Пушкин. Ворон к ворону летит… Художественный смысл.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Пушкин. Ворон к ворону летит…

Художественный смысл

Сталкиваются две точки зрения на одно, вроде, и то же “знаю – знает”: во`рона (предвестия беды) и изменницы (основы беды). И тот, и та – довольны. Значит, автор не доволен. Он – за супружескую верность.

 

Подробно об одном несогласии с Дмитрием Быковым

по книге “Календарь-2”.

Книга 2012 года издания.

Начну с Пушкина, как наиболее мною разработанного.

Стр. 88:

“Долгожданной радости от завершения книги [“Евгений Онегин”] Пушкин не испытал <…> привёл героя в такую яму, да и сам к тридцати одному году пережил столь острый кризис, что ожидаемой радости испытать никак не мог: прежде оправданием жизни – “дара напрасного, дара случайного” - служила хоть эта работа, а теперь что? Бегством от этого кризиса и попыткой перевязать узлы собственной судьбы в терминологии Юрия Арбатова, была женитьба, жажда остепениться, умеренная лояльность, и всё это закончилось шесть лет спустя такой трагедией, по сравнению с которой отчаяние 1830 года, породившее небывалый взлёт, было счастьем”.

Ну подумайте сами: как может отчаяние породить взлёт?

Я так думаю. Трагедия для творца – перестать творить.

Ослабление творческого напора я у него засёк около 1820-го года (см. тут). Да что я? Многие засекли. А я так вообще: “…если посмотреть по строкам, так в первые три месяца 1819 года написано под 600 строк, а в оставшиеся девять месяцев - лишь чуть больше 60-ти”. Этак подходить, конечно, нельзя, но всё-таки.

Я тогда крах исчислил с отвергнутости его в марте 19-го, - по отвергаемому всеми Губеру, - Наташею Кочубей, девушкой особой, исключительной. И вот нынче вижу по “Летописи жизни и творчества”, что если и случилась беда с его гармоническим мироотношением в марте, то не сразу она перекинулась на творчество и политические воззрения (он написал ядовитый политический памфлет “На Струдзу” – 1819, апрель, 2 (?) . . . июнь; 5-ю песнь “Руслана и Людмилы” – 1819, июль, 13—Август, 11; “Деревню” – 1819, июль, 15 (?) . . .31, горячо интересовался деспотическими военными поселениями – 1819 – октябрь, 27). Но – за неимением более точной даты создания – в конце 1819 года в “Летопись…” уже вписано “Напрасно, милый друг, я мыслил утаить”.

 

Напрасно, милый друг, я мыслил утаить
Обманутой души холодное волненье.
Ты поняла меня — проходит упоенье,
      Перестаю тебя любить...
Исчезли навсегда часы очарованья,
      Пора прекрасная прошла,
      Погасли юные желанья,
      Надежда в сердце умерла.

Ничего скрытого тут нет, чистая лирика. Но стержень из человека вынут.

Как факт: чуть позже (1819 (?).) вписана в “Летопись” совсем скабрёзность – “Недавно тихим вечерком”, с матом. Зато и с именем Наташа.

 

Недавно тихим вечерком

Пришел гулять я в рощу нашу

И там у речки под дубком

Увидел спящую Наташу.

Вы знаете, мои друзья,

К Наташе вдруг подкравшись, я

Поцеловал два раза смело,

Спокойно девица моя

Во сне вздохнула, покраснела;

Я дал и третий поцелуй,

Она проснуться не желала,

Тогда я ей засунул … -

И тут уже затрепетала.

Пушкин много матерился в письмах и стихах. Но письма были не для публики, а стихи – не для издания. И – по разным поводам это было. Но здесь – не только от душевной, но и волевой опустошённости, можно предположить. Потому что следующее, упомянутое в “Летописи” стихотворение – “Дориде” (Январь, 1...5. 1820) - уже высокохудожественно, а выражает… что “Нет у автора идеала” (см. тут).

