Глухую ненависть испытывал я к Марку Розовскому, когда читал его “Установочную беседу перед началом репетиции” спектакля по “Роману о девочках” Высоцкого. – Почему?

Увы, я, в общем, знал, почему загадки не будет. Знал: за выражаемый им мещанский идеал, ненавистный мне тем больше, чем больше я самого себя ловлю на мещанстве. Будет лишь задача, как именно он это делает, ибо читаешь, и не замечаешь, как.

Я навсегда запомнил истерику Розовского в прямом эфире центрального телевидения, когда шла трагедия в “Норд-осте”, кто-то из его родных там внутри был, а правительство не соглашалось на требование террористов вывести войска, воюющие в Чечне, из Чечни. Розовский лишён государственного интереса. И здорово не стыдился этого. И мне было за него тихо стыдно. Потому тихо, что у меня-то из семьи никого в “Норд-осте” тогда не было.

И мне почему-то априори ясно, что, какой Розовский в жизни, такой он и в своих спектаклях.

То, что он писал о Высоцком, в том числе о “Романе о девочках”, было совсем не то, что писал о нём я, в том числе и об этом романе (см. тут). И я писал о романе осенью 1986-го, когда перестройка уже начала захлёбываться, а Розовский ставил спектакль в 1989-м, когда это уже была катастройка. И только ленивый не бросал камень в советскую власть. И Розовский – бросал. А я – нет.

Розовский хвалит (Изобретение театра. М., 2009. С. 192) Высоцкого за приоритет открытия “чернухи” для русской литературы. Я – за стихийное следование путём наибольшего сопротивления (“насильник и шлюха - существа, предназначенные для одухотворенной любви”), - путём наибольшего сопротивления, вечного для всего искусства путём с момента его возникновения где-то около ста тысяч лет назад.

По Розовскому роман Высоцкого – “боль его за простых, обыкновенных людей” (с. 192). А по мне – вера в них: “у народа - совсем не иррациональные потенции”.

По Розовскому, Высоцкий у них, своих прототипов, “набирался опыта и водки” (С. 192), а теперь, выходит, отдавал дань благодарности – правдой описания (С. 191). А как иначе будет у либерала Розовского (либерализм же считает за норму отклонения от неё)? А по-моему, Высоцкий прототипов любит за сверхнормальные “потенции”, и правда тут тоже потенциальная, так и не ставшая действительностью. А правдоподобность лишь прибавляет горечи.

Розовский не понимает, что такое выражение через наоборот. Раз он – за мещанство, значит – за пошлость, значит – за гитару: “Гитара имеет талию, бёдра и дыру”. Нужна она для преуспевания в “любви – главной утехи жизни” (С. 192). А по-моему, гитара, хочешь-не-хочешь, самый дешёвый музыкальный инструмент, необходимый Высоцкому для переделки широких масс народа, помня про сверхнормальные “потенции”.

По Розовскому: “Улица – это стиль. И не просто, а стиль Эпохи” (С. 192). С большой буквы. И он прав. Страна и была-то в массе своей мещанская (революция-то качнула ОТ мещанства К коммунизму; но практически вся послереволюционная политика коммунистов при власти была против коммунизма). И Розовский был прав со своей большой буквой. Но Высоцкий-то был против этого!

Но как же тогда Розовскому воспарить из этой воинствующей Эпохи? – “Мятежная душа поначалу всегда жертва – нищего быта” (С. 196). Нищее – главное слово. Я же, касаясь “Романа о девочках”, написал: “…сначала, в конце 20-х годов, ремеслуху лишили духовности - из-за чего Луначарский ушел из наркомов, а через полвека понадобилось судить молодую силушку, не знающую, куда себя девать”.

Однако Розовский это главное слово, “нищего”, маскирует. Кусочком из “Братьев-разбойников” Пушкина:

Сделано это во имя (ложного, между прочим) байронического эффекта, какое при своём появлении произвели на русское читающее общество романтические поэмы Пушкина.

Зачем был Розовскому нужен байронический эффект (и плевать ему на ложность)?

Для того, для чего всей (ну, наверно, всё-таки не всей, а богатой) Европе, погрязшей в буржуазной пошлости (чем-то противоположной эффекту “нищего”) нужен был Байрон при своём появлении со своими поэмами, где “существует лишь один верховный закон – собственная их [персонажей] свободная воля” (Фридлендер в кн. Пушкин. Исследования и материалы. VII Л., 1974. С. 106). Свободная, пусть и аморальная. Для того, собственно, и аморальная, чтоб было ясно: “один верховный закон”. (Это и в выбранном Розовским для цитирования кусочке из Пушкина видно: “А совесть отогнали прочь”.) То есть мещанину Розовскому, “нищего” советского существования в 1989-м голодном году чурающегося и жаждущего реставрации капитализма (как сказала одна: “Хоть наедимся!”), такому мещанину понадобилась… “свободная воля” жить не в стране вечного дефицита. Для чего он решил подключить и роман Высоцкого.

У Высоцкого в романе персонажи для того и сделаны несвободными (зек, проститутка), чтоб выразить бунт против мещанской пошлости, куда завели страну коммунисты, уводя её от коммунизма. Идеализм против материализма мещанского. А Розовский Высоцкого переиначивает: “Разбойник… становится протестующим гуманистом-моралистом [жить красиво не запретишь!], героем-борцом за права человека [что либерализм не обеспечивает главного права – на труд, то как-то забылось]” (С. 197).

Трагедия в том, что марксовый социализм взялся обеспечить это главное право централизацией власти. И это можно понять. Враждебный этому обеспечению капитализм всё, кажется, сделал, чтоб военным образом (войной или её угрозой) заставить обеспечителей централизовать всё, чтоб просто выжить. Да – Порядку, нет – Свободе! Качества “нищего” фатальным образом не умея избежать. Потому фатальным, что социализм-то – марксовый, а не прудоновский, со свободой, с самоуправлением, где не хочешь “нищего”, ну и не переходи в социалистическую коммуну, где нищета не главное несчастье (Ауровиль, правда, не выжил; не испугались ещё люди всеобщей смерти от перепотребления).

Но Высоцкий-то этой невыживаемости не знал. А Розовский даже и не думал в эту сторону. Для него, наверно, российская советская история просто вывих века. Как творец Гамлета думал про Англию, вступавшую в этот ужасный, ужасный, ужасный капитализм. Чего Розовский тоже не понял:

“Второй раз я оказался на “Гамлете” незадолго до смерти Высоцкого. Я был потрясён. Мне показалось, что это был совсем другой Высоцкий [но вы увидите, Розовский его ко всё той же Свободе приведёт и тут] – тихий, мудрый, я бы сказал, величавый в проявлении своего необузданного темперамента. Я услышал КАЖДОЕ слово, и это было искусство зрелого мастера, знающего цену всему и вся. Таким образом, свобода, будучи выстраданной, приводила носителя её духа к высшему проявлению…” (С. 197).

Мне нельзя спорить с Розовским, видевшим спектакль. Но он артист. Артист может увлечься и рассказать не то, что видел. Так вот я не артист. И я видел по телевизору Высокого, исполняющего эпиграф к “Гамлету”. Так не всё там (см. тут), как описал Розовский.

Может, для артиста Розовского даже соблазнителен такой материал, как Высоцкий-коллективист. Надо ж – подмять под себя-противоположного:

“…что имеешь – для всех – это значит для себя” (С. 198).

До Розовского как-то не доходит: в чём трагизм, если все в пошлой эпохе – для себя, и Высоцкий – тоже для себя. Как Розовский эту нелогичность преодолевает?

“…сверхчеловеческие напряги связаны со щедротами души, ликование натуры” (С. 198).

Всё просто. Вот такой он, Высоцкий. Даже на несвободу в СССР Розовский не пеняет… Розовский говорит (пишет) и доволен процессом. Что он давно забыл про “Роман о девочках”, не замечает.

Перестать его читать?

Или вернуться к “Братьям-разбойникам”, которых так испохабил, мещански возвеличивая, своим прикосновением Розовский?

Читатель!

Зачем у Пушкина именно братья?

В пику Байрону! В пику Свободе.

И Фридлендер пишет:

“…исход столкновения [двух правд] выявляет <…> невозможность свести их к общему знаменателю” (С. 109).

Зародыш реализма то бишь.

Нечто противоположное тому, чего хотел от нас Высоцкий: чтоб мы все как один… Что: восстали от заорганизованности патернализма, обеспечивающего равенство “нищего быта”, - восстали за неравенство не “нищего быта”? Или чтоб, наоборот, нас всех одинаково потянуло от патернализма в самоуправление (в прудонизм), а не в либерализм?

В любом случае Высоцкий не реалист.

Кстати, в “Романе о девочках” есть эта упоительная самодеятельность дворовая… Как Колька ханыг-то прогнал – соседи вздохнули свободнее. Без участкового… Или эти вечеринки вожатых тайком от начальника пионерлагеря и воспитателей… “Они - начальник и воспитатели - знают, конечно, про вечеринки эти, посиделки, и сами бы не прочь, но на них бремя власти и им - негоже”.

(Это я перечитывать роман стал. И не могу себе отказать в антикапиталистической цитате о вошедшей в моду деятельности против “нищего быта” – любви девочек к иностранцам: “…дома, туалеты, ванные и бассейны, спальни и террасы и в них невесты в белых платьях, элегантные жены с выводками упитанных и элегантных же детей, и, конечно, мужчины в машинах, лодках с моторами "Джонсон", в постелях и во всем, подтянутые и улыбающиеся…” Этот предлог “в”…)

Но – к “Разбойникам”.

Не байронизм, не пафос этой пресловутой (в устах мещан) Свободы эта неоконченная поэма Пушкина ещё и потому, что – в отличие от байронизма – у Пушкина “в центре рассказ не о человеке, твёрдо определившемся и неизменном, а о человеке… переживающем новую жизненную веху и в результате этого духовно эволюционирующем, изменяющемся (или, по крайней мере, поколебленном в своих прежних, сложившихся у него первоначально представлениях о жизни)” (Фридлендер. Там же. С. 112).

А теперь глянем на “Роман о девочках”. Что сотворил Высоцкий? Чем он кончил произведение? Казалось бы, тем же, что и Пушкин. В лагере заключённых он (и другие, такие же) узнаёт песни некого Александра Кулешова. Они возвышают зэков не в том качестве, что “верховный закон свободная воля”, а в ином, грубо говоря, в коллективистском. Послушайте всю песню (тут), часть которой Коля запел, ожидая Тамарку в её доме, когда вышел на свободу. Песня тем более пронзительная, чем яснее осознаёшь, кто её поёт, какое ничтожество – зэк. И что думаете: зэки (и Коля) от контактирования с одними только песнями такого прокоммуниста, как Высоцкий (Кулешов по роману), чувствуют возможность собственного перерождения? – Да нет! Они, грубо говоря, прокоммунистами в тюрьму попадали. – Никакого изменения с ними от контакта с ТАКИМИ песнями не происходит. Потому что у Высоцкого, как и у Байрона, речь идёт о “неизменном… человеке”. Высоцкий потому и глотку так рвал, что хотел нас, прокоммунистов в душе, разбудить. (Тогда как Байрон хотел себя, эгоиста, обиженного людьми, успокоить.)

То есть, есть ещё одна причина порицать Розовского за привлечение байрониста, мол, Пушкина для внушения своей аудитории идеи о восстании Высоцкого за Свободу и против “нищего быта”.

Марк Розовский должен, по идее, быть среди подписантов против политики России по Крыму, которая вызовет-де “тяжелейшие последствия которой невозможно предсказать” (http://www.inoforum.ru/forum/?showtopic=111171), против призрака “нищего быта”. – Так и есть (см. там же). Всё сходится, раз “существует лишь один верховный закон – собственная их свободная воля”. Причём на Украине поставлен был акцент на материальном (“УкраÏна це Європа!”), как только Янукович передумал подписывать договор с Европейским Союзом. То (против “нищего быта”), что и у Розовского в “Установочной беседе…” о “Романе о девочках”, который наоборот – начинается горькими словами: “Девочки любили иностранцев”.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/234.html#234