Внимательный, очень внимательный читатель может меня поймать: "Как же так? В третьей статье [ http://art-otkrytie.narod.ru/minnibaeva2.htm ], споря с Вильямом Мейландом, вы отвергли, что "высокая" Миннибаева сродни старинным художникам. А мы заметили,- по датам жизни их,- что они творили как раз то готическое искусство, на которое вы же и ссылались, объясняя применение слова "высокое" для Миннибаевой. Так когда прикажете вам верить: в третьей статье или в четвертой?"

Отвечаю. Будьте еще внимательнее. Старинные мастера отвергали Высокую Готику (http://www.zorich.ru/articles/b01.htm). То есть являлись представителями, скажем так, готики низкой.

Специалист пишет: <<'Прозрачная' структура готического собора, в которой плоскость стены уступала место ажурным орнаментам и огромным окнам, исключила возможность обильного живописного декора. Зарождение готического собора совпало с периодом наивысшего расцвета романской живописи>> (http://francegothic.boom.ru/goth07.htm). Романской, а не готической.

То есть чувство парения к Богу, передаваемое готической архитектурой, господствовало в эпоху более раннюю, чем более приземленные чувства, выражаемые более спокойной готической живописью. Слово "готика" одно, а времена разные.

Зачем я так дотошен? - Чтоб, извиняюсь, воспитать вашу чуткость, читатель.

Ведь обратите внимание на оформление входа в "музей изобразительного искусства" на данном сайте (по крайней мере, когда я это пишу) [речь о сайте, на котором впервые была опубликована эта статья]. Этот вход называется "Страничка художницы". Я подозреваю, что это Миннибаева же и выбрала своим соседом на "страничке" Блейка. Антипода себе, если мои "прочтения" творчества их обоих верны.

Как это объяснить?

Экстремизмом обоих.

Чего не скажешь о том, кто формировал на сайте отдел сетевых публикаций.

Взять упоминавшегося Евгения Антонова, его рассказ "В фиолетовых тонах" (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/antonov/antoe003.htm). Уж куда какая невероятность там. Наденьке подарил... трамвай. Кто-то,- говорят ей,- кому она очень нравится. Так она... не догадывается, кто. И – такая уж простодушная – не волнуется даже, потому, понимай, что не может волноваться сразу по двум поводам: ей бы не сделать дорожно-транспортное происшествие, возможное каждую секунду при ее неумении водить. Да и само это согласие вести трамвай... не умея! А вероятно ли, чтоб среди рабочего дня в мастерских по ремонту трамваев был только один человек? - Вероятно,- скажете,- если попасть там в какое-то помещение, приспособленное, скажем, под свалку металлолома; вон, и не рабочий там хозяйничает, а, как оказалось, художник, художник по металлу, так сказать. - Ну а чтоб угнанный, как оказалось, трамвай не нашли за пол дня? - Судьба,- скажете, как и тот антоновский художник? - А он что,- спрошу я,- спознается с судьбой? Чего он так уверен, что Наденьку не остановят и во вторую половину дня? - А он,- найдетесь вы,- просто залётный и рисковый человек. Фантазер и слегка мистик. Вон, "почему-то чувствовал, что сегодня он [трамвай] окажется здесь". Почему б такому не загадать: "Не поймают ее, вернется ко мне, значит, будет моя!" Он "был молод, с приятным, несколько утонченным и задумчивым лицом". Знал это. Почему б ему не понравиться Наденьке? Да и хваткий какой. Без суетливой предприимчивости, неприятной чистым девушкам. Пригласил, оказалось для Наденьки, на вечер, на ужин... И знает, как ее чудно взволновать – своими рисунками. Не раз, видно по его снисходительности, приходилось... Опытный донжуан.

Если вы еще не читали рассказ, прочтите и согласитесь, что он совсем не является таким психологически реалистическим, как я его вам тут – в результате - представил. Он – как очаровательная сказка. (Что, заметим, является неким экстремумом.)

Но он дан в <<"зоне сознания и речи" (используя термин М. М. Бахтина) ... [одного] из действующих лиц. [Наденьки. Написанный] от имени автора, [он] сближа[е]тся с точкой зрения... персонажа>> (Баевский). Наденьки. Реализм в восприятии этой вещицы, который я с вами, читатель, чуть выше, вывел, это тот самый катарсис, который нельзя процитировать, но который вдохновлял автора на создание этой вещицы и передался нам.

А реализм это вовсе не экстремистское искусство вылетов вон с Синусоиды идеалов (см. 4-ю статью [ http://art-otkrytie.narod.ru/blake2.htm ]). Это, пока поверьте на слово, - на середине спускающейся ветви Синусоиды.

