Недавно я встретился с любопытным эффектом. Писатель, который, судя по биографии, зарабатывая когда-то, чем попало, в том числе и рисованием, в романе вывел школьника с художественным талантом и, вроде, дал тому поплутать в художественных пристрастиях, параллельно душевно созревая от юношеского максимализма до гармоничности, в результате вложил в его уста совершенно верное суждение о “Пьете” Микеланджело, а в романе в целом сам писатель проявил художественную глухоту к искусству слова. Подумалось, лучше б он был художником. И ещё: а вдруг то, что казалось блужданиями юноши-персонажа в художественных пристрастиях – это совсем не блуждания, а собственное мнение писателя о произведениях изобразительного искусства. И вдруг у писателя тут вкуса побольше.

Процитирую.

- Конечно, не был! Да вы подумайте сами: ведь писать "Бурлаков" или "Ивана Грозного", когда уже были Врубель, Ван Гог, наконец, Серов, - это или слепота, полная слепота! - или просто непонимание каких-то элементарнейших вещей... ну, хотя бы того, что искусство не может стоять на месте. Понимаете, не может! Оно или идет вперед, или просто начинает отмирать...”.

Это из романа “Киммерийское лето” Юрия Слепухина.

Я за Репина обиделся. Ну, - думаю, - вот повод вернуться мне к Репину. Скажем, взять тех же “Бурлаков на Волге” (1873). Написанных, кстати, за 14 лет до рождения Шагала, через 8 лет после рождения Серова, через год после начала Врубелем посещать вечерний класс в Академии художеств и через 4 года после первого соприкосновения Ван Гога с живописью.

Какова моя исходная позиция по Репину?

Процитирую.

“Но... Вдруг Репин все-таки подлизывался [к царю]?..

Понятно, почему Репин не принял революцию и остался в отошедшей от Советской России Финляндии: зачем революционно жизнь менять, если она прекрасна. Понятно, почему он со страстью и вниманием писал такие разные вещи, как "Государственная дума" и "Бурлаки на Волге". Все объяснили яблоки”.

Писалось это по памяти. Оказывается, там не три зелёных, а два.

Яблоки и листья. 1879.

А теперь – к “Бурлакам”.

Достоевский “сказал мне”, что я совершенно прав насчёт Репина:

“Чуть только я прочел в газетах о бурлаках г. Репина, то тотчас же напугался, - писал Достоевский. - Даже самый сюжет ужасен: у нас как-то принято, что бурлаки всего более способны изображать известную социальную мысль о неоплатном долге высших классов народу... К радости моей, весь страх мой оказался напрасным: бурлаки, настоящие бурлаки и более ничего. Ни один из них не кричит с картины зрителю: "Посмотри, как я несчастен и до какой степени ты задолжал народу!". И уж это одно можно поставить в величайшую заслугу художнику” (http://ilya-repin.ru/master/repin3.php).

Посмотрим и мы.

Впрочем, такой масштаб мало что говорит. Видим, что погода безветренная (вода, как зеркало; потому, собственно, и понадобились бурлаки; иначе под парусом против течения шло б судно). Может, радоваться за бурлаков надо - работа подвалила? А работа, судя по песне "Дубинушка", им всласть (я беру исходный, народный текст, а не революционный): трудовая ж песня… (Припевы от лесорубов перешли к бурлакам.)

Но всмотримся в лица.

Центральный - вообще философ. Он прямо не тут, а в эмпиреях витает. Не совсем тут и сосед справа от него. Он что-то почти смешное, по-моему, рассказывает центральному. "Интеллигент" в шляпе и очках тоже пофигист какой-то. Он, не доходя до привала, уже курит трубочку. Может, сачок. Идёт прямо, не наваливаясь. Не страдает. Не страдает, хоть и тут он весь, хоть и недобрый, и сосед центрального слева. Он с нами в мысленном разговоре: что, мол, хлюпик, белоручка, страдаешь за несчастный народ? Издевается.

Кому действительно невмоготу, так это молодому парню. Ну так на то он и молодой. Непривычный. Да ещё последний подозрителен - мотает его, грек на него потому оглядывается. Отирающий пот со лба… Ну отирает. Работа не лёгкая. А старик, тот даже чем-то посторонним попутно занялся. Этим заинтересовался идущий сзади. В общем, жить можно.

Во всяком случае, люди сами себе избрали такую работу. На Волге, на воле. Сияющее небо тому подтверждение. Не в город пошли, на завод, куда из села уходит большинство от безземелья.

Совсем не народническая, так сказать, картина. Не политизированная, как говорят теперь.