Лишь после этого и без даты вписано в “Летопись”:

“Пушкин “последним” узнает от Катенина о слухе, позорящем его (Пушкина) и пущенном гр. Ф. И. Толстым (чего Пушкин не знает), будто бы он был отвезен в тайную канцелярию и высечен. Пушкин дерется по этому поводу с кем-то неизвестным на дуэли, у него появляются мысли о самоубийстве…”

Нет, и после этого он на каком-то автомате ещё “дописывает 6-ю” (“Летопись”) песнь “Руслана и Людмилы”.

А его до срыва голоса дошедшее республиканство, по-моему, схоже с матом про Наташу, в реальности недосягаемую.

“Апрель, 4 . . . 1 0 (?) . Пушкин в театре, расхаживая по рядам кресел, показывает литографированный портрет Лувеля со своей надписью: “Урок царям”” (“Летопись”).

О чём речь? – Вот о чём:

“В феврале 1820 года ремесленник Лувель, седельщик по профессии, ударил ножом герцога Беррийского (сына графа д'Артуа) при входе его в оперу. Смерть наступила через несколько часов. Лувель рассчитывал, что, убив герцога Беррийского, он пресечет род Бурбонов, так как старший сын графа д'Артуа, герцог Ангулемский, был бездетен” (http://www.detskiysad.ru/turizm/franciya46.html).

Что себе Пушкин думает? – А он думает: “Вы слышали, что я вольнодумец, что в ходе обыска Милорадович высек меня? Так смотрите, может ли это быть, раз я вот что себе позволяю”.

Но даже и в самой оде “Вольность” он не был за убийство царей.

 

К кровавой плахе Вероломства.

Молчит Закон – народ молчит,

Падет преступная секира...

И се – злодейская порфира

На галлах скованных лежит.

Почему галлы скованы? Потому что молчали. И не зря они – Вероломство по отношению к Закону.

 

Самовластительный Злодей! – Наполеон.

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу. – В смысле: предвижу. Ибо ничему не научились величества. О сыне Наполеона. Хоть “Договор, заключенный в 1817 году [когда и написана ода] между союзниками, лишил его наследственных прав на Парму; за это австрийский император вознаградил его богемским герцогством Рейхштадт, с титулом “Светлости””. Но. Было ясно. Если что – его опять сделают императором. И он потом опять будет казнён народом. И радость лирического “я” – в смысле наоборот.

Уже тут, несмотря, что воспринималась ода как революционная, - уже тут заложен протест против беззаконного насилия.

Как факт – следующая запись в “Летописи”:

“Апрель(?), 5 (?) . . . 17 (?) . “Мне бой знаком — люблю я звук мечей”. Стихотворение написано под впечатлением революционного восстания в Испании”.

Стоило революции таки где-то грянуть – он оказался против и – отсутствие идеалов он выражает в этом стихотворении (см. тут).

А теперь скажите, явление, “породившее… взлёт” художественности в стихотворениях об отсутствии идеала: “Дориде” и “Мне бой знаком”, - есть это самое отсутствие идеала?

Да. Только исключительный тут случай, если признать, что художественный взлёт бывает от вдохновения, а то – от буйства в душе невыраженного ещё идеала. А не исключением является писание по инерции и на автомате (как 5-6 песни “Руслана и Людмилы”), срыв в выражение чего-то “в лоб” (как “На Струдзу” или мат) или почти “в лоб”, образно (как “Напрасно, милый друг, я мыслил утаить”). Или, наконец, молчание.

Теперь перейдём к кризису, которого коснулся Быков. К кризису 28-го года с его “Дар напрасный…” К разочарованию в новом царе, Николае Первом. К разочарованию в реализме. Сотрудничество с царём невозможно. Но. Творческий ли то был кризис?

“Апрель, 5. Четверг. Начало работы над поэмой Полтава. Оставив чистую страницу после “Альбома Онегина”, Пушкин поставил на л. 12 дату: “5 Апр<еля>” и в два столбца на л. 12—13 записал историческое вступление к поэме” (Летопись).

