С. Воложин
Гессе. Степной волк.
Отношения автора и героя к аморальности
| Гомосексуализм. В разборе отношения автора к предельным ситуациям особенно резко выявляется скрытая истина. Шок и антишок. |
Третья интернет-часть книги “Сочинения на заданную тему”.
АНТИШОК
Однажды мне дали почитать книгу Германа Гессе “Степной волк” с просьбой прокомментировать ее. Тогда я не смог этого сделать. А спустя почти год, разрабатывая, если можно так выразиться, свои ассоциации по поводу совершенно иных, чем “Степной волк”, произведений искусства - советских самодеятельных песен - я неожиданно для самого себя “вышел” на Германа Гессе и его авторскую точку зрения в “Степном волке”.
Теперь я уже могу кое-что связное сказать об этом знаменитом среди хиппи романе, производившем шоковое впечатление на читателей при своем появлении, то есть за сорок лет до появления хиппи.
И через более чем пятьдесят лет после своего опубликования “Степной волк” на такого вот меня тоже произвел шоковое впечатление: я лично никогда до этого не читывал... как бы это выразиться... Выражусь косвенно. А впрочем, лучше не выражать самому и процитировать самые шоковые места... Хотя цитирование как раз может убить шоковый эффект. Дело в том, что Гессе на 100 страницах завораживает читателя, заставляет его смотреть на изображаемое и описываемое глазами главного героя - Гарри Галлера, старого интеллигента. В результате - ты, вжившийся в этого Галлера, и оказываешься сочувствующим
такому, чему сам, в здравом уме, ни за что не посочувствовал бы.Но что делать. Я вынужден цитировать, ибо не имею сил своими словами пересказать писателя, не исказив его.
Вот самый, пожалуй, шокирующий отрывок:
<<
Я не имел счастья быть единственным возлюбленным Марии или пользоваться ее предпочтением, я был одним из многих. Часто у нее не оказывалось времени для меня, иногда она уделяла мне какой-нибудь час во второй половине дня, изредка - ночь......Я часто думал - кого, собственно, любила Мария? Больше всего, по-моему, любила она юного саксофониста Пабло...
...часто встречался я теперь с господином Пабло, которого Мария очень любила. Иногда она прибегала и к его тайным средствам, да и мне порой доставляла эти радости, и Пабло всегда особенно рвался удружить мне. Однажды он сказал мне об этом без околичностей:
- Вы так несчастны, это нехорошо, так не надо. Мне жаль. Выкурите трубочку опиума.
Мое мнение об этом веселом, умном, ребячливом и притом непостижимом человеке то и дело менялось, мы стали друзьями, нередко я угощался его снадобьями. Моя влюбленность в Марию его немного забавляла. Однажды он устроил “праздник” в своей комнате, мансарде какой-то пригородной гостиницы. Там был только один стул, Марии и мне пришлось сидеть на кровати. Он дал нам выпить - слитого из трех бутылочек таинственного, чудесного ликеру. А потом, когда я пришел в очень хорошее настроение, он, с горящими глазами, предложил нам учинить втроем любовную оргию. Я ответил резким отказом, такое было для меня немыслимо, но покосился все-таки на Марию, чтобы узнать, как она к этому относится, и хотя она сразу же присоединилась к моему ответу, я увидел, как загорелись ее глаза, и почувствовал ее сожаленье о том, что это не состоится. Пабло был разочарован моим отказом, но не обижен.
- Жалко,- сказал он.- Гарри слишком опасается за мораль. Ничего не поделаешь. А было бы славно, очень славно! Но у меня есть замена.
Мы сделали по несколько затяжек и неподвижно, сидя с открытыми глазами, пережили втроем предложенную им сцену, причем Мария дрожала от исступленья. Когда я ощутил после этого легкое недомогание, Пабло уложил меня в кровать, дал мне несколько капель какого-то лекарства, и, закрыв на минуту-другую глаза, я почувствовал воздушно-беглое прикосновенье чьих-то губ сперва к одному, потом к другому моему веку. Я принял это так, словно полагал, что меня поцеловала Мария. Но я-то знал, что поцеловал меня он
>>.Вот так.