Откуда в нашей душе родилось переживание этой середины? - От столкновения в нашей же душе необычайностей сюжета с авторским дистанцированием от своего повествования.

Мы чувствуем, что автор не так прост, как его Наденька, не так бездумно восторжен, как она.

Эти простецкие фразы скорее Наденькины, чем авторские. А автор – большой молодец, что так умеет притворяться.

Он не такой донжуан, как художник.

Это после того, как спросил, о каком трамвае речь, а Наденька указала, о каком.

Не ради Наденькиного идеала и не ради идеала художника написал рассказик Антонов. Нет. Он выражал этим рассказом СВОЙ идеал.

Кстати, идеалы Наденьки и художника схожи. Экстремистские. Сверхчеловеков.

Возьмем Наденьку.

Это обычным, нам, странно, что она полдня водит подаренный кем-то трамвай по городу и совсем не думает о дарителе, пусть даже и не знает, кто он. Нам потому странно, что мы не сверхчеловеки. А Наденька – их зародыш. Не такая, как мы.

Эта мысль перестанет быть сомнительной, если посмотреть на ситуацию противоположную.

Вы видели старый, про советские времена, фильм Адоменайте "Дом на песке"? - Некое сообщество ленинградцев: соседи и постоянные гости. Большинство из них – утонченные суперинтеллектуалы, в той или иной степени индивидуалисты, хищники по жизни. Изменяют супругам при случае... Но внешне очень обаятельные. Среди них неумная и некрасивая соседка, душа-человек, все готова сделать для других. Совок. Ее решили разыграть. Будто в нее влюблен некто женатый, не смеющий потому ей открыться и лишь шлющий ей отчаянные любовные письма. - Душка размечталась вовсю. Розыгрыш длится годами. Становится драматичным. Верная неведомому любящему ее человеку дурнушка прошла мимо своего реального счастья. И за нее как бы мстит власть перегибщиков. Весь фильм идет на фоне шныряющих черных воронков, увозящих врагов народа. Увезли и первопричину розыгрыша – поэта-донжуана, нечаянно разоблаченного перед его женой дурнушкой. Но розыгрыш продолжает самая хищная из индивидуалисток. - И мирит всех всенародное единение перед иноземными сверхчеловеками – фашистами. В осажденном Ленинграде, сама едва живая от голода, кормит последними каплями горячего чая многолетняя страдалица свою вражину. И та просит прощения. И получает его, надо понимать, у догадавшейся жертвы.

Наденька у Антонова не такая. Она и четверти мысли о безумце, как-то доставшем ей трамвай, не впускает в себя. И когда художник очаровывает ее своими невиданными цветами, она опять не думает о творящем для нее человеке. Она опять вся сосредоточена НА СЕБЕ.

Она – пуп земли.

И это находится в точном соответствии с тем, что хотел сказать своим творением художник у Антонова.

Искусство для искусства. Оно совсем не безыдейное. Оно выражает холодную отстраненность от всего земного, будничного, человеческого. Оно - сверхчеловеческое.

Вы знаете, что все цвета делятся на теплые и холодные? - Если до сих пор не знали, то достаточно услышать мой вопрос, как вам сразу станет ясно, какой - теплый, какой – холодный. И какой – фиолетовый? - Правильно. Он холодный.

Потому и выбрал его Антонов для своего художника.

Я не думаю, что сознательно выбрал. Вообще, думаю, что он очень удивится тем глубинам, какие я узрел в его крохотном рассказике. - Все верно. Художник – пера ли, кисти ли - творит всем существом своим, а не только сознанием. Может, даже больше подсознанием, чем сознанием. Иначе он иллюстратор, а не художник.

И нечего его самого спрашивать, что он хотел сказать своим творением. Он должен не суметь ответить. Это наше дело, интерпретаторов искусства, посредников между творцом и публикой.

Один знакомый, прочитав мои размышлизмы о вещах Ольги Миннибаевой, сказал мне: "А тебе не кажется, что она что-то слишком умненькая? Рационалистка. Много от головы".

Я, чудак, не нашелся ответить, что она и десятой доли того не думала, когда живописала. Что ее рукой водило больше подсознание, чем сознание. И она, пожалуй, пожмет плечами, когда прочтет, что я ей приплел. И не надо и на это обращать внимание. Художник не может сказать больше языком, чем сделал рукой. Это наше дело.

Не обессудьте, художники!

Впервые опубликовано по адресу

http://www.magister.msk.ru/library/publicat/volozhin/antonov.htm