С. Воложин
Мандельштам. Восьмистишия
Художественный смысл
Здесь соединение несоединимого. |
Суперавантюра
Супер потому всего лишь, что название “Авантюра” я уже применял. Я вообще хочу применить простейший подход к сложнейшему явлению – потому “суперавантюра” очень годится. Правда, то, что я называю простейшим, таковым может не показаться иному. Так простите, иной.
Я исхожу из того, что добыл в разборах ранее (см. тут): что Мандельштам, помотавшись, так сказать, по мировоззрениям (марксистскому, эсеровскому…) успокоился (остужённый поражением первой русской революции) на том типе идеостиля, который я называю соединением несоединимого. Это – некая гармония. А у Мандельштама она ещё и индивидуально характерная: тихая, умиротворённая. Но. Он оказался под сильнейшим влиянием акмеизма. А это – тип идеостиля экстремистского, ницшеанского. И Мандельштам в него срывался и даже долго пребывал. Новая революция, не сразу, заставила его на 5 лет вообще замолчать (c 1925 по 1930 гг.). И после он опять возродился тихим и умиротворённым, несмотря на полнейшую жизненную неустроенность и неприятие установившейся власти (см. тут).
Просто это или сложно? – По-моему, достаточно просто.
И вот – “Восьмистишия”.
Х
В игольчатых чумных бокалах Мы пьём наважденье причин, Касаемся крючьями малых, Как лёгкая смерть, величин. И там, где сцепились бирюльки, Ребёнок молчанье хранит, Большая вселенная в люльке У маленькой вечности спит. Ноябрь 1933, июль 1935 |
Чувствуете вы без всякого предварительного анализа здесь соединение несоединимого?
Если нет, то давайте разберём. Негативное: "чумных”, “крючьями”, “смерть”. Позитивное: "лёгкая”, “Ребёнок”, “люльке”, “спит”.
И образом результирующей от столкновения противоположного гармонии некой, образом гармонии умиротворённой, является строй стихотворения:
"Каждое из четверостиший равно предложению; каждое двустишие представляет собой синтаксическое и реальное единство; таким образом, синтаксическое членение совпадает со стиховым и с реальным” (Ю. Левин. Лексико-семантический анализ одного стихотворения О. Мандельштама. http://wapref.ru/referat_rnabewrnaotryfs.html).
Теперь можно перейти к следующей простоте об очень сложном – к ницшеанству, которому Мандельштам бывал не чужд. Я ницшеанство назову (да простится мне) тоже типом идеостиля.
Он связан с невообразимыми для обычных людей вещами – с иномирием неким, похожим несколько на тот свет христианства. Похожесть связана с инерцией мышления. Ницшеанство восстало против христианства, но что-то от него к себе, в иномирие, перетащило.
Ницшеанство – продолжение идеостиля романтизма. Только романтизм был страдательной реакцией на поражение Разума, Просвещения, а ницшеанство – победительно. Оно очень трезво. Оно знает, что миром правит по преимущесту Зло. Ему оттого очень скучно. Оно воспринимает и Добро, и Зло, и их возню друг с другом как суету сует, как мещанскую скуку. Оно выше этого: над Добром и Злом, в неком иномирии, где нет обычных параметров обычного мира. Там нет причинности (отталкивание от скуки, которую вызывает "наважденье причин”). Там нет времени, нет смерти. Там Вечность и едва ли не актуальная бесконечность (если позволить себе этот математический термин). Этот термин просится из-за отталкивания от потенциальной бесконечности (опять математика). Для оптимистов, обычных людей потенциальная бесконечность – это девиз: “Всегда можно сделать ещё один шаг!”, как бы ни было трудно. Для необычных людей, ницшеанцев, это – непереносимая скука. И художник-ницшеанец рисует эту скучную непереносимость, доводя своего читателя, зрителя, слушателя до такого напряжения предвзрыва, что после взрыва кажется достижимой кажется иная бесконечность – актуальная. Как открыл Кантор, бесконечности тоже подвержены… сложению… С ними можно обращаться вроде как с обычными числами. Так вот НЕДОницшеанцы достижительностью необычного для обычных людей удовлетворены, а ницшеанцы – нет. Они пессимисты. Им – недостижительность ценна. Им даже и недоницшеанец ("Касаемся крючьями малых”, “бирюльки”) – мещанин.
Ницшеанец с неницшеанской точки зрения неприятный тип. Которого лучше в жизни не встречать и вообще не знать о его существовании, быть, как "Ребёнок”, да ещё и который "спит”. – Естественно, что с точки зрения ницшеанца и "Ребёнок”, и "спит” – негативны.