Как прикажете судить об этом отрывке? Причем, чтоб не было неоднозначности в объекте оценки, я добавлю, что несколькими страницами ранее этого отрывка есть такая фраза обо всех этих Мариях, Пабло и им подобных: “Многие из них знали толк в любви к обоим полам
”.Вот так-то.
Теперь обсудим.
О гомосексуализме у Германа Гессе в “Степном волке” написано мало. Но гомосексуализм - это предел извращения, а в разборе отношения к предельным ситуациям особенно резко выявляется скрытая истина.
Итак, какие слова выбрал Гессе для гомосексуализма и гомосексуалистов?
- знали толк в любви к обоим полам;
- воздушно-беглое прикосновенье... губ сперва к одному, потом к другому веку;
- я ощущал после этого [после воображаемого совокупления] легкое недомоганье;
- было бы очень славно;
- любовная оргия;
- веселый, умный, ребячливый и непостижимый человек.
Надобно со всей определенностью констатировать: Герман Гессе выбрал
тепло окрашенные слова для гомосексуализма и его адептов.Далее. Для тех, для кого совершенно неприемлемо какое бы то ни было неотрицательное ценностное отношение к гомосексуализму, Гессе делает следующее. Во-первых, слова впрямую об этом явлении даны только один раз на полстрочки и вскользь, мельком. Желающий может пропустить это мимо.
Во-вторых, он противоестественное влечение к своему полу дает переплетенным с естественным влечением к противоположному: “толк в любви к обоим полам”. А в воображаемой сцене оргии участвует и Мария. То есть, говоря о противоестественном, Гессе все время в непосредственной близости подает естественное, чтобы забить, если возникнет, чувство гадливости.
Наконец, в-третьих, Гессе, строго говоря, умалчивает о содержании воображаемой оргии. И кто не может вынести абсолютно никакого разговора (хоть сколько-то лично терпимого) о гомосексуализме, тот может себе думать, что речь тут шла о воображаемом совокуплении Марии поочередно с Пабло и с Гарри.
Так Гессе усмиряет шок абсолютно нетерпимых к гомосексуализму.
Еще немного о шоке.
Читатель в некотором смысле бессилен перед писателем. Читатель застает функционирующие в живой речи те или иные окраски слов. Он ничего не может сделать с тем, что слова “любовь
”, “воздушно-беглое прикосновенье губ” и т. п. имеют положительную окраску. Умело пользуясь этой окраской писатель может увлечь читателя (пусть на миг) в положительное сопереживание чего угодно отрицательного. Особенно, если это отрицательное у писателя спрятано, как западня, в которую читатель попадает в последний момент. И вот попавшийся читатель с ужасом (в этом и есть шок) обнаруживает себя в какой-то мере положительно сопереживающим гомосексуализм.А если он органически не способен войти в какое бы то ни было личностное отношение к гомосексуализму, то его сознание воспользуется всем возможным, чтобы считать, что речь идет о подсказываемом на выбор автором же - о на чем-то на волосок менее отвратительном - о коллективном совокуплении двух мужчин с женщиной.
Да и тех, кто принял от автора крайний вариант, автор не оставляет без помощи.
Он, например, подает идейку представлять себе от имени героя женщину, когда партнером является мужчина - вот для чего эти слова о поцелуе Пабло, принятом так, “словно полагал”, что это Мария.
Потом это слово “недомоганье” в связи с представлением противоестественного... Гессе не применяет слова, положим, “тошнота”, “дурнота”, а уж тем более не использует он “рвоту”, “блевотину”. Нет. Он пишет “недомоганье”, даже не “недомогание” (правильно уловил переводчик), а более красивое “недомоганье”. Да вдобавок оно еще и “легкое”.
И, наконец, вся эта противоестественная сцена ведь все же не описана: пощадил читателей для первого раза. И кроме всего прочего - произошла она в воображении, а не наяву, мол. Так что - еще менее, мол, страшно.
