Так случилось, что в детстве я рисовал гораздо лучше своих сверстников. Меня даже маме предложили отдать в школу-интернат при Академии художеств, когда она привезла в Ленинград мои рисунки и там их показала. И тем я с детства приобрёл антипатию к примитивизму. Про него хорошо написано у Мукаржовского:

Хорошо это для меня теперешнего тем, что непреднамеренностью прорывается в произведение неприкладного искусства подсознательный идеал автора. Я именно его теперь, став эстетическим экстремистом, считаю мерилом самого наличия художественности в произведении искусства. Если странностей, намекающих на подсознательный идеал я не чую, то и художественности произведение лишаю в своём мнении. Оставляю только эстетическую ценность – умение обеспечить органичность экстраординарного, т.е. когда в каждом элементе чувствуется целое – эта самая экстраординарность. Органичность тоже обеспечивается подсознанием, но не идеалом. Идеал (замысел) в таких произведениях (я их называю произведениями прикладного искусства, о знаемом) задаётся сознанием. И он хорошо считывается сознаниями зрителей. Тогда как с произведениями неприкладного искусства иначе. В них и сам автор, и его зрители чуют только ЧТО-ТО, словами невыразимое. Если зрители чуткие к изобразительному искусству люди.

Случаев создания произведения неприкладного искусства очень мало. После создания первого зачастую до авторского сознания доходит, что за подсознательный идеал им руководил. И дальше автор занимается осознанным самоповторением.

Со мной был только один случай создания произведения неприкладного искусства (см. тут). По какому-то наитию. Все остальные вещи были результатом замыслов, вполне осознаваемых. Только года три тому назад, спустя много десятков лет, мне, думаю, удалось открыть для себя, каким подсознательным идеалом я был когда-то вдохновлён – бегством в свой прекрасный внутренний мир из страшненького мира внешнего. (Это не значит, что мой внутренний мир был объективно прекрасен, я думаю – не был; но это и не имело значения для случая рисования того рисунка.) Это был идеал психологического романтизма. Он каким-то чудом, через культуру, сумел пробраться ко мне в подсознание в ранге идеала. – Искусства исполнения я у себя не нашёл (см. там же), хоть рисунок не был примитивистским, зато я нашёл там искусство вымысла. (Замысел рождается сознанием, а художественный вымысел – подсознательным идеалом.)

Так вооружённый теоретически я могу приступить к примитивизму, когда в него художник себя вверг, например, Ларионов, - вверг, вдохновлённый каким-то подсознательным идеалом.

Если предположить, что подсознательные идеалы могут быть положительными и отрицательными, то идеалом Ларионова, умеющего обычно, без примитива, рисовать, надо признать какой-то отрицательный идеал. – В моей системе искусствоведческого самообразованца всего подсознательных идеалов, грубо, 6. И только один – отрицательный: ницшеанство. Ещё один, почти ницшеанство, буддизм, можно пока не вычленять (он – пассивный, тогда как ницшеанство – активное). Конкретнее это – бегство в принципиально недостижимое метафизическое иномирие (антипод христианского того света и Царства Божиего там, принципиально достижимого для покаявшихся и прощённых бесплотных душ).

Радость от такого идеала такая же как и для любого – уметь художнику дать, а восприёмнику воспринять образ этого иномирия. И я не знаю, радость ли – дать некое приближение к этому иномирию, выразить предвзрыв негатива, помысленный взрыв от которого должен быть такой силы, чтоб вышвырнуло из Этого мира в иномирие.

Если выражение предвзрыва тоже даёт радость, то искусствоведы, я считаю, должны в это состояние вживаться путём осознавания (для себя и нас) деталей этой негативности как позитив. (Как Модильяни козырял "красивым заведомо некрасивого”.)

Так я такого вживания не чувствую. Я чувствую механическое прикрепление словесных позитивностей к изобразительному негативу. Я, мол, так зарабатываю, а вы, слушатели, меня не выдавайте.

Для начала я хочу возразить против приписывания примитивизма Федотову.

Я не уважаю пронзительный психологизм стиля передвижников, чуть ли театральных высот достигавших живописью в осуществлении своих осознаваемых постановок-замыслов, вечно критических. Но профессионализм тут колоссальный, а не примитивизм. Смотрите.

Куда смотрит офицер на картине Федотова “Анкор, ещё анкор!”.

Он же мимо собаки смотрит. Палка у него уже еле поднимается. Он какую сотню раз это упражнение повторяет. Гитара отложена. Он, наверно, мало что на ней может играть. Ни совершенствоваться, ни пополнять репертуар – нет того. Или не для кого, или нет средств. А вероятнее всего – желания. Вон, какая прелесть за окном, какой чудный лунный свет. – Ему хоть бы что. И ведь нет бутылки, не пьянствует. В избе жарко. Страдает не тело – душа. Мог бы пойти в гости к другому офицеру, где играют в карты, пьют, весело… – Нет. Он выше этого (как сам Федотов).

Всё – от ума, осознано. Прикладное искусство. Призвано усиливать тягостное чувство от России, в которой нет перспективы общественного развития.

Какой, к чёрту, примитивизм? Этак и Рембрандта можно в примитивисты определить за то, что у него в темноту много погружено и там плохо видно.

А теперь – об авангардистах, так называемых, которые применяли примитивизм.

"Тирасполь был для него, как для Гогена Таити. [Будто имя Гогена пароль. Это не анализ.] Ларионов находил простую жизнь. [Пусть провинциальная жизнь проще столичной, и это хорошо. Но тут же – карикатура!] Но одновременно он, в отличие от Гогена, который боготворил свою вот эту таитянскую культуру и, в общем, эту жизнь там, на Таити, Ларионов подшучивает над своим Тирасполем. Вот он иронически рисует таких вот франтих, франтов, которые… Сама поза этой франтихи она такая очень какая-то неловкая, дурацкая и в этом очень много юмора, несомненно. [Не юмор, а сарказм!] Помимо, так сказать, условности изображения и всего прочего. Тут юмор присутствует, который часто люди, зрители не воспринимают. Думают, что тут какая-то неумелость, глупость художника. Нет. Это такое восприятие вот этих событий, так трактует это восприятие юмористическое вообще. [Будто, если много раз сказать: “сладко”, - то во рту станет сладко!]" (Лекция Андрея Сарабьянова. http://www.qstv.ru/tv-istoriya-iskusstva-andrej-sarabyanov-primitivizm-russkij-stil-xx-veka-68239801/).

У меня в рисунке с позитивом “логика” (пишу слово в кавычках, потому что распоряжался моей рукой подсознательный идеал прекрасной внутренней жизни) совершенно мною ясно прослежена: вытянутый вверх формат, низкий горизонт, движение – облегчённое для пишущих слева направо – слева направо, такой же наклон корабля → стройность, парение, ввысь. Главное же – экстраординарное: соотношение высоты корабля с мачтами к его ширине у меня 6 к 1, а в реальности это 3,5 к 1. Мой корабль не мог плавать, а только лететь.

Когда я открывал для себя Гогена, я тоже подробно прослеживал “логику”: у импрессионистов короткий мазок и они приемлют даже и абы какую жизнь, так если жизнь не приемлешь никакую, какой должен быть мазок? – Правильно: длинный. И если у импрессионистов темы были – тутошние, куда ни посмотри, то и рисуй, оно и будет по вероятности абы какое что-то, то что рисовать злому Гогену? – Правильно: далёкие от цивилизации страны. Чем зрительно выражена далёкость? Иными женскими фигурами: там узкобёдрые. И это фактически неверно. Так зачем было врать? Затем, что женская сексуальность символ стремления к успеху на Западе, успеху, вознаграждаемому женщиной. И если это взорвать хотеть (Запад взорвёшь – весь Этот мир взорвёшь), то и дашь далёкость. Даёшь, собственно, образ иномирия, цель бегства сверхразочарованного человека. – Тот самый вышеупомянутый отрицательный идеал.

Так смотрите, какая железная “логика”! А что мы слышали от Андрея Сарабьянова? – Одно насилие над логикой.

Ему б насилие Ларионова над нами признать. Карикатура требует последовательности в критике. Скажем, осанки.

Но Ларионов же нас обманул названием. Он не столько на ужимки провинциалки ополчился, сколько на человеческую природу.

Но может, так и искажают человеческие пропорции примитивисты, чистосердечно не зная о самом существовании этих пропорций?

Дети, как видим, никогда не рисуют ладонь равной лицу. И открытый Ларионовым Пиросманишвили так не рисовал.

Потому что у них у всех не было человеконенавистничества, мироненавистничества в глубине души. А у Ларионова – было. Время такое подошло во всей Европе для некоторых слоёв населения, сытых, в общем. Религия в XIX веке потерпела полное поражение от науки, сама наука погрязла в договорняке позитивизма, плюс начался кризис физики, центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию и на Западе стало скучно, а в России терпели поражения за поражениями социальные движения за справедливость и впереди виделся тупик, не устраивать стала сама причинность в Этом мире, от наступления индивидуализма жизнь персоны представилась не имеющей смысла. Вот Ларионов и взвыл:

"Я чувствую застой, и он душит меня... Я хочу сбежать из этих стен в бескрайнее пространство, чтобы оказаться в постоянном движении...” (https://www.themoscowtimes.com/2019/01/15/mikhail-larionov-a-master-comes-home-a64142).

Если закрыть глаза на "бескрайнее пространство”, это ещё не слова о метафизическом иномирии (иначе Ларионова можно было б считать не художником, а иллюстратором знаемой мысли или переживания о метафизике). Это слова об упоминавшемся предвзрыве, взрыв от которого, чуется подсознанию ТАКИМ, что вышвырнет вон из Этого мира.

Можно представить себе, что Ларионов испытал счастье, когда на него вдруг нашло сделать ТАКОЕ искажение руки, такая непреднамеренность... Не нарисовать вообще другую руку…

Искусствоведу надо труд души вложить, чтоб слушателю донести сокровенное в душе великого художника, а не, доверяя на слово авторитетам только за то, что они авторитеты, говорить механически, бездоказательно:

И натягивать на Ларионова юмор, когда у него ненависть кипит и еле сдерживается.

И так ведёт себя "историк искусства, искусствовед, эксперт живописи, издатель. Исследователь и эксперт живописи русского авангарда. Автор-составитель (совместно с Василием Ракитиным) и научный редактор трёхтомной “Энциклопедии русского авангарда”, готовившейся к изданию пятнадцать лет и опубликованной в 2013—2014 годах” (Википедия).

Ницшеанство и само по себе трудно воспринимаемое мироотношение, а тут ещё вокруг него, особенно касательно его подсознательной части, такой заговор словесного обмана. Сарабьянов ведь не единственный, кто извращает дело.

И, если я прав, разве можно таким оптимистичным словом “авангардизм” называть сверхпессимистическое творчество Гогена, Ларионова и мн.др.?

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/1168.html#1168