Недавно, опять же, я что-то подобное обнаружил у Шишкина. В картине “Утро в сосновом лесу”. Не лес, мол, там нарисовал Шишкин, а народ в расцвете сил. Та, правда, через 16 лет нарисована. Но график роста населения России, на 98% - крестьян, с которым я соотносил подсознание аполитичного Шишкина, круто взмывает с 1861 года, с освобождения крестьян от крепостничества. То есть и для подсознания Репина с “Бурлаками” тот график тоже действителен уже пять лет! Репин так же, как и Шишкин, не мог знать динамики роста населения страны. Но чувствовать-то страну он мог? – Мог! Народ был на подъёме. Вот это и нарисовал Репин, а не “несчастных” бурлаков! Пошёл путём наибольшего сопротивления материала. Как и полагается настоящим художникам. Стихия полагает. Гений художника.

А большинство его не поняло. И особенно – революционеры и вообще народолюбцы. Вкупе с революционным вариантом “Дубинушки”. Вот конец её:

И превратилась во мнении большинства картина Репина в иллюстрацию готовой мысли. Революционной. То есть в произведение прикладного искусства. То есть, не идеологического. То есть, попросту – в неискусство. Мол. Для меньшинства. Ошибающегося тоже.

А на самом деле Репин тут реалист. Если под реализмом понимать счастье постигнуть инстинктом социальное явление (тут – народ на эволюционном подъёме), которое большинство ещё не постигает. (Тот, кто постигает революционный подъём, не эволюционный, – создаёт другие произведения.)

Кстати, реализм Репина отличается от реализма Шишкина. (Будем говорить лишь о разобранных мною картинах: “Утро в сосновом лесу” и “Бурлаки на Волге”.) Согласитесь, что Шишкина восторгает ещё и позитив открытой им социальной истины о росте могущества народа. А Репин в восторге от самого факта открытия социальной истины: эволюционного роста народного могущества. У Шишкина, получается, есть примесь субъективного к объективному. Скажем (ну простите за умножение понятий): у Шишкина – романтический реализм. А у Репина – простой. Но не критический. Спокойный.

Такой (первооткрывание социальной истины) вечен. Тем, что в будущем, как только задумается общество о себе, так, по большому счёту, ему и нужен опять реализм.

В романе (1969 - 1971) цитировавшегося Слепухина такое время уже более чем наступило. Но. Догматическая идеологизированность в стране была так сильна, а передвижники и Репин так извращённо понимались, вообще гуманитарная сфера в СССР была так запущена (и Слепухин это понимал), что художественно одарённого парня у Слепухина вообще отвращало от реализма, которого взял как флаг лживый социализм. И тянуло парня к тому, лживым, социализмом попрекаемому и нарекаемому, – к формализму. И таки правильно, если думать в запальчивости такому парню, что репинский идеал: "Жизнь прекрасна такая, какая она есть, со всеми ее изъянами", - есть идеал мещанский. И если не знать (а Слепухин, похоже, осознанно не знал), что искусство вечно и даже актуально из-за некой повторяемости идеалов в веках: по аналогии или по противоположности воюющих или за, или против идей сегодняшнего дня. Парень у Слепухина – идейный (против догм и застоя). Вот он и определился. Автор его отпустил ошибаться. Пока. В том числе, снабдив того собственной взятой напрокат догмой: “искусство не может стоять на месте”.

Да. Не может. Но идейно повторяется. Оттого и вечно. Оттого хромающий всё же вкус Слепухина в области изобразительных искусств заставил его принудить своего персонажа вопреки всякому “стоять на месте” прийти к восхвалению “Пьеты” Микеланджело. Та ж гармонию тела и духа воспевает. А у Слепухина, романом борющегося с лживым, вещистским, мещанским социализмом, идеал – гармония коммунизма. Вот почти полутысячелетняя “Пьета” и принята. Так же идеологически, как ранее идеологически, за мещанство, по сути, отвергался Репин.

А ценить-то всякого художника нужно за художественность, то есть за столкновение противоречий. Сумел Репин столкнуть принятое мнение культурной публики о несчастности бурлаков со своей самодостаточностью их – молодец. И это уже будет не то пребывание Репина в вечности, какое подразумевается обычно: живёт ли в веках как актуальный по сходству или противоположности репинский идеал (озарение социальным) в эпоху осознания, что с социализмом – трудности. Мог бы Репин тогда, в 60-е, быть актуальным? Мог: дефицит при социализме… да, государство бедное и несуразное, но бурлакам, вон, бедность была ж не помеха жизни, и у нас впереди освоение в принципе доступного культурного богатства всего мира. Но… Интеллигенция из-за тоталитаризма не туда в итоге повернулась. И Репин тогда актуальным не стал. Но виноват, не он. А тот же Слепухин. Мы, в общем. Очень слаба была гуманитарная сфера в СССР.

Сейчас в России она ещё слабее.

Впервые опубликовано по адресу

http://ilyarepin.ru/volojin

и

http://ilyarepin.ru/volojin_2