Меня часто заносит. Я замечаю это, но не предпринимаю мер по предотвращению. А придумываю оправдания.

Так было с Тютчевым когда-то (см. тут).

У меня уже было мерило-занос художественности – обязательная и полная нецитируемость художественного смысла с выражением этого противоречивыми элементами текста (цитируемыми). А Тютчев в такое мерило не укладывался. Спинной мозг чувствовал его гениальность, а никаких противоречий в пределах одного произведения не просматривалось. За редким исключением. – Двуликая поэзия, - сделал я вывод и поместил для себя Тютчева в исключения из правила художественности. Исключение состояло в том, что противоречили друг другу не пары элементов в пределах одного произведения, а противоречили друг другу пары произведений. Одно целиком воспевало высокое, другое – низкое. Разочаровался, мол, Тютчев во всём, а упасть до соответствующего маразма в форме ему не давала отсталость русской культуры от прогресса.

Трудно оставаться и принципиальным, и совестливым. Или иначе: и принципиальным, и естественным.

Теперь бы, мне кажется, я легко нашёл компромисс. Я б вычленил поэзию Тютчева в лирику, в философскую лирику, в средство для усиления эмоций, философских эмоций. И всё. Лирика – это не идеологическое искусство, призванное противоречиями выражать подсознательное. Лирика – это прикладное искусство, - ничего, что она тут приложилась к философии, - и ей в этом своём приложении не требуется противоречивость.

(Жаль всё-таки, что такое неудачное словоупотребление сложилось для искусства, противопоставленного прикладному, – идеологическое. Мало того, что слово “идеологическое” невозможно стало применять из-за опозоренности лжесоциализмом после краха этого лжесоциализма. Так вот ещё и эмоции ж бывают идейного, идеологического, политического, философского происхождения. И их, вполне осознаваемых, требуется усиливать. Так же и тянет применить к такой потребности словосочетание “идеологическое искусство”. Ан нет. Нельзя. Идеологическое – это для выражения подсознания предназначено. И, повторяю, применять же слово практически нельзя теперь. Чем его заменить? Тончайшим? В пику тонкому, прикладному, всё-таки искусству ещё, а не публицистике или иллюстрации? Или графоманству…)

Вот посмотрим на какое-нибудь стихотворение Тютчева.

Есть тут противоречие? Ценностное? Чтоб к одному лирическое я относилось так, а к другому – этак?

Человеческое отмечено словами с негативным оттенком: “призрачной”, “Разлад”, “не то”, “ропщет”, “безответен”, “Глас вопиющего в пустыне”, “отчаянной”. Природное – наоборот: “Певучесть”, “Гармония”, “стройный мусикийский шорох”, “Невозмутимый строй”, “Созвучье полное”. – То есть никакого ценностного противоречия нету. Всё, как на карусели, призвано как можно сильнее раскрутить эмоцию в интересах естественного. Одни слова, отрицательные, как бы толкают в одну сторону, другие, положительные, – в другую. Но они толкают, “стоя” друг против друга. То есть – в одном и том же, скажем, по часовой стрелке, направлении раскручивания действуют. Заводят совершенно определённую эмоцию: отказа от цивилизации.

Видно, сильно достала.

Или всё-таки это поверхностный подход?

Ведь вопросительным знаком кончается стихотворение. Три вопросительных знака загнал Тютчев… Как бы порывы вон – эти знаки – вон из поверхностности… из воспетой только что естественности. И ещё и латинский эпиграф: “Есть музыкальный строй в прибрежных тростниках”.

Поразительно, как проигнорировал эпиграф Лотман в своей книге (см. тут). Ведь эпиграф утверждает то, о чём стоят вопросы в стихотворении: о наличии человеческой всё же гармонии, раз человеческое порождение, музыка, в эпиграфе. А Лотман акцентирует, наоборот, расхождение человечества с природой.

Это книга Лотмана 1992 года. Можно ругать прежний строй как угодно. А он – практически лживо, правда, – тянул в высокое… Так это я говорю “практически лживо”. А Лотман, видно, считал, что и теоретически лживо. Лотман, видно, изверился во всём и стал постмодернистом: всё – пофиг. И таким видел и Тютчева, видно.

А такому видению нельзя было “пустить” Тютчева в сверхбудущее (3), куда того явно утягивало столкновение упомянутых вопросов (1) с низким (2), - даёшь естественное! - пафосом лексики слов стихотворения.

То есть у меня на ваших глазах получилось, что данное стихотворение вполне удовлетворяет принятому мною определению художественности (формульно выражаемому так: 1 + 2 = 3, где 3 – нецитируемый катарсис, который, будучи осознан, означает такой художественный смысл: благое сверхбудущее человечества).

Впрочем, почему так уж и нецитируем. Ведь эпиграф, призванный словами другого выразить то, что рвёшься как-то выразить словами своими, - ведь эпиграф это сверх- сумел же словами выразить-таки “в лоб”. Даже надмирный латинский (язык умерший и всё же каким-то образом живой, вечный) “в лоб” работает на то же сверх-.

Неожиданный для самого меня поворот дела.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/169.html#169