С. Воложин
Веронезе. Пир в доме Левия.
Беллини. Портрет папы Сикста V.
Художественный смысл
|
Издевательство явное. – Надо было быть в отчаянии от засилья религиозного аскетизма, чтоб так ему, аскетизму, плюнуть в лицо. |
Отчаяние – это иногда наивный оптимизм.
Вы подумали, что такое название – абсурд? – Ошибаетесь.
Вот наслал Бог змей на взбунтовавшихся против Него из-за голода в пустыне евреев при исходе из Египта. И взмолились они Моисею о прощении, а тот – Богу. Так что Бог предложил? Укушенным – смотреть на сделанного из меди змея. Не выдавливать яд из укушенного места, не вырезать его ножом, а… смотреть на медного змея. Просто верить Богу. И всё! – И – немедленное спасение. Так между советом укушенному смотреть и согласием смотреть ведь промежуток времени есть. И какая разница: это доля секунды или вплоть до необозримых мыслью веков сверхбудущего, когда свершится Страшный суд? Они равны (если говорить о вере во всесильного христианского Бога).
Но можно говорить ведь и о такой же вере во всесильного Дьявола.
Тинторетто, веря первому, нарисовал в 1576 году картину “Медный змий” (см. тут). А Веронезе в 1573-м, веря второму (может, и подсознательно) нарисовал “Пир в доме Левия”. Потому так второе говорю, что, во-первых, он сперва картину назвал “Тайная вечеря”, сделав в ней кусок, похожий на другие картины на ту же тему (все или почти все с одной стороны стола сидят, и человек – с чертами Иисуса Христа в центре)…
А во-вторых, он поиздевался над трагической духовностью той аскетической трапезы, вставив в эту сцену массу персонажей, учениками Христа не являвшимися (плюс обрядил их по-современному).
Издевательство было настолько явное, что можно понять, почему себе это позволил человек, живущий на территории, подвластной Контрреформации, во время религиозной войны с Реформацией, - войны, идейно возглавляемой со стороны Контрреформации инквизицией, славящейся жестокостью. – Как понять? – Надо было быть в отчаянии от засилья религиозного аскетизма, чтоб так ему, аскетизму, плюнуть в лицо (вещь была заказана церковниками).
Ну и надо отметить, что аскетизм был официальный и напускной; а по сути протестанты католическую церковь как раз в аморальности обвиняли. И в Италии аж целый стиль, - маньеризм, рождённый Микеланджело, - расцвёл в крайней оппозиции разврату католической церкви. И, казалось бы, Веронезе мог на официальное притворство в аскетизме и рассчитывать, славя чувственный разгул (обжираловку, хотя бы,
не говоря уж о торжестве цвета).
Но всё же он играл со смертью.
Как факт, на него заказчик пожаловался в инквизицию, и его туда вызвали на допрос.
Можно мне возразить, что он довольно нагло там себя вёл. Ни о какой подсознательности идеала нельзя и помыслить.
""...Сколько людей вы изобразили и что каждый из них делает?
—Прежде всего — хозяина постоялого двора, Симона; затем, ниже него, решительного оруженосца, который, как я предполагал, пришел туда ради собственного удовольствия поглядеть, как обстоят дела с едою.
Там много еще и других фигур, но их я теперь уже не припоминаю, так как прошло много времени с тех пор, как я написал эту картину. (...)
...В ,,вечере", сделанной вами для [монастыря] Санти Джованни э Паолю, что обозначает фигура того, у кого кровь идет из носа?
—Это — слуга, у которого случайно пошла носом кровь.
—Что обозначают эти люди, вооруженные и одетые, как немцы, с алебардою в руке?
—Об этом нужно сказать несколько слов.
—Говорите.
—Мы, живописцы, пользуемся теми же вольностями, какими пользуются поэты и сумасшедшие, и я изобразил этих людей с алебардами — как один из них пьет, а другой ест у нижних ступеней лестницы, чтобы оправдать их присутствие в качестве слуг, так как мне казалось подобающим и возможным, что хозяин богатого и великолепного, как мне говорили, дома должен был бы иметь подобных слуг.
—Он там в виде украшения, так принято это делать. (...)
