Как-то я гулял по извивающейся набережной вдоль берега моря и думал, что могло навести предчеловека на начертание прямой линии. Где он мог прямую линию видеть непосредственно, чтоб в пещере Бломбос начертить орнамент из прямых линий 75000 лет назад. Справа от меня было море со своей прямой линией горизонта. Но это было как-то слишком легко. Теперь, глядя на карту с этой пещерой,

я вижу, что от неё до моря всего 150 метров. Но тогда я этого не знал. Теперь, спросив поисковик: “деревья Южной Африки”, - я вижу,

что на идею прямой вполне могли навести баобабы. Но тогда я этого тоже не знал. И мучительно думал. И вот дошёл до места, где назначил себе повернуть назад, и остановился над обрывом. А на другой стороне оврага была отвесная стена, на которой проступили слои пород, из которых сложена была эта стена. И слой от слоя отделялся строго по прямой! – Я возликовал.

А теперь я подумал: может ли быть, чтоб не угроза стресса вызвала в предчеловеке экстремистскую же реакцию в виде изображения экстраординарного – процарапывания острым твёрдым камнем на мягком камне… прямой? (Что, между прочим, стрессу не дало развиться, ибо произошла разрядка в экстраординарное. Что и породило человека и искусство. Субъект в реакции такой впервые не подчинился первой сигнальной системе: ни отдала внушаемая самка на съедение стаду своего младенца, ни она воспротивилась, - то есть у субъекта появилась вторая сигнальная система, и он стал человеком. А экстраординарный предмет стал первым произведением искусства).

Мог ли предчеловек просто так начертить прямую? Без угрозы стресса… Играя, скажем?

По-моему сравнение обстоятельств – одного и другого – говорит за первый вариант. За красивую сложность. (В физике сперва сама красота теории гарантирует её верность. И плевать на бритву Оккама, настаивающую на приоритете простоты.)

Но не так спустя десятки тысяч лет. Рисовальщик, случайно в хаосе мазков краски кистью на холсте вполне теперь может увидеть проступающую фигуру человека (как видят изображение в пятнах плесени на стене). И его вполне может осенить (см. тут), что это годится для стилизации, отличающей его способ изображения человека от способа изображения человека у всех известных ему художников. И это превращает рисовальщика в индивидуалистического формалиста. За способом изображения нет никакого содержания. Такое, правда, может случиться только во времена кризиса содержательного, так сказать, искусства, когда слишком долго продержалась манера, чтоб содержательность обязательно выпирала (в России – академическое искусство, передвижники, во Франции – что-то подобное).

И бессодержательность, и оригинальность – какой соблазн для передового субъекта, эпохи бунта против правил! Конца XIX века и далее, вплоть до наших дней.

Экстаз технического открытия вполне заменил старое доброе вдохновение ЧЕМ-ТО, словами невыразимым. И только многовековая инерция этого ЧЕГО-ТО заставляла самых умных стилизаторов темнить в своих произведениях, чтоб их не сочли банальными.

Правда, это я уже описываю ситуацию спустя десятки и десятки лет после грани XIX и XX веков. Когда мошенники от искусства почуяли возможность халтурить и не быть тут же пойманными и обличёнными.

А сначала – в конце XIX века – художников угнетала тоска простого отсутствия специфически художественного в этой гонке содержаний, то ублажавших победителей в революциях и бунтах (академизм), то горевавших о побеждённых (передвижники).

Но что такое ввести художественность? Это отдать творение своего произведения во власть подсознательного идеала (вдохновения). Оно сознанию автора не дано. Принципиальная возможность назвать введение художественного формализмом – появилась. Из-за чего? – Из-за не данности сознанию идеала. Художники и согласились почитать себя формалистами. (Они б даже и перестали быть художниками, если б осознали свою ошибку.)

Поэтому нечего особо смеяться над почти глупым теоретизированием Кручёных:

"Мы еще дети в технике речи, а беремся в произведениях за решение всех поголовно вопросов мироздания и стыдимся поучиться искусству, как таковому” (https://ruslit.traumlibrary.net/book/kruchenih-sdvigologia/kruchenih-sdvigologia.html).

И тот же Кручёных приводит в пример здорово научившегося искусству Маяковского:

Так мне хочется историю с умелостью Маяковского развить. Он был не только до чрезвычайности искусен в обращении с материалом (словом), но и был великим художником.

.

Есть такой Эдуард Филатьев. С тремя высшими образованиями. Он до странности ненавидит Маяковского. Выпустил серию книг, обличающих его всячески. При этом Филатьев как-то странно слеп. Масса людей, не имея мнения, что художественность это наличие следов подсознательного идеала автора, всё-таки, ведомые вкусом, верно чуют то ЧТО-ТО, что сообщает их подсознанию этот авторский подсознательный идеал. Филатьеву почему-то не дано чуять это (что составляет духовное величие художественных произведений Маяковского). При этом он виртуозно прозорлив насчёт материальной стороны (словесной) этих великих произведений Маяковского.

Так Филатьев, базируясь на всем известном пристрастии Маяковского, переставляя слоги в словах, получать каламбуры, железно выводит (пусть и с вопросительным знаком):

Если так, то не была ли пьеса “Клоп” некоей местью обиженного мужа (пусть даже гражданского) тому, кто увёл у него обожаемую супругу? Не мстил ли Маяковский своей пьесой и Льву Кулешову тоже?” (http://loveread.ec/read_book.php?id=78346&p=100).

Он и другим персонажам пьесы прототипов нашёл. И тем (личной, мол, местью) страшно снизил ценность знаменитой сатиры на ненавистную Маяковскому советскую власть. Ненавистную за (см. тут) бесчеловечность в первую очередь.

(Надо знать, что Осип Брик умудрился убедить Маяковского и свою жену сожительствовать втроём, а Маяковского ещё и терпеть сожительство их жены по заданию ГПУ с четвёртыми мужчинами. А ещё Брики, работающие в ГПУ, наносили визиты тем, кто будет арестован и предлагали на время оставить драгоценности им. Отпустят – возвращали честно, не отпустят… Может, часть государству отдавали, что в ГПУ изначально и просчитывалось.)

Трудно представить (если забыть словесные выкаблучивания поэта), какой ненавистью к самому себе в том числе кипел Маяковский, когда всё это советское так не вязалось с анархией (самоуправлением микроколлективов и федерацией этих федераций) как дорогой к коммунизму, в котором анархия (самоуправление) станет повсеместной. То, что он видел в СССР в действительности было дорогой, наоборот, от коммунизма (что и подтвердилось в явном виде через 60 лет).

Но ещё труднее представить, что идеал анархии Маяковский умудрялся вытеснять из сознания в подсознание, когда сочинял. Особенно – сатиру. В которой особенно сильно осознание, что такое хорошо, а что такое плохо. (За что и считается сатира наименее художественным родом литературы.)

И всё же…

Филатьев приводит такую странность, случившуюся при первой читке “Клопа”:

Сам Маяковский никаких объяснений этому не дал. Он просто начал читать” (http://loveread.ec/read_book.php?id=78346&p=94).

Не мещанская-де советская власть под прицелом у Маяковского, а частное мещанство – частная жизнь.

Осторожность? Чтоб не донесли? Но были ж на читке все свои.

Или он и при читке впадал в транс, какой им владел и при сочинении: сознание очищалось от антисоветского идеала (анархии). И он, и слушатели впадали в соблазн сугубого формализма… Как и все, наверно, художники в формализме витают. Не ведая, что иногда творят.

Ведь такой соблазн быть ограниченным… Как ребёнок.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/no-kakoi-soblazn-612e2d5d08115f4c471de41e