Вы прочли название, читатель? Но я начну с ужаса не того, о котором думал, когда название писал. Я начну с мысли, что с некоторой точки зрения ужасна наука. Обедняет свой язык терминами. Универсализуя, приводит к ограничению понятий. Например:

И всё. Не ужасно ли это в своей скучности?!.

Я свёл свою работу интерпретатора к выявлению, каким подсознательным идеалом вдохновлялся автор при творении данного произведения. Выявляя, резюме записывал перед статьёй. – Записывал, записывал – десятилетиями. И вдруг стал замечать, что, экономя мысли и слова, эти резюме у меня оказываются одними и теми же! До меня вдруг дошло иначе, чем до того, что типов подсознательных, естественных, идеалов очень мало. Грубо – 6. Это неестественных, что от ума – бесконечное множество. (Ну так мне пока кажется.) А естественных – мало. И это ж скучно!

Сама сконцентрированность на подсознательном идеале ужасна. Я, значит, могу его уловить (сформулировать словами {одними и теми же для одного типа – формулой}), а авторскому сознанию он не дан. И автор, бедный, отдаётся мне на произвол без права оспаривания, раз его сознанию не дан. Я же – ещё страшнее – творю по видимости явный произвол, заявляя, что то, что “сказано” “текстом” произведения не есть то, что хотело “сказать” подсознание автора. И очевидной связи между “текстом” и изречённым мною НЕТ! Потому что это не логическая связь, а озарение.

Дело ещё ужаснее.

Из нескольких типов идеалов есть один, ницшеанский, который теперь крайне не понятен большинству. Наверно, так же был при своём возникновении долго-долго не понятен монотеизм для язычников. Как – это: Единый и Вездесущий Бог, притом личный!.. У ницшеанца – прямая противоположность тому свету – метафизическое иномирие. – Ну как такое может поместиться в голову обывателя?!.

И вот ужас. В мою-то голову это поместилось. Да ещё не логичным образом, а озарением. И я теперь имею возможность, столкнувшись с чем-то из ряда вон выходящим, взять и сказать без всякого озарения, что это выражение метафизического иномирия. И всё. А вы, остальные, просто неспособное понять ницшеанство большинство. И вам слова не дано.

Чем не ужас?

Я ж имею принципиальную возможность с этим ницшеанством просто морочить голову людям.

Я себя на этом преступлении искусствоведческом и засёк – в первом шевелении мысли при взгляде на картину Олега Васильева, никогда до сего часа не виденного мною художника.

Белые линии на репродукции мои. Они указывают, что чему соответствует.

Переиначивая слова Юрия Пальмина можно эту картину переназвать: в серенький день прозрение, что вечером распогодится.

Так вот это кадрирование совершенно неэстетичными рамками – оно, как обухом по голове. Ультранепонятность. Значит, образ метафизического иномирия. – Грех совершён, пусть и мысленный и мимолётный.

Дальше ум изощряется: вневремённость изображена, если по “тексту”. Она и есть образ метафизического иномирия. Туда бегут от непереносимой (для некоторых) скуки Этого мира.

И из-за всего, что вы прочли вначале, читатель, у меня есть соблазн думать, что я не схалтурил, применив шаблон, а попал в точку.

И ужас в том, как себя разоблачить, если схалтурил.

.

Я надеюсь продолжить думать и записывать по поводу Олега Васильева.

.

Как получилось, что Васильев так плохо отнёсся к действительности, что бежать из неё в иномирие было его идеалом, представить очень просто, взглянув на год и место его рождения: Москва, 2013**. В 1937-м ему было 24 года. И страна с самым справедливым общественным строем, социализмом, преподнесла ему страшные репрессии сталинские. Одно это всё объясняет, если захочется.

1990-й год – год его отъезда в США, ибо в СССР с его мироотношением была ему не жизнь. Но ницшеанство – мироотоношение, не зависящее от места и времени, раз оно возникло. Радости в США можно было ждать только той, что там ему легче будет давать метафизические образы.

В СССР ему пришлось иллюстрировать детские сказки. Они в принципе нереалистичны. И в стране, где поощрялся только реализм, нереалистичное только и можно было выражать в детском издательстве.

Почему чёрная вся эта публика внизу?

Элизе, чтоб спасти своих заколдованных в лебедей 11 братьев, нужно было молча (иначе братья умрут) связать из крапивы рубашки и набросить их на лебедей днём (ночью они превращались обратно в людей). Так мало того, что крапива жалится. Ещё Элизу увёз из леса король, женился на ней, ей пришлось тайком по ночам бегать на кладбище за крапивой, её выследил злой епископ, и уговорил короля её убить как колдунью. И вот её везут на казнь, а она довязывает последнюю рубашку. Так что люди, пришедшие смотреть на казнь?

Тёмные бедные люди, как люди в СССР, верившие, что в стране полно предателей родины, врагов народа (ничто не меняется от того, что оказались, как выяснилось позже, многие из верхов действительно врагами). Всё очень скучно: века проходят, а история повторяется в её дурном виде. И – люди заслуживают, по Васильеву, чтоб их изображать чёрными. Он опускает то место в сказке, когда люди меняются на хороших:

Палач у Васильева* выше народа, на эшафоте и с петлёй в руке.

И, если у Андерсена всё приближающаяся беда при наличии несгибаемого упрямства Элизы, прядущей не смотря ни на что, уравновешивается надеждой, то в иллюстрации Васильева этой временно`й составляющей нет. А чернота столбов и крыши эшафота заключают всю сцену в себе. И хорошего конца не видно. Ещё на четырёх лебедей надо набросить рубашки. Успеть нельзя. – А что можно? – Можно только улететь мечтою во что-то наивно-розовое Прекрасное Далёко. Что несерьёзно. И тогда серьёзно – улетать подальше. В иномирие.

Не ахти какая радость и в предыдущей картине, если судить с точки зрения Абсолюта (в США те же чёрные люди, которых дурят). И потому на картине, хоть и распогодилось (в будущем), всё равно как-то тоскливо.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/kakoi-ujas-chto-tak-vse-skuchno-61ecdb8e8009d9672734c582?&

- Ответ простой сложный.

Простой – так мне предоставил сайт, с которого я скопировал репродукцию.

Из-за принципиальной возможности такой, казалось бы, невозможности я могу себе объяснить, что не исключено, что прав и тот, кто сообщает, что иллюстрация сказки “Дикие лебеди” их общая работа.

У меня получилось (см. тут и тут), что в советской время Булатов имел идеал типа в веках повторяющегося маньеризма в варианте коллективизма. Так язвительно критиковал советское (а оно было лжесоциалистическое), что за этим мерещился идеал благо для всех сверхбудущего. Сверхразочарование коллективиста.

- Извиняюсь. Заскок какой-то. Но механизм разочарования вообще во всём остаётся: самая, мол, справедливая страна, а на самом деле… Он стал другим художником в 1967-м, а в 1966-м было письмо Брежневу 25-ти деятелей науки, литературы и искусства о недопустимости частичной или косвенной реабилитации Сталина.