Да простят меня-выскочку читатели мои, но у меня есть совершенно оригинальное понимание символизма, описываемое поговоркой: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься. И можно ли согласиться, что в этой стратегии есть что-то от умиротворения? – По-моему, можно. Всё-таки как-то примиренными оказываются грех и спасение.

И это – символизм, такой, казалось бы, неведомо куда порывающийся… И – умиротворение.

А вот самоцитата (см. тут) о Зинаиде Гиппиус, которая тоже очень довольна жизнью, потому что умеет получать положительные эмоции от мига (импрессионизм):

“О милая и строгая природа!

Живу с тобой, потом умру с тобой...

В душе моей покорность - и свобода.

Свобода - от людей, от их религии, от их институтов, установлений. Потому что, если живешь для людей, то все после меня - остается людям. А если наоборот,- жить для себя,- тогда “умру с тобой”, т. е. умру со всем вне меня моим миром вместе. После меня никакого (для меня) мира не будет и, значит, меня вообще “после” - не интересует, т. е. мира не будет в “моем” смысле”.

И вот на умиротворении символист Блок с импрессионисткой Гиппиус мог рассчитывать сойтись, когда грянула Первая мировая война. И он посвятил ей стихотворение:

Первая мировая война началась 1 августа объявлением России Германией войны. 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии, 2 августа Турция объявила общую мобилизацию, 3-го Германия объявила войну Франции, 4-го – Бельгии, 4-го Англия, Южно-Африканский Союз, Новая Зеландия и Австралия – Германии, 5-го Черногория – Австро-Венгрии и Канада - Германии, 6-го – Австро-Венгрия – России, Сербия и Черногория – Германии, 10-го Франция – Австро-Венгрии, 12-го Англия – Австро-Венгрии, 23-го Япония – Германии, 24-го Австро-Венгрия – Японии, 27-го Австро-Венгрия – Бельгии…

Прошёл месяц и неделя. Все (“Рождённые в года глухие / Пути не помнят своего”) охвачены патриотическим подъёмом и шапкозакидательством (“гул набата”). А у глядящего глубже Блока (и, он надеется, она способна понять его, у Гиппиус) в сердце “роковая пустота”.

Хорошо было воспарять в сверхбудущее добро через преходящее зло в прошлые (“Испепеляющие годы!”), в словах, пусть и имея опыт блуда в кабаках (“Безумья”) и вышагивания с красным флагом впереди демонстрации в революцию 1905 года (“надежды весть”).

Когда грянула предвидимая катастрофа для всего человечества, стало каламутно на душе за прошлые шалости со злом (“дети страшных лет России”, то есть годы русско-японской войны и революции 1905 года), - шалости со злом ради добра (“В сердцах, восторженных когда-то”). Теперь же стало нехорошо (“немота”). Плохо может кончить человечество – погибнуть. От простого желания хапать друг у друга колонии или социальные привилегии. Как давеча Маньчжурию или Манифест. – Видели: ну очень много жертв. Другие армии стали, миллионные, другое оружие. И то воевали только две страны, и революция шла только в одной стране. Теперь же – за месяц уже 13 стран, не считая подвластных колоний.

И дерутся не символисты, а люди реальности, не с дальней целью за злом – добро…

И этот нюанс ЕСТЬ в тексте стихотворения (ибо является частью текста дата его сотворения). Есть. В качестве так называемого минус-приёма, всем известного – из-за даты – обстоятельства.

Символистов призовут на фронт, и они погибнут, - думается в реалистическом плане. Но они не были б символистами, если б сочли эту смерть как принудительную и восставали б против неё. Они, оставаясь в своём амплуа жертвенности, свою смерть приемлют. Ради – беспомощно звучащего – моления, что оставшиеся в живых автоматически станут лучше (“достойней”). И – от этого столкновения бывших заоблачных мечтаний и нынешних реальных обстоятельств – озаряет вывод: оставшиеся в живых станут лучше тем, что просто перестанут хапать. Как представляется, в христианстве царство Божие после Апокалипсиса настанет, так лучшее будущее на планете начнётся после мировой войны. Она да будет наш последний и решительный бой с привычкой к бесконечному прибавлению собственности. Не сверхбудущее это, а исторически ближайшее будущее. Как думали и большевики, имея в виду скорую-прескорую Мировую Революцию, беря власть в руки в октябре 1917-го, из-за чего Блок революцию и принял. Не учтя, что смена собственности это опять хапание, опять “Кровавый отсвет в лицах” будет.

Но вернёмся к есть.

Есть то, - по идее произведения, осознанной как не сверхбудущее, - что оно не символистское (раз историческое будущее воспевает и – с жертвенностью), а какое-то трагико-героическое.

Обычное дело, между прочим. “В лоб” написанное “боже, боже, / Да узрят царствие твоё!” ассоциируется ж с христианским сверхбудущим, аналогичным символистскому идеалу. Но, будучи написанным “в лоб”, оно, символистское, оказывается одним из пары противоречий, тогда как катарсис от столкновения противоречий будет же что-то третье и, получается, не символистское.

Символистским, кстати, оказывается финал жизни Блока.

От кровавости того, что произошло после почти бескровной самой Октябрьской революции, он зачах. Умер, так и не сделав своей смертью нас, хапающих, “достойней”.

Правда, не всех.

Высоцкий применил строчку из этого антихапательного стихотворения Блока в своём антихапательном (см. тут).

Парадокс только в том, что Высоцкий этим стихотворением перешёл, наоборот, из трагико-героической фазы своего творчества в как бы символистскую, с идеалом в сверхбудущем.

27 декабря 2010 года, когда я написал эту заметку, я услышал в прямом эфире заключительное слово Путина на заседании Госсовета, посвящённом грандиозной драке, учинённой в Москве на Манежной площади с ОМОНом из-за отпущенных из милиции участников другой драки, кавказцев с русскими, в которой один из русских был застрелен.

Путин сказал приблизительно следующее. Вы, все здесь присутствующие, жили в СССР и помните, что там такого не было. Почему? Потому что был социализм, которым гордились перед миром. А что теперь? – Россияне. Что-то этим не гордятся.

И я подумал, а вот взяли б национальной идеей укор-модернизацию. Укор россиян другим народам за прогресс ради потребления. Мы, мол, не отстанем, чтоб нас не погубили как нацию более прогрессивные соседи. Но мы предупреждаем, что понимаем гибельность прогресса. Из-за перепотребления. Или из-за третьей, на этот раз ядерной, мировой войны за потребление, скажем, воды, которой скоро станет не хватать, если прогресс не остановим. И после каждого успеха нашего в модернизации мы будем гордиться не повышением уровня жизни, а гордиться будем за очередной удавшийся укор, что нас не слушают, ибо надо договориться и перейти к застою. И нам, а не кому-нибудь, будет принадлежать честь, что мы внесли наибольший вклад в дело договора. А он свершится, если человечество не хочет погибнуть.

Думаю, души Блока и Высоцкого кивают мне, когда я это пишу.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/78.html#78