал: а ведь посредством наоборот собственное горе связано ж с ростом народного могущества.

12.07.2021.