Это был некий бунт, да, против реализма, как бы романтический реализм (см. тут). Так ничего себе творческий кризис: писал, как горел. Да даже и “Дар напрасный…” (26 мая)… В нём такая энергия отрицания никчемности (см. тут), что это тоже не есть творческий кризис. Это – предопределение неизбежного обретения нового идеала: Дома и Семьи (так его, с большой буквы, называют те, кто, не в пример Быкову, любой идеал считают равным любым остальным идеалам). Новый идеал совершенно естественно вырос из бесплодности и реализма, и бунта – романтического реализма (в прошлом было успешное преодоление действительности сверхчеловеком Петром Первым). Ибо ТЕПЕРЬ-то – как? В чём оптимизм?

“Май, 1...до 9 (?) . Среди черновиков поэмы “Полтава” Пушкин чертит анаграммы: “Eli Eninelo”, “ettenna eninelo”, “eninelo ettenna”, “Olenina”, “Annette”, a выше этого имени — свою фамилию “Pouchkine”” (Летопись).

Выход в женитьбе!

Он даже забросил “Полтаву”. Ненадолго. На два месяца.

Неудачные, одно за другим, сватовства не привели к творческому кризису. А наоборот: он стал идеал частной жизни художественно выражать.

“Август, после 20... Сентябрь, сер. (?). Шотландская песня (“Ворон к ворону летит”)” (Летопись).

 

Ворон к ворону летит,

Ворон ворону кричит:

Ворон! где б нам отобедать?

Как бы нам о том проведать?

Ворон ворону в ответ:

Знаю, будет нам обед;

В чистом поле под ракитой

Богатырь лежит убитый.

Кем убит и отчего,

Знает сокол лишь его,

Да кобылка вороная,

Да хозяйка молодая.

Сокол в рощу улетел,

На кобылку недруг сел,

А хозяйка ждет милого

Не убитого, живого.

Сталкиваются две точки зрения на одно, вроде, и то же “знаю – знает”: во`рона (предвестия беды) и изменницы (основы беды). И тот, и та – довольны. Значит, автор не доволен. Он – за супружескую верность.

А как счастливо удалось мне в таком же духе понять “Делибаш”, “Монастырь на Казбеке” и “Обвал” 1829 года (см. тут).

Какой может быть кризис при таких удачах?!. Откуда “отчаяние 1830 года”?

Не отчаяние, а очень плавное перерождение идеала Дома и Семьи - из-за того, что (самоцитата) “личное счастье требует счастья общественного” (“Тазит”). И началось это перерождение в “Кавказе” (см. тут), написанном даже раньше, чем упомянутые “Делибаш”, “Монастырь на Казбеке” и “Обвал”.

То есть имеет место очень плавное изменение идеала в немного другой. В данном случае – в тот, каким вдохновлён был “небывалый взлёт” Болдинской осени 1830 года: консенсус в сословном обществе (см. тут).

Вот что имеет место, а не быковское “отчаяние 1830 года, породившее небывалый взлёт”. Никого отчаяния, а – творчески полнокровная постепенность изменения.

Кстати, заявление, что “радости от завершения книги [“Евгений Онегин”] Пушкин не испытал” просто не стыкуется со словами про “небывалый взлёт” (надо думать, Болдинской осени, ибо действительно тогда был взлёт). Потому что именно в эту-то осень “Евгений Онегин” и был завершён.

“1830. Декабрь, 9. Вторник. Письмо Плетневу в Петербург; Пушкин сообщает, что он в Москве, что теща злится, и просит: “Пришли мне денег сколько можно... я на мели”; спешит поделиться: “Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: 2 последние главы “Онегина”, 8-ю и 9-ю совсем готовые в печать…” (Летопись).

Сама подробность прослеживания мною эволюции Пушкина как бы вопиёт против кавалерийского наскока Быкова.

Его беда в том, что он – эссеист. А это – ругательное слово у литературоведов.

Он ориентирован больше на речевой блеск своей мысли, чем на истину.

8 ноября 2013 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://club.berkovich-zametki.com/?p=8406

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)