В общем, для первого сеанса приобщения к гомосексуализму новичков Гессе использовал все средства. И справился хорошо: стало ясно, что возможна эстетизация даже такой аморальности.
И пусть мне не говорят, что я неправомерно много внимания уделил здесь гомосексуализму из “Степного волка”, что в этом романе это слово ни единого раза не написано, а об этом в повествовании - не больше нескольких строк при объеме произведения в несколько сот страниц.
Но в том-то и заключается эстетический такт Гессе, что больше (для приобщения новичка) и нельзя было и заикаться о гомосексуализме. Гомосексуализм - крайняя крайность. И говорить о нем в художественном произведении, испытывающем обычного человека, нужно не слишком много, если хочешь именно испытать этого обычного человека. А ведь испытать - это хоть на миг поколебать. Миг - больше не надо для обычного. Гессе прав в выборе пропорций.
У меня же - произведение не художественное, а критическое. Я больше к уму обращаюсь, чем к чувству. Да еще метод у меня - доводить до крайности ради определенности и понятности скрытого. Вот я и вцепился в экстремальную ситуацию. Ею я хочу высветить другие ступени аморализма, эстетизируемого в “Степном волке”.
А там - едва ли не энциклопедия аморальности половой.
Психологи выявили много “я” в одном человеке: “я настоящее” - каким я кажусь себе в действительности, “я динамическое” - каким я поставил себе целью стать, “я идеальное” - каким я должен быть, исходя из моих моральных норм, “я будущее” - каким я чувствую, что становлюсь и стану, “я представляемое” - каким я выставляюсь напоказ, скрывая свое отрицательное, болезненное, интимное, слабое, “я идеализированное” - каким мне приятно видеть себя, наконец, “я фантастическое” каким я хотел бы быть, если бы все было возможно.
С другой стороны, функция искусства - испытывать сокровенное. В системе типологии образов о самом себе “я фантастическое”, может, ближе всего к сокровенному. Значит, “я фантастическое” в первую очередь испытывает искусство и, в частности, Герман Гессе своим “Степным волком”.
Люди же есть разные (в своих представлениях о половой сфере). Для “фантастического я” одних - немыслим только гомосексуализм, остальное - приемлемо. У других - невозможным является коллективный половой акт. Для третьих - ни при каких условиях не может быть принято “фантастическим я” растление несовершеннолетних (об этом - мельком, тоже, как мельком, в сущности, - гомосексуализм и как, в сущности, мельком - групповая оргия в “Степном волке”). Этаких людей мало, но и их не хочет пропустить Герман Гессе своим испытанием.
Гораздо больше людей, вступающих в случайные связи, пользующихся услугами продажных женщин, сожительствующих втроем и больше (когда это сожительство разделено во времени). И уж для испытания их Гессе постарался вовсю, не мельком и не в воображениях и наркотических грезах героя, а сюжетно наяву.
Но займись я анализом авторского отношения к этим некрайним видам аморальности, мне бы пришлось трудно: нужна была бы масса отвлечений для достижения взаимопонимания с читателем относительно нравственных оценок.
Гомосексуализм же отвергается практически всеми (как вслух, так и мысленно). А разбираться с “фантастическим я” удобнее с единомышленниками безусловными.
И, наконец, та позиция, в которую поставил себя автор в отношении к аморальностям разного рода, не изменяется от рода к роду. О чем бы он ни писал в “Степном волке”: о принципе ли “все девушки - твои” или о любви Гарри Галлера к Марииной подруге по профессии - Гермине, о постельных ли талантах красавицы Марии или о гомосексуализме - о чем бы Гессе ни писал, его авторская позиция ко всему этому одинакова. Поэтому можно ограничиться только рассмотрением его отношения к гомосексуализму, составляющему тысячную долю от всего сюжета “Степного волка”.
И если мы (теперь уже обосновано) вернулись к этому отношению, то вспомним уже выявленный - позитивно окрашенный набор слов, применяемый там автором.
Здесь, однако, пора обратить внимание вот на что. Слова-то идут не от автора, а от Гарри Галлера. Ведь вспомните: Герман Гессе отделил себя от главного действующего героя. Отделил очень основательно. Имелся, мол, некий, не совпадающий с автором, издатель записок Гарри Галлера.
Зачем это автору потребовалось? Зачем он первые двадцать страниц назвал ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЯ, а остальные почти четыреста - ЗАПИСКИ ГАРРИ ГАЛЛЕРА?
Зачем он “запискам Гарри Галлера” предпослал такой эпиграф: “Только для сумасшедших
”?Зачем эти незаметные в романе соскальзывания из реальности в нереальность? Убил Галлер Гермину или это ему привиделось в наркотическом сне? Вообще, не в состоянии ли сна наяву произошло (то есть только привиделось) все то, что произошло в романе: его знакомство с Герминой, потом с Марией, Пабло? Не сон ли во сне этот Магический театр?
Ведь, строго говоря, все это неясно по тексту романа, неоднозначно. Все перепутано, зыбко, лишено оснований, почвы - воистину - только для сумасшедших.
Так зачем все это так сделал Герман Гессе?
Если в двух словах, то затем, что сам он - не окончательно отчаявшийся, как его герой, Галлер, затем, что сам он - не нигилист, как говорили в прошлом веке, не хиппеец, как говорят сейчас.
Да, он, писатель Герман Гессе,- родственник им всем: своему герою, нигилистам и хиппейцам. Родственник потому, что он, как и они,- в оппозиции к обществу, к социальному устройству, где они все живут. Гессе, Галлер, нигилисты и хиппейцы - в оппозиции к... капитализму (да, ни много, ни мало, ибо это просто эмпирический факт: довоенная Германия, где происходит действие романа - это капиталистическая страна, прошловековые нигилисты - тоже порождение эксплуататорского общества, и хиппи - тоже).
Если хотите, то какую-то степень родства можно у всей этой публики установить и с коммунистами, тоже противниками капитализма.
Но коммунисты, истинные коммунисты (если они - есть), от всех них отличаются - отсутствием отчаяния.
У Гессе тоже меньше отчаяния, чем у его героя Галлера и нынешних хиппи. Однако, только меньше. Просто же отчаяние есть.
Поэтому он с таким доброжелательством относится к Гермине и ее кругу, к Гарри Галлеру, поэтому он окрашивает теплотой все, что у них аморального - ведь эстетизация аморального это протест против общества, считающего нечто - аморальным. Да, протест. Когда знаешь лишь, какое общество отрицаешь, но не знаешь, какое утверждать, тогда аморализм - протест.
Но в протесте, я повторяю, можно доходить до разных степеней отчаяния.
Лучше всего познавать в сравнении. Если б я мог привести пример лично мною виденного произведения искусства, созданного в среде хиппи, новых левых и тому подобных - было бы лучше всего. Можно было бы наглядно сравнивать авторские позиции хиппейца с Гессе и заметить разницу. Разницу, однако, мне кажется, можно заметить и по описанию хиппейских произведений (непосредственно их увидеть в Советском Союзе сложно), если это описание достаточно объективное.
Вот я приведу описание. Свое я - беру в квадратные скобки:
<<
Лесли А. Фидлер, которого представля[ют] в качестве одного из “пророков” “новейших умонастроений”, видит в них [в “новейших умонастроениях”] “необходимое следствие индустриальной системы”, освободившей молодежь от “долга и работы”. Он рассматривает их [“новейшие умонастроения”] как неизбежный результат “государства благосостояния”, делающего “дезангажемент”, т. е. отказ от всякой “завербованности”, “последней еще возможной добродетелью”....Важнейшая черта [
“новейших умонастроений”]... заключается в превращении тривиального стремления к чувственным удовольствиям (в самом широком смысле слова) в нечто вроде религиозной веры - веры в божественность наслаждения, всякого наслаждения уже по одному тому, что оно - наслаждение. Причем, религия эта - ее точнее всего было бы назвать гедонистической религией - имеет... и соответствующий “эзотерический” [предназначенный для посвященных] культ, и своих жрецов - идеологов “богемно-люмпенского” сознания.“Эзотерический” же... смысл этого культа получил наиболее точную формулировку в названии одного из нашумевших спектаклей “ливинг-театра” “Рай - немедленно!”, который - что тоже весьма симптоматично и показательно - исполнялся голыми актерами. В этом словосочетании, имеющем форму категорического требования, важно акцентировать не слово “рай”, а слово “немедленно”. Ибо суть умонастроения, выраженного этим лозунгом, заключается в требовании “немедленности” всякого удовольствия, о каком бы удовольствии ни шла речь. “Рай”, собственно говоря, и должен возникнуть - причем, как бы сам собой - в том случае, если люди перестанут “откладывать на завтра” (или даже на следующую минуту) удовлетворение своей потребности в наслаждениях и начнут удовлетворять ее сию же секунду, так сказать, не сходя с места - “здесь и теперь”.
Насчет того, возможно ли это в принципе, у идеологов “немедленного рая” нет ни малейших сомнений. Они, как например, идеолог и поэт “новейшего умонастроения” Тули Купферберг, рассуждают при этом следующим образом. В результате четырех революций - “сексуальной, электронной, художественной и психеделической”,- происшедших в середине нашего века в развитых капиталистических странах, возникли вполне реальные возможности для удовлетворения всех без исключения человеческих потребностей в удовольствии, не откладывая это удовлетворение... Сексуальная революция позаботилась о том, чтобы снять все ограничения с эротической сферы, созданные религиозной традицией, буржуазным правом и буржуазной нравственностью. Психеделическая революция, связанная с реабилитацией наркотиков, обеспечивает возможность ликвидации “табу”, носителем которых является индивидуальное человеческое самосознание, препятствующее человеку в его стремлении полностью отдаться наслаждению. Художественная [
неинтересно]. Электронная [обеспечивает удовольствия технико-экономически].Одним словом, препятствия на пути “немедленного” удовлетворения желаний, влечений и побуждений, которые еще остались,- это препятствия уже не объективного, а субъективного порядка. Например, по убеждению... Купферберга, это - препятствия, связанные с характером политического строя и внешней политики США, а также препятствия, вызванные предрассудками “большинства людей за 40”, которые, кстати, препятствуют завершению сексуальной революции, ее полной и окончательной победе
>> (Ю. Давыдов).Остается только понять, если не представить, каким образом в ранг удовольствия возводится то, что не доставляет удовольствия, положим, публичный половой акт с человеком, для которого ты, скажем, лакомый кусок, но он для тебя - мерзость.
Тут, во-первых, работает вовсю психеделическая революция, попросту наркотическое отравление, одна из фаз которого характеризуется <<
эйфорически-радужным состоянием опьянения, исполненным дружелюбия и неразборчивого сексуального влечения>>. Перефразировав поговорку можно сказать: марихуана зла - полюбишь и козла. Отвратительная старуха с помощью наркотика может очаровать юношу, а развалина старик - девушку. Ну, и гомосексуализм, конечно, тоже тут расцветет.Во-вторых, тут работает “эффект стаи” - самонивелировка, последовательный отказ от своего “я”, носителем которого может быть отныне лишь вся “стая” в целом. На этом пути видится хиппейцами <<
полное и окончательное решение проблемы... ХХ столетия - проблемы “некоммуникабельности” эгоистических буржуазных индивидуалистов>> (Ю. Давыдов).Вот теперь и можно сравнивать персонажей и автора “Степного волка” с персонажами и авторами “Рая - немедленно!”.
И там, и там - протестанты против строя. Гарри Галлер - против капитализма и уж, во всяком случае,- против нарождавшегося в Германии фашизма. Мария и Пабло - против нечуткого отношения к несчастным (Пабло несчастье Галлера наркотиками скрашивает, Мария - из жалости - сексуальными своими талантами). Гермина - протестант против безрелигиозной бездуховности общества. Хиппейцы - против некоммуникабельности в обществе эгоистов и индивидуалистов.
И там, и там действующие лица совершенно не видят исторического выхода из своих проблем - коммунизма.
И там, и там герои находятся в совершеннейшем отчаянии и свой протест выражают, в частности, аморальнейшими поступками.
Но персонажи “Рая”, в конце концов, притерпелись к своему наикрайнейшему отчаянию и занимаются, в конечном итоге, культом потребительства, принимающего форму погони за все более экстравагантными удовольствиями, все более сильными ощущениями.
А Гарри Галлер и Гермина готовятся к самоубийству (Пабло и Мария уважают их за это).
Все, что происходит с Гарри Галлером, могло с ним произойти потому, что он находится в полусумасшедшем состоянии в преддверии самоубийства. Отсюда и такой эпиграф: “Только для сумасшедших”, отсюда и соскальзывание “Записок Гарри Галлера” в нереальные и сверхъестественные состояния. Это - записки больного, душевно больного человека.
А вот экстазы, происходящие с хиппейцами - это прямо религиозные акты восторга.
Чего больше выпало на долю Гермины: сексуальных восторгов или душевной муки из-за этих восторгов - раз она себе ищет убийцу, не в силах убить себя сама?
И разве не является фабулой “Степного волка” подготовка, доведение Герминой до кондиции своего убийцы?
Ее убийством, собственно, и кончается сюжетное движение в романе.
Она - скрытая пружина действия романа. И пружина эта трагическая.
А в “Рае”, даже и не видя этого произведения, думается, можно сказать, что нет трагедийности.
Для хиппейцев “
взаимопроникаемость сумасшествия и нормальности” есть ЦЕЛЬ, одна из целей в гонке за экстравагантными удовольствиями. А для Гарри Галлера - это трагический результат его жизни.Самая же главная разница между “Раем”, с одной стороны, и “Степным волком”, с другой,- в позиции авторов.
<<
Гедонистически-нигилистический “бунт” превращается... в “революцию в стиле жизни”, и не для узкого элитарного круга, а для довольно широкого слоя из тех, кто составляет “персонал”, обслуживающий “индустрию культуры”...>>И не прочитав этих слов, я по описанию “Рая” почувствовал, что его авторы - из этого самого “
персонала”.И вот о Германе Гессе я тоже разузнавать не стану: ясно, что он -
не из подобного “персонала”. По трагичности романа и по отделенности в нем образа автора от богемного мира - ясно.Конечно, поначалу бьет по нервам выведенный Германом Гессе культ удовольствий, а трагичность остается в тени. (Я нарочно из всего комплекса этого культа удовольствий процитировал только сомнительное - ультрамягко говоря - то ли гомосексуализм, то ли групповой секс. Нарочно, чтобы подготовить отрицательное, в итоге, отношение к аморальности.) Итак, поначалу, повторяю, выпячивается культ удовольствий - гедонизм. Для молодежи (для большинства), наверно, этот гедонизм так и остается главным в романе.
Однако Гессе за это ответственность не несет. Это - как знаменитая мысль, что если из огромной эпопеи “Война и мир” кто-то для себя вынесет только технологию соблазнения Анатолем Курагиным Наташи, то за такое влияние Лев Толстой не отвечает.
Гессе, видимо, либерал, не окончательно отчаявшийся то ли в капитализме, то ли вообще в прогрессе. Это дало ему силу не слиться с “потерянным поколением”.
Это в чем-то роднит его с самодеятельными авторами песен в СССР, которые тоже не потеряли веру в конечную победу коммунизма и потому не сливаются ни с брюзжащими мещанами, ни с диссидентами, ни с нашими доморощенными разнузданными вокально-инструментальными ансамблями, обезъянничающими, глядя на западных битников, хиппи, битлов и АББ.
Герман Гессе самым беспощадным образом испытывает сокровенное мироотношение человека и тем возвышается до высокого искусства (по известной, вообще-то, и всюду мною упоминаемой теории Выготского, а так же по малоизвестной и тоже всюду мною склоняемой теории Натева)
.А полное определение искусства, даваемое Натевым, включает в себя цель искусства: испытание с целью совершенствования человечества. Совершенствования, не ухудшения.
И вот поскольку теперь, в результате анализа, выяснилась авторская точка зрения Гессе в “Степном волке” - становится ясно, что цель Гессе совпадает с целью искусства. Вот почему ото всех выводимых им эстетизаций порока веет прекрасным. Да, прекрасным, ибо прекрасна трагедия. Ибо прекрасна эстетизация. Как писал Буало: “
Нет такой змеи, нет такого чудовища, которое не могло бы нравиться в художественном произведении”.Так и получается шок.
Но не нужно впадать в шок по поводу того шока. Просто так уж устроено искусство. <<
Его воспитательная роль вовсе не сводится к тому, чтобы оно служило известным моральным целям. Правильнее было бы сказать, что искусство находится в очень сложных отношениях с моралью, и есть все вероятия думать, что оно скорее и чаще вступает с ней в противоречие, чем идет с ней в ногу>> (Выготский).Испытание может сломать какого-то конкретного человека, совратить его, развратить. Но целое человечество испытание не испортит, если испытание затеяно с целью совершенствования человечества.
Совершенствование и нравственность - разные вещи. Первое - более широкое понятие и включает в себя и искусство, и нравственность, включает и испытание морали на излом, и укрепление морали.
Другое дело: направлены ли на совершенствование человечества хиппейские произведения. На это я здесь не отвечаю. Я взялся отвечать только по “Степному волку”.
Третий вопрос: являются хиппейские произведения собственно искусством?
Не знаю. И не только потому, что плохо с ними знаком. А еще и потому, что еще в принципе не разобрался для себя: может ли искусство быть направленным на ухудшение человечества (тут ясно, что я подозреваю-таки, что хиппейские опусы на совершенствование не направлены).
Всем известный кукольник Сергей Образцов, например, считает, что существует искусство, призванное ухудшать людей. За примером, мол, далеко ходить не надо: блатные анекдоты.
А я сомневаюсь. Сомневаюсь потому, что на вопрос о цели искусства должны отвечать обстоятельства его возникновения. А возникло оно около 30.000 лет назад, в верхнем палеолите, как раз тогда, когда произошел второй скачок в развитии человека.
Первый начался с изготовления орудий. После первого шел процесс постепенного выделения человека из мира животных. И длился он 2 миллиона лет.
<<
Второй скачок, занявший гораздо меньшее время, состоял в приходе на смену формирующемуся человеку “готового” [как назвал Энгельс] человека>>. 30.000 лет назад <<впервые за долгую человеческую историю>> было достигнуто <<господство социального над биологическим>> (Еремеев).И вот здесь-то зачем-то возникло искусство. Зачем? А затем, что общество, его породившее, было не вообще человеческое, а ТОЛЬКО ЧТО ВОЗНИКШЕЕ. <<
Грань, отделявшая человеческое общество от “нечеловеческого”, была еще зыбкой, видимо, исторически не раз переступалась, что и создало жизненную необходимость отодвинуться от этой грани как можно дальше посредством укрепления вновь создавшегося социального образования>> (Еремеев). А я еще добавлю от себя, что еще и путем создания испытательного механизма для проверки крепости этого создавшегося образования. Такой проверки, которая бы не грозила целости этого образования. Этим испытательным механизмом - непосредственным и непринуждающим (в отличие от принуждающей жизни) - и явилось искусство. Так что оно родилось - для совершенствования.Что же тогда такое блатной анекдот или театр с голыми актерами?
Не знаю. Но знаю, теперь, что “Степной волк” - не того поля ягода, хотя “клубнички” в нем - хоть отбавляй.
Каунас. 24. 11. 82
Конец третьей интернет-части книги “Сочинения на заданную тему”