Вот Мандельштам и не хочет для себя ни одной из этих крайностей.
Вот – одна (ребячья):
I.
Люблю появление ткани, Когда после двух или трех, А то четырех задыханий Придет выпрямительный вздох — И дугами парусных гонок Открытые формы чертя, Играет пространство спросонок — Не знавшее люльки дитя. Ноябрь 1933, июль 1935 |
II. [Вариант]
Люблю появление ткани, Когда после двух или трех, А то четырех задыханий Прийдет выпрямительный вздох — И так хорошо мне и тяжко, Когда приближается миг — И вдруг дуговая растяжка Звучит в бормотаньях моих. Ноябрь 1933 — январь 1934 |
III.
О бабочка, о мусульманка, В разрезанном саване вся — Жизняночка и умиранка, Такая большая, сия! С большими усами кусава Ушла с головою в бурнус. О, флагом развернутый саван, — Сложи свои крылья — боюсь! Ноябрь 1933 — январь 1934 |
IV.
Шестого чувства крохотный придаток Иль ящерицы теменной глазок, Монастыри улиток и створчаток, Мерцающих ресничек говорок. Недостижимое, как это близко! Ни развязать нельзя, ни посмотреть, — Как будто в руку вложена записка И на нее немедленно ответь. Май 1932 — февраль 1934 |
V.
Преодолев затверженность природы, Голуботвердый глаз проник в ее закон, В земной коре юродствуют породы, И как руда из груди рвется стон. И тянется глухой недоразвиток, Как бы дорогой, согнутою в рог, — Понять пространства внутренний избыток И лепестка и купола залог. Январь — февраль 1934 |
VI.
Когда, уничтожив набросок, Ты держишь прилежно в уме Период без тягостных сносок, Единый во внутренней тьме, — И он лишь на собственной тяге, Зажмурившись, держится сам — Он так же отнесся к бумаге, Как купол к пустым небесам. Ноябрь 1933 — январь 1934 |
VII.
И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме, И Гёте, свищущий на вьющейся тропе, И Гамлет, мысливший пугливыми шагами, Считали пульс толпы и верили толпе. Быть может, прежде губ уже родился шопот И в бездревесности кружилися листы, И те, кому мы посвящаем опыт, До опыта приобрели черты. Ноябрь 1933 — январь 1934 |
VIII.
И клёна зубчатая лапа Купается в круглых углах, И можно из бабочек крапа Рисунки слагать на стенах. Бывают мечети живые, И я догадался сейчас: Быть может, мы — Айя-София С бесчисленным множеством глаз. Ноябрь 1933 — январь 1934, Москва |
Отрицающая любое число "задыханий”, приемлющая "выпрямительный вздох”, связность "ткани” (наличие причинности), естественность "парусных гонок”, как "Не знавшее люльки дитя”, и неглубокое знание ("спросонок”, “бабочка”, “улиток и створчаток”), а можно и глубокое знание ("глаз проник в ее закон”), с радостью, что "Недостижимое, как это близко!”, “Как будто в руку вложена записка”, что можно "Понять”, что всё выходит ("держится сам”), словно ты "Шуберт… Моцарт… Гёте”, а "я догадался”.
И ведь "порядок восьмистиший, кроме начальных, не установлен ни самим Мандельштамом, ни даже редактирующей его Надеждой Яковлевной” (Wikilivres). То есть части IX и X могут быть спутаны. Тогда после умиротворяющего восьмистишия, разобранного самым первым, мыслима другая, сверхчеловеческая крайность:
IX.
XI.
И я выхожу из пространства В запущенный сад величин, И мнимое рву постоянство И самосознанье причин. И твой, бесконечность, учебник Читаю один, без людей — Безлиственный, дикий лечебник, Задачник огромных корней. Ноябрь 1933 — июль 1935 |
Тут уже гордое удовлетворение совсем другим, не то, чтоб идеальным ("безудержность линий”), не материальным ("опыт”) – и то, и то может быть рациональным. Тут уже вообще невесть что: ("рву постоянство / И самосознанье причин”). Тут недостижимое, непостижимое ("Безлиственный, дикий… учебник”).
И всё – из-за нравственных перипетий Истории, вызвавших в мире и появление, и отвержение ницшеанства. А никакие тут не "квантово-механические и релятивистские идеи” (Там же – Ю. Левин).
28 марта 2015 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://club.berkovich-zametki.com/?p=16881
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |