Всё для человечества началось с экологических катастроф в районе, называемом теперь Кенией. Одна загнала предлюдей в образовавшееся мелкое море, отделившее эту часть Африки от остальной на какое-то время. Другая заставила их поедать друг друга.

Это был один из видов трупоедов в ветви генеалогического древа таких же, давно отделившихся от охотников. Слабые, но наловчившиеся необычным поведением, криками, огнём заставлять хищников не доедать добычу, оставлять себе хотя бы кости, они были даже, можно сказать, мозгоедами. Камнями дробили кости и съедали сердцевину. Жизнь в мелком море почти лишила их шерсти, как тюленей, зато обеспечила слоем подкожного жира. И тем сделала их внешне совершенно отличающимися от остальных наземных животных. Но ещё большее отличие было в умении необычностями внушать и подвергаться внушению и отнимать пищу. Поэтому они, слабые, хорошо сосуществовали с окружением. Их не боялись. Тем более что у них был инстинкт не убивать себе неподобных. Но он не распространялся на себе подобных. И когда наступила следующая катастрофа, пришлось есть себя. Детей в первую очередь. По крайней мере, детей самых внушаемых особей.

Пока это внушение и внушаемость не породило противовнушаемость, например, в виде “непонимания” или просто удирания.

Параллельно вызрело и умение под внушением убивать других животных и отдавать добычу. На общее съедение, хоть сильновнушавшие сами и не убивали.

Отсюда появилось “производство” в количестве большем, чем нужно для личного (или плюс для самки с детёнышами) потребления.

Но это были ещё не люди. Людьми они становились по мере удирания от сильных внушателей и по мере внедрения в их жизнь других необычностей – контрпротивовнушения. Это, как пишет Поршнев, автор этой теории появления людей, переход по стадиям: 1) “нельзя” (кушать пищу – скушает её внушающий), 2) “можно”, 3) “должно”. Появление последнего – это уже появление человека.

Первые удравшие, самые наивные, удрали дальше всех, в Австралию и на остров Тасманию. И прибежали и приплыли туда (на деревьях, стволах обрубленных) уже людьми 60.000 лет назад. Уже охотниками.

Более умевшие противостоять внушению бежали не так резво и ближе останавливались. В Китае, в Индии, в Европе, на Ближнем Востоке. И у всех было коллективистское, уже человеческое (не животное) свойство производить больше, чем лично нужно и отдавать всем. Своим, правда (удирание побуждало дробить группы и считать соседей чужими, которых боялись, - кто их знает? - как внушателей, от которых удирали).

Паразиты-внушатели гнались по всей земле и потому до сих пор повсюду люди, говорят, изредка встречают так называемого “снежного человека”, удивительно совпадающего по внешности, кто бы, где и когда про него ни услышал от видевших.

А непаразиты, расселившись по всей планете, больше в планетарном масштабе ни разу не встретились с экологической катастрофой, угрожающей существованию этого вида, называемого гомо сапиенс сапиенс (в отличие от гомо сапиенс неандерталис, произошедшего сразу от охотников-гоминидов и не пережившего того, что называется Всемирным Потопом, - потепления, лишившего его кормовой базы, мамонтов и др.; а изобрести сельское хозяйство, как двойной сапиенс, неандерталис не смог и вымер).

Но с 80-х годов прошлого столетия, как показал в докладе Римскому клубу Медоуз, человечество всё-таки попало в неандертальскую ситуацию. И с тех пор каждое десятилетие промедления с отказом человечества от материального прогресса, давней привычки производить больше, чем лично нужно, чревато тем, что возврат в состояние устойчивого выживания человечества предсказывается как будущий возврат на уровень всего человечества всё более и более низкий, чем уровень жизни бедного европейца в 80-х годах ХХ века.

Человечеству крайне нужно, чтоб нашёлся харизматический лидер, который предложил бы своему народу возглавить борьбу человечества с самим собой.

Всякому ли народу можно это предложить? – Не всякому. Вряд ли это услышит народ, где голодают. По Википедии в прошлом году 2/3 голодающих мира жили в семи странах. Это: Бангладеш, Китай, Конго, Эфиопия, Индия, Индонезия и Пакистан. Как-то не верится, чтоб годились и народы золотого миллиарда. Вероятнее – Россия. Ведь от народа требуется коллективизм в менталитете. А вся история России на коллективизме замешана: и православие, и государственность, и патриархальная сельская община, и военный коммунизм, и мечта о настоящем социализме в стране и коммунизме на всей земле, и даже разочарование в дрянной реставрации капитализма.

Особенно Россия хороша тем, что сейчас у неё нет, как прежде сотнями лет была, национальной идеи, замешанной на мессианстве: оплот православия (самая верная религия, Москва - Третий Рим); оплот надежды на коммунизм (будущее человечества). Глобальный народ жаждет очередной адекватной национальной идеи.

И стратегия пока-модернизации, укор-модернизации страны, призывающей все страны к одновременному самоограничению, наконец (с передачей богатыми средств бедным), казалось бы, сгодилась бы для России, про которую верно теперь сказано, что она или будет великой, или её совсем не будет: опасно отстала от передовых, могут уничтожить. Но пока есть ядерный потенциал – не уничтожат. А иная материальная слабость… Была б духовная сила. Коллинз, в 1980 году предсказавший распад СССР, приводит пример Италии, "на протяжении большей части своей истории не имевшей государства (или имевшей слишком много таковых), но при этом несомненно обладавшей общей идентичностью <…> В эпоху Ренессанса и последующие столетия единая итальянская идентичность подкреплялась всеевропейским престижем общих для всего полуострова институтов, производящих культуру”.

Так русская литература минимум XIX века, казалось бы, могла б хорошо послужить делу лидерства России в мире на пути к самоограничению. Точнее, обучение ей в российской школе. И изучение “Горя от ума” - первое могло б. Ибо отталкивается там Грибоедов от таких противоположностей: от западного либертинизма (вседозволенности, чтоб было понятнее) и от мечтательности, что сродни русским монахам-молчальникам. Так даже среднее между этими крайностями и то уже воспитывает самоограничение, столь необходимое ввиду близящегося – из-за нежелания людей взяться за ум – конца света.

А что мы видим, например, касательно “Горя от ума” в “Литературной матрице” (С.-Пб., М., 2010), якобы учебнике, написанном писателями?

Сергей Шаргунов, взявшись с позиции сегодняшнего дня воспринимать произведение позапрошлого века, должен бы попасть в точку. Ибо, - из-за повторяемости идейных явлений из века в век ("Война “патриотов” и “либералов” - вечна”), - столкновение Грибоедовым в своей пьесе, казалось бы, “славянофилов” и “западников” должно б было и Шаргунова вывести на золотую середину. Да, вроде, и вывела было – в начале и в конце статьи:

"Читайте “Горе от ума” - любите солнце”.

Солнце ассоциируется с гармонией…

Но. Смотрите на Шаргунова:

"Не знаю, чувствуете ли вы себя настолько свободным, дорогой читатель, чтобы поддержать панка Чацкого. Лично я Чацкого люблю. И в школе любил”.

Шаргунов Грибоедова использует, чтоб свой идеал, отличный от грибоедовского, внушить нам:

"Чацкий – бесстрашный открыватель пустот. Обличая, он говорит правду. Эта правда страшна… Чтобы эту правду оценить, надо так осмелеть, как способны не многие. Нужны недюжинное интеллектуальное мужество и мощь самоотречения…”.

Вот тут стоп.

Самоотречение похоже на самоограничение, с которого я начинал.

С мудрым самоограничением мог бы согласиться, представляется, и сам Грибоедов, воскресни он. Но у панка – самоотречение безумного. А по терминологии грибоедовских времён – у либертиниста. Это буяны, пьяницы, бретёры, дуэлянты, то, от чего Грибоедов в ужасе отшатнулся, сам попав в такую, плохую, компанию и осознав её плохой, оказавшись замешанным в страшной, мучительной смерти приятеля. Из-за ужаса Грибоедов сделал Чацкого почти-таки сумасшедшим, а не просто кажущимся таковым плохим людям. Шаргунов и не скрывает этого. Но и не высвечивает настолько, чтобы стала ясна неправомерность его призыва любить панка. Неправомерность в том, что Шаргунов ассоциации выстраивает так, что вам кажется, что вы будете вместе с самим Грибоедовым, если приметесь исповедовать идеал панка: "Россия успела последовательно разочароваться: в монархии, в социалистическом строительстве, в демократии, а теперь, пожалуй, снова и в твёрдой руке”.

“Чацкий ослеплён своим умом, не видит никого кроме себя, любит не Софью, а своё чувство к Софье” (см. тут). Он ультраэгоист. И не тем славится вся русская литература XIX века, что преимущественно выражала индивидуалистические идеалы. И если России целиться на новое мессианство, то не на шаргуновых надо ориентироваться в изучении русской литературы.

Шаргунов не прошёл совсем мимо индивидуалистической ориентации Чацкого:

"Ко всем окружающим он испытывает отвращение. И я немедленно узнаю этого героя! Для которого “ад – это другие”. Чацкий дважды употребил слово “тошнота””.

И через “Тошноту” Сартра быстро приводит Чацкого к экзистенциализму, свободе и социальному протесту.

Про панков и панк-рок музыку можно тоже прочесть неглубокие мысли в том же духе:

"…критическое отношение к обществу и политике <…> расценивался как реальная угроза благополучию истеблишмента” (Википедия).

"…протест против буржуазной культуры и "сладкой" танцевальной музыки” (Краткий энциклопедический словарь джаза, рок- и поп-музыки).

"…освобождение своего сознания от привычной мысли, что над нами стоит большой аппарат” (Гребенщиков). Имеется в виду, наверно, партийно-правительственный советский аппарат.

А Шаргунов Чацкого приводит к Летову.

Харакири (слушать тут)

Похоже на р-р-революционеров “новых левых”, именование которых не зря брали в кавычки, ибо никакие они не революционеры, а индивидуалисты. “Анархисты*, если грубо и одним словом (ибо антисоциальны). Вседозволенность, по-простому, "“стиля жизни” главного героя “общества потребления” – “человека развлекающегося”, одержимого погоней за новыми и новыми удовольствиями, “сильными ощущениями” и т.д., которые с неумолимой логикой становятся всё более опустошительными и разрушительными” (Теории, школы, концепции. Художественное произведение и личность. М., 1975. С. 233). От “Биттлз” и хиппи безобидных (за то “новыми левыми” не называемых) до очень вредных “Красных Бригад”, похитивших и убивших премьер-министра Италии Альдо Моро” (самоцитата, см. тут).

Может показаться, что тут натяжка. Какое, мол, общество потребления, когда речь о “покончить с собой”?

Но не зря Летов повторил это "собой” аж пять раз и напрочь вылез из размера стиха.

Может показаться, что тут чисто дух мятущийся лирического “я”: "для честных ребят”, "истёк надеждой”. Что "ад – это другие” из-за их, других, материализма, "Если всерьёз воспринимать этот мир”. Ибо он тёмен, если сбросить флёр лжи, внешне "светлого, светлого, светлого, светлого / Светлого Здания Идей Чучхе”. И темнота эта куда уж как материальна: "Цель оправдывает средства, давай / Убивай, насилуй”.

Песня времён СССР, а именно - пустых магазинов. Вещизм советских людей в атмосфере зависти к Западу с его вещным богатством довёл советское общество потребления до такой жажды к этому материальному, что реставрация капитализма произошла через два года. А пока страна представлялась опустошённой, как Русь после татаро-монгольского набега. И потому, что ли, появился в песне "Мамай”? Да и "Чучхе”. Голод в Корее настал, правда, лишь через 7 лет, но карточная система свирепствовала и раньше. То есть Корея была “лучшим” представителем общества хронического дефицита, чем вообще стал коллективистский социализм, погнанный своими, - скажу от себя, - заблуждавшимися правителями соревноваться в области материального с индивидуалистским капитализмом. И не в этом ли же, дефицитном, смысле в песне обретается и "Октябрь” (Великая Октябрьская социалистическая революция)?

Или тут, с Мамаем, идеалистическая фальшь самого Летова как раз и прорвалась? Мамай-то – символ сброшенного татаро-монгольского ига и – в пику – начала благосостояния Руси. БЛАГОСОСТОЯНИЯ. Так и не наступившего и теперь, ни благодаря реставрации капитализма (с гайдаровской шоковой терапией), ни благодаря "твёрдой руке”, упадок от демократии прекратившей. И для Летова, и для Шаргунова отсутствие благосостояния делает недовольных аж панками, а Шаргунов даже готов извратить идейный смысл целого в пьесе Грибоедова.

Но панки-то рвались к так называемому престижному потреблению.

Особенно это видно по панкам на Западе.

Ну как выделяться в обществе поголовной сытости и одетости? – А одеться в рабочую одежду, в джинсы. – А все оденутся, и как тогда? – А в истёршиеся, изношенные, дырявые… - А ещё как? – Мужчинам – в женскую одежду. – А ещё? – Страшенные пуговицы, булавки… Полуголыми… Дикие причёски. Раскраситься. Музыку исполнять. – Так не умеем же. – Объявить, что главное – стремление, а не умение. Примитивно сочинять, примитивно играть. Громко. Очень громко. Очень, очень громко. И грязно, чтоб звучало. Как никто из обычных музыкантов не делает, а из слушателей – не слушает. Развязно и агрессивно. Глотки рвать. Темы, не приличные в порядочном обществе.

А необычность же у людей всегда в цене. У пресыщенных – особенно. И вот – популярность, богатство. Упомянутый в песне Сид Вишез под залог 50.000 долларов был выпущен из-под ареста, за убийство своей подруги. Такие деньги надо ж иметь… А второй упомянутый, Леннон… Ну например, остров купил… А вот отрывок-воспоминание из разговора с третьим из песни, Джимом Моррисоном: "“Давай создадим рок-группу”. И я сказал: “Великолепная мысль. Создадим и заработаем миллион долларов””.

А как непременная деталь их престижного потребления – наркотики, от которых один за другим мёрли. В том числе и в песне упомянутые. Сама смерть же – предельный опыт по терминологии общества потребления. Вседозволенность.

Но всё это – насчёт потребления – не в песне.

А в песне – ненависть к не таким, как панк. Те ж не раскачиваются на выступление против Октября.

Как ни было материально плохо, это инертное общество и через 3 года, на референдуме, тремя четвертями взрослого населения проголосовало за сохранение СССР. А про смену строя и вообще никто не спрашивал. Видно, было в Октябре нечто, что и через 74 года обмана всё же подавало надежду. Не иную ли, чем та, которой лишился панк, сделавший себе по песне харакири, не дождавшись реставрации капитализма, в котором его современники на Западе могли изгаляться над потребительством так, что становились… миллионерами? Всё ж капитализм – общество контрастное, где бушует расслоение, что было плохо для "вы” песни, но хорошо для "я” в ней. Лгали про равенство Октябрь и Чучхе. Но ложь же предполагает наличие правды. Что и ценно было тем, кто "остались такими же”. Раз есть правда в идеале, то её в принципе можно и добиться ж. Что и ценно было тем, кто "остались такими же”. И они, да, нечестные. Пока. А панки, да, компания таки "честных ребят”. Самураи в харакири чисты перед богом и людьми. Но перед теми людьми, для которых честь – в расслоении си-но-ко-сё (самураи-крестьяне-ремесленники-купцы).

Браво, Летов. Не опустился до выражения “в лоб” своего идеала, хоть панки само опускание взяли себе как приём. Остался на уровне искусства. Такой материализм, как престижное потребление, сумел развоплотить в идеализм "честных ребят”.

Поэтому надо его растолковывать. Не все поймут.

И социологизм – прекрасное средство для истолкования. И для истины.

Шаргунов его тоже применил, но затуманил. Ему истина, что хотел сказать Грибоедов, была не нужна. Ему нужно было панков похвалить.

И тем на понятном языке поговорить с нынешней молодёжью. Какая есть она, молодёжь.

Но её-то, какую есть, надо исправлять. Если, по большому счёту, хотим человечеству не дать погибнуть от перепотребления и прогресса. Нужно её не в ту матрицу заманивать и укладывать, что Шаргунов изготовил.

Вот художественный редактор Веселов и посмеялся над такой затеей, Шаргунова в частности, вот так

изобразив слово “матрица” на обложке книги. Посмеёмся же вместе с ним во имя России.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/74.html#74

*- Это неграмотно – называть анархистов антисоциальными. Так их выставляют тоталитаристы и лжекоммунисты.

- Согласен.