Признаюсь: мне трудно. В частности, потому, что мало встречается современных произведений высокого искусства. Из-за этого приходится в библиотеке брать сомнительные книги. А привычка письменно реагировать на читаемое приводит к писанию о ерунде. Это унижает. Но что делать? Мучаться и молчать? Так подползают предательские мыслишки. А вдруг начнёшь писать – и что-то стоящее получится.

Например, сейчас.

Передо мной книга Николая Рериха. Он славен как художник, а не как писатель. Но.

Разбирая его картины, я, строго говоря, примеривал их к одному и тому же идеалу. Мне самому было не ясно, что двигало художником при рисовании очередной, вот этой, картины. И – мои разборы мало чего стоили.

И вот передо мной его книга. Вдруг она подвигнет на ответ на неясность?

Такая вот мысль-предатель.

Читаю. "Николай Рерих". Ростов-на-Дону, 1999. "Твердыня пламенная".

Читаю и не могу соглашаться.

Спорить, что ли, по ходу чтения?

Ну, попробую.

Впрочем, отвлекусь слегка на ознакомление с собой. С основой моей принципиальности.

Я – с миру по нитке – породил себе шаблон под названием "Синусоида идеалов". А мы, пишущие слева направо, привыкли различать на странице верх и низ. Так у этой "Синусоиды идеалов" есть верх, середина и низ. Я, порождая этот шаблон, подумал: какой из идеалов надо помещать вверху? И решил, что, во-первых, тот, который связан с религиями спасения. Бог по ним пребывает на небе. Вот и пусть такой идеал размещается наверху. Чем-то похожие – тоже. А так как – по той схеме – любой идеал есть его незаметное для обладателя превращение из соседнего предыдущего по времени (и так – по кругу; потому и синусоида, что проекция движения, вытянутая во времени, становится синусоидой), то от верха начиная плясать, будем спускаться по Синусоиде идеалов. Если перейти к стилям искусства и наверх поместить Готику, то первый спуск будет Ранним Возрождением. И так далее. – Понимаете? – И всё далее выстроится само собой.

Вот так у меня стал значим ВЕРХ.

Теперь – к Рериху. Он толкует о притче о великане и карлике. Карлик смеётся, что великан не видит мира земного: того ему застилают облака. Великан же парирует, что он-то вот может лечь и увидеть, а карлик подпрыгнуть выше облаков не может. – И Рерих пишет соответственно:

Такая односторонность понятна – односторонний человек Рерих, и что тут скажешь. Но перед процитированными словами Рерих успел написать про антиподные суждения. А что такое антипод? То, что у одного верх, у антипода низ. Равенство!

Ан нет! Как только оно произнесено, так сразу – по противоположности – оно забыто. И, подозреваю, навсегда.

Как и со мной происходит в связи с упомянутой "Синусоидой идеалов". Мой-то идеал – что-то похожее на религию спасения. И, воленс-неволенс, я со своего верха оцениваю все идеалы, что ниже. Я себя уговариваю, что я это делаю в финале статьи, после того, как я целиком отдался разбираемому художнику, каков бы идеал его ни был. Но… Наверно, прорываются оценочные словечки и в период вживания в художника. И – я обижаю и обижаю тех, кто его любит, у кого идеал, "ниже", совпадает с объектом моего вживания.

Ничем не отличаюсь от Рериха, а навострился спорить с его односторонностью…

Не верно. Надо было выбрать другое слово, не ориентирующее заранее приставкой "наи": экстраординарное.

Например (я выписал откуда-то, имея в виду низкий-пренизкий идеал ницшеанства, идеал обычных-человеконенавистников):

У ницшеанства наисветлейшее (смерть) есть обратное для обычных людей.

Наоборот! Что осознано и после этого лезет быть высшим искусством, то оказывается низшим – иллюстрацией.

Если Рерих на себя не лжёт тут, то все его живописные работы есть иллюстрации. И не зря это в общем одинаковостью отразилось в моих толкованиях.

А у Рериха… вдруг странное продолжение:

Пахнет, что Рерих как раз бессознательное-то и называет осознанием.

Если он подразумевает образное мышление, не речевое… то в этом что-то есть.

То есть, надо пропускать его ла-ла насчёт мысли… Заодно – насчёт науки…

Типичный романтизм, спасающийся от страшного внешнего мира в прекрасном-де Моём внутреннем мире, вне которого-де ничего нет. Солипсизм.

Так и есть! Этот внутренний мир – сердце и дальше ля-ля-ля. А язык сердца есть образы. И понятие "осознана" как раз есть бессознательно найденный образ. Как первые романтики аурами слов писали, а не их главными значениями. Верю, что вполне неосознаваемо это делая.

"твердыня радости"… "Твердыня пламенная"… Понимай: насколько страшно, настолько… наоборот что-то… И всё – минуя сознание (речевое): что страшно-то – снаружи (и хорошо, получается, внутри); что хорошо-то – внутри (и получается внутреннее моление о наружном).

Писал-то Рерих свой сборник рассказов "Твердыня пламенная" вряд ли в 1914 году. Но я подозреваю, что это такой человек, что идеал свой по ходу жизни не менял. ХХ век его испугал (как и Блока). И потому я склонен дату создания вышеприведённой картины считать значимой. Начало Первой мировой войны. Массовый патриотический подъём в её начале. И потому ещё праведный молится за…

Казалось бы, мирный пейзаж… - Нет. Он надмирный. Он есть именно подсознательное выражение бегства из мира. В котором началась война.

(Именно эта иллюстрация первой поставлена в книге. Безотносительно к её содержанию: какая, мол, разница.)

Надмирие, вне истории… И географии (не было в Киевской Руси такого сочетания реки и гор). И если странные краски, живя в России, надо было выдумывать, то ясно, что жить Рериху сподручнее в Тибете, в конечном счёте. Заодно и бегство некое от страшного мира.

"Осознавший область сердца [подсознательно выражающийся образно о внутреннем мире своём] неминуемо пристаёт к берегам творчества" (С. 11).

Рерих и словами-то пользуется в предложении необычно. Стилизует под что-то церковно-славянское, нежизненное, нездешнее. А чтоб не зацикливаться на национальном, в этом же абзаце пишет про Вольфрама фон Эшенбаха и про Дао.

Надмирный… А я что-то заподозрил, что это хороший вид при плохой игре: прикрытие эгоизма. Так часто буддизм выставляют не бездушным (например, к страданиям), а чем-то наоборот, душевным. – Духовный – да, но не душевный. Душевный – здесь и сейчас, а не над миром, над Добром и Злом. "…область сердца" видите ли…

Ложь!

А холодный тон картин – выдаёт её. (Даже жёлтые тона реки и неба в "Прокопии" какие-то холодные.) Подсознание-то там, в живописи, сознанием не управляется, как тут, когда слова. А?

Стану предвзято искать словесные свидетельства проявлений холодности в картинах Рериха. (Оправдываю себя нечёткостью мыслей Рериха.)

Первым учителем Рериха был Куинджи, ставший ницшеанцем (см. тут и тут). И вот Рерих на него ссылается, ссылается. А тот учит как бы игнорировать внешний мир: и в тюрьме художником можно стать, и имея службу, и иную занятость, "лишь бы песнь шла от сердца" (С. 14). А мы уже знаем, что под сердцем имеется в виду примат внутреннего над внешним.

"Как прекрасна Раджагриха [столица инд. гос-ва Магадха] и скала Коршуна! Прекрасны долины и горы. Вейсали, какая это красота!" (С. 15).

Писал "Твердыню пламенную" Рерих в 1932 году в Гималаях.

Мало набралось примеров.

Не пройтись ли по другим рассказам?

Амос Фекойский взят Рерихом. Взят ограничено:

Плевать Рериху, что Амос сохранял за Яхве итоговую функцию Добра. Рерих не обращает внимания на то, что даже и в этой цитате есть слово "время". Беру на себя смелость говорить, что думает-то Рерих об Абсолютном Зле. Таково ницшеанство. Трезвое. Не дающее себя обмануть религией спасения. Таков в чём-то и буддизм. Миром правит Зло. И не прав ли я, заметив, что через строку вижу тут и "Пылающую Чашу Зороастра". Ибо в варианте дуализма в зороастризме Добро и Зло равны. И не по той же ли логике обкорнанного Амоса появляется тут же…

Обмирщлённый Апокалипсис, без спасения, что в нём есть, – предстаёт же приятием Абсолютного Зла нашего мира (словоприменение-то какое: "совершенные, ясные"!).

Соответственная и теплота колорита.

(Признаюсь, что я извращаю до наоборот прямые слова и абзацы Рериха. И оправдываю себя тем, что он не понимает себя: пишет одно, а рисует другое. Я, видите ли, понимаю Рериха лучше, чем его сознание – себя. – Смейтесь, читатель. Но именно так и должно быть. Художник, выражающий своё подсознательное в художественном произведении, принципиально не может это выразить словами вне произведения.)

Говорит-то Рерих о тепле…

а рисует? – Холод.

Исповедовать метафизику, столь характерную для ницшеанства, живописцу негоже из-за изобразительности его искусства. И он на словах-то против неё:

Но это звучит как-то мученически.

И это же мучение я чувствую в картине "Приказ Ригден-Джапо" (1933).

Мучение, по-моему, впрямую выражается извивами этого жёлтого существа. Рерих страдает, потому что наступил на горло своей песне (выражать подсознательное образами, рождающимися тоже подсознательно): он принялся иллюстрировать миф, не миф… Нечто, вроде прихода мессии в аврамистских религиях. Последняя битва сил добра с силами зла. Ригден-Джапо – вроде мессии. Только к совершенно определённому времени назначен мифом он быть: "при 25-м царе Шамбалы" (Википедия). Такой страны духовности, невидимой…

Только если у Ницше метафизическое недостижимо, и при наличии смерти жизнь бессмысленна, то тут оно и достижимо, и…

Вот говорю, что не по душе это было Рериху. Вечность, милая его подсознанию, у него здесь отодвинута на самый верхний край картины – единственная тут холодного оттенка туча. А всё остальное тут и сейчас. Фу! Священные сборы на борьбу за правое дело.

Хотя рука и глаз мастера и тут сказываются: какого странного оттенка дальние горы.

Как могло оказаться, что такой, казалось бы, сверхвверх, как сами Гималаи, устремлённый художник, Николай Рерих, так легко смог быть истолкован как устремлённый субвниз? – Из-за ингуманизма нравственных устремлений сверхвверх.

Эти сверхвверх и субвниз – как уходящие от нуля в +∞ и в -∞ "отрезки" бесконечной прямой – соединяются в так называемой цилиндрической Вселенной. Вот такие же – немыслимые – соединения получаются нейронами в мозгу людей, исповедующих сверхкрайние идеалы, как символизм (Добро – Асолют) и ницшеанство (Зло - Абсолют). Или, как говорится, и на старуху бывает проруха.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.lik-bez.ru/archive/zine_number5422/zine_saloon5428/publication5453