—Сколько, по вашему мнению, лиц действительно было на этой вечере?
—Я думаю, что там были только Христос и его апостолы; но поскольку у меня на картине остается некоторое пространство, я украшаю его вымышленными фигурами.
—Кто-нибудь вам заказывал писать немцев, шутов и другие подобные фигуры на этой картине?
—Нет, но мне было заказано украсить ее так, как я сочту подходящим; а она велика и может вместить много фигур.
— Разве те украшения, которые вы, живописец, имеете обыкновение добавлять на картинах, не должны подходить и иметь прямое отношение к сюжету и главным фигурам, или же они всецело предоставлены вашему воображению на полное его усмотрение, без какого бы то ни было благоразумия и рассудительности?
— Я пишу картины со всеми теми соображениями, которые свойственны моему уму, и сообразно тому, как он их понимает” (https://studfiles.net/preview/3736238/page:6/).
Упоминание Симона и такое начало допроса:
"Инквизитор: Вам известно, по какой причине вас сюда позвали?
Веронезе: Благочестивый настоятель храма Св. Джованни и Паоло, имени которого я не знаю, сообщил мне на днях, что ваше преподобие пожелало, чтобы на моей картине вместо сидящей около стола собаки я нарисовал коленопреклонённую Магдалину. Я охотно выполнил бы это и многие другие требования, но мне кажется, что Магдалина там будет неуместна. Ведь чтобы омыть ноги Господу Нашему, ей пришлось бы засунуть голову под скатерть” (https://kostyad.livejournal.com/13937098.html#/13937098.html), -
говорят о такой евангельской сцене:
" 36 Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег.
37 И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром
38 и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром.
39 Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница.
40 Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель.
41 Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят,
42 но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?
43 Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил.
44 И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла;
45 ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги;
46 ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги.
47 А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много [аж Бога], а кому мало прощается, тот мало любит [Бога].
48 Ей же сказал: прощаются тебе грехи.
49 И возлежавшие с Ним начали говорить про себя: кто это, что и грехи прощает?
50 Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя, иди с миром” (Лк. 7).
Это блеф, чтоб кто-то из церковников просил художника рисовать грешницу в сцене тайной вечери. Предлагающий такое страшному судье говорит не всерьёз. – Судья не поддался. – Тогда Веронезе притворился не от мира сего: "поэты и сумасшедшие”. – Это судья приняли.
Всё рационально.
Но не исключено, что сумасшедшинка-то – от подсознательного идеала, моей идеи-фикс. У-богий – у Бога… И инквизиторы это знали. А Веронезе не притворялся и потому отделался требованием исправить.
Он не хотел изменять цветовой и световой бравуре да и обжираловке, выражавшим подсознательный идеал свободы чувственности. И нашёл выход – переименовал. Мол, тут другая евангельская сцена. – Такая:
" 27 После сего Иисус вышел и увидел мытаря, именем Левия, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною.
28 И он, оставив всё, встал и последовал за Ним.
29 И сделал для Него Левий в доме своем большое угощение; и там было множество мытарей и других, которые возлежали с ними.
30 Книжники же и фарисеи роптали и говорили ученикам Его: зачем вы едите и пьете с мытарями и грешниками?
31 Иисус же сказал им в ответ: не здоровые имеют нужду во враче, но больные;
32 Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию” (Лк. 5)
Веронезе воспользовался тем, что сам автор Евангелия был художник по натуре. Творя моралистическое, поучающее произведение, он не мог не действовать, хотя бы иногда, по пути наибольшего сопротивления, через наоборот. Как выразить фанатичную веру? – Через наоборот. Взять самых отпетых, самых не соответствующих нравственности: сборщика податей, блудницу, - и… сделать их вдруг людьми противоположных качеств. Верящими во всесилие Добра в лице Христа. Раз поверил во всесилие – всё: ты сам уже другой человек.
Но удивительной-то для современников Веронезе была всё ещё (ибо уже столетняя) венецианская школа: яркие колористические решения, красочное богатство. То, чему в Евангелии можно найти только скудное соответствие: "большое угощение”. Зрители смотрели и поражались больше краскам, чем искусству вымысла, сильного в словесном Евангелии (из-за противоречия: читайте, мол, и думайте: кто!.. верит!). В картине зримо грешность отсутствует. А краски – зримо присутствовали. И удивляли. И были образом свободы чувственности. И действовали хоть и проще, зато сильнее.
Что сомнительно в моих размышлениях? – Многое. В первую очередь, конечно, подсознательный характер пользования достижениями венецианской школы, существовавшей к тому времени уже давно. Потом – трудно представить теперь, что красочность, какую мы видим на электронной репродукции, была для своего времени настолько сногсшибательной, что её появление можно объяснить подсознательным же проявлением, не считающимся с обычаем. Против подсознательности идеала вседозволенности говорит и тот факт, что Веронезе вполне понимал издевательский – над развратом – над католической Церковью характер “Страшного суда” Микеланджело.
"Инквизитор: Вам известно, что в Германии и других землях, заражённых ересью, художники, используя живопись и рисунки, наносят вред нашей святой церкви, внушая глупым людям мерзкие мысли?
Веронезе: Я это знаю, ваше преподобие, и настаиваю, что, рисуя “Тайную вечерю”, я искренне следовал традициям великих.
Инквизитор: А что сотворили эти ваши великие?
Веронезе: В Риме, в папской капелле, Микеланджело изобразил обнажённого Христа, святого Петра и всех других небожителей нагими, представив их в самых разных позах.
Инквизитор: Так вы и впрямь не понимаете, что при изображении Страшного суда нет смысла рисовать одежды? На этой фреске всё говорит лишь о духовном, в нём нет паяцев, собак, карликов, оруженосцев и прочих глупостей, как у вас. Неужели вы считаете достойным ссылаться на величайшее творение, лишь бы защитить свою “Вечерю”?
Веронезе: Я никого не хочу защищать, ваше преподобие, и рисую, как могу. Никак не думал, что карлик или два стражника могут вызвать такое смятение, тем более что они находятся в удалении от места святой трапезы” (https://kostyad.livejournal.com/13937098.html#%2F13937098.html).
Врут оба. Оба знают, что из-за жалоб наготу святых во фреске “Страшный суд” пришлось зарисовать накидками и повязками. И оба молчат, что Микеланджело-то, обратно Веронезе, против разврата Церкви выступил (исказив пропорции тел). Но что точно – это известность для Веронезе о прошлёпанном церковниками издевательстве над Церковью. Раз он ставит в параллель тому издевательству свою картину-издевательство, то можно думать, что издевательский (над аскетизмом) характер её им вполне осознаётся. И потому можно попробовать тонко предложить – вдруг да своему? – в глубине души инквизитору, ну, немного умерить свою принципиальность. Ведь в искусстве так всё двусмысленно-де…
Вообще это мутное дело – оценивать, подсознателен ли идеал и действенен ли цвет. Хотя иногда всё-таки признаёшь нечто из ряда вон выходящим. Например, в то же время работавший маньерист Филиппо Беллини даёт (в портрете того самого инквизитора, ставшего впоследствии папой) такой красный, кровавый…
Филиппо Беллини. Портрет папы Сикста V.
(Впрочем, репродукция от репродукции отличаются разительно.)
Что, будучи придано такое ярко-красное са`мому нравственному папе в истории (Сиксту V, беспощадному ко вседозволенности), переводит маньеристский истошный практически безнадёжный бунт красками его учителя, Бароччи, против распущенности, в маньеристский же истошный и практически безнадёжный, - кажется, уже не только при Сиксте V, а на века, - бунт против правил.
Где соревноваться с таким красным яркости Веронезе?
В общем, сомнительна мысль об исключительности его красок, внушающих, мол, наивный оптимизм в деле со вседозволенностью в отчаянном положении этих дел, - оптимизм, не смотря ни на что.
Все гуманитарные науки, увы, не дают 100%-ной точности.
Но не отрицать же за то их научность?
Жаль, не могу найти высказывание Мигдала о науке, которая стоит сперва на очень непрочных основаниях, и постепенно заменяет непрочные прочными.
7 октября 2018 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6186.html
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |