Надо, наверно, признаться в самом начале, что я исхожу из подработанной теории Шмита о синусоподобной повторяемости в веках больших стилей. Подработка состоит, в частности, в инерционных, если можно так выразиться, вылетах вон с синусоиды на точках перегиба кривой и в замене стилей на идеостили (превалирование идеала над стилем {например, идеал ницшеанства у Малевича выражался стилями импрессионизма, символизма, фовизма, кубизма и супрематизма – см. тут}).

Можно задаться вопросом: каково соотношение идеала и Абсолюта? – Из вышеозначенных идеалов (лучше типов идеалов) Личная польза вряд ли может быть причислена к Абсолюту, если счесть Абсолют соотносящимся больше, чем с длительностью одной жизни. Если признать, что ницшеанство идеалом имеет иномирие, симметричное тому свету христианства, то они оба вполне мыслимы как Абсолюты. Все остальные типы идеалов тоже можно понимать имеющими отношение к Абсолюту, т.к. идеал – это ж нечто духовно огромное.

Другим моим исходным является мнение, что Феофан Затворник хорошо выразил менталитет русских в укороченной мною формуле: “Дело не главное в жизни, главное – настроение сердца”. Он это высказал, относясь к православию, а я укоротил, чтоб можно было применять для русских и другие Абсолюты. Что позволяет объяснять русскую противоречивость. В первую очередь – тягу временами к ницшеанскому иномирию и любви к слову воля.

Ещё я исхожу из поверхностности нынешнего религиозного возрождения в России после семи десятилетий атеизма. То есть вероятие улетать от нынешнего разочарования в Справедливости далеко-далеко, в религию, меньше, чем в ницшеанство.

Путин и другие предлагают патриотизм считать невписанной в Конституцию национальной идеей России. А имеет ли патриотизм отношение к Абсолюту?

В какой-то мере – да. Но он неконкурентоспособен по сравнению с двумя предыдущими русскими национальными идеями, с православием и с коммунизмом. Те были глобальными. Народ выступал с ними в качестве мессианского. А патриотизм территориально локален. И присущ многим народам.

Человек с русским (российским) менталитетом чувствует себя нехорошо без содержательно глобальной национальной идеи. Даже и при правлении Путина, при котором патриотизм ожил, чуть не убитый предыдущим правлением либералов.

А теперь можно переходить к разбору фильма “Большое искусство” (2019) А. Лунгина.

Какое значение имеют такие “текстовые” факты, что его главные герои были добровольцами на гражданской войне в Луганске, сейчас – инкассаторы и дружба друг с другом для них – главное?

Отвечать я буду по внутренней логике фильма, которая произошла от подсознательного идеала режиссёра и сценариста. (Тот нюанс, что они сами объясняют иначе, лишь подтверждает ненахождение идеала в их сознании даже и после создания фильма.) – Что это за внутренняя логика?

В положении чествуемого словами патриотизм сильно понижается в действенности и оттого, что 1) в значительной степени политически левая Луганская Народная Республика Россией не включена в состав России или не признана вовсе не из интересов Русского мира, и 2) оттого, что ежедневный перенос больших сумок с деньгами очень неприятен на фоне колоссального социального расслоения в России. Из того, что ни одному, ни другому не уделено внимания в фильме, не значит, что тут не применён подсознательно минус-приём (не заикаться о том, что всем известно и осуждается всеми или большинством). А вот ничем не рушимая дружба говорит, что какой-то из Абсолютов друзьями разделяется. Причём героически. Причём именно Абсолют. Нехватку денег они ощущают не как ущемление их Личной пользы. Пользы в игре на петушиных боях нету. Есть настроение сердца. Оно нерасчётливо. Лёха просаживает просто все имеющиеся в наличии деньги. Индивидуализм в разгуле. Но и Виктор так же нерасчётливо идёт на ограбление. Ради друга. Опять настроение сердца? Оно ж какое-то – в дружбе – непрекращающееся… А расчётливо ль было Вите украсть у друга стихотворение и выдать за своё? Нет. Просто тоже настроение сердца – во что бы то ни стало захотелось понравиться стихотворением. Они оба необузданные Витя и Лёха. И потому – друзья.

Было б этой необузданности великое – не меньше – общественное применение – они б бросились в такое. Что они и сделали, отправившись в Луганск – за Русский мир воевать. – Облом. Не в том дело, что у Виктора посттравматическое расстройство, а в том, что нет в капиталистической теперешней России мессианства.

Тяга Виктора к стихам из-за Абсолюта же. Не вышло с Русским миром – попробуем с иномирием. Ницшеанским. Из-за которого смерть – люба. Ибо очень уж скучно на Этом свете.

Несграбное звучание этого Витиного стихотворения как-то соответствует тоске ницшеанца от низменной денежной суеты, царящей в подлунном мире, главное – от преходящести всего тут, от отсутствия Вечности. От принципиального наличия смерти на планете, из-за чего смерть – парадокс – представляется желанной, чтоб не видеть её. И – радость: "передо мной открылось тёмное мироздание”. – Дан образ этого иномирия.

Удивительно, но 150 лет бытования ницшеанства под своим и не своим именем не сумели Александра Лунгина заставить понять, что в ницшеанстве есть подсознательная часть идеала – принципиально недостижимое метафизическое иномирие, радость дающее лишь тем, что художнику можно дать образ его. И режиссёр его дал ещё и визуально. Стихотворение начинает звучать не в кружке поэтического мастерства, а тут:

Какой восторг и ужас!

И в стихотворении и в кадре дикая какая-то красота. Ницшеанская. А Александр Лунгин себя не понимает и говорит в интервью о своём Вите, подразумевая под красотой Добро:

"Если бы кто-то сказал ему, что смысл есть, что что-то красивое есть, то, может быть, все было бы не так драматично" (https://daily.afisha.ru/cinema/13712-ya-schitayu-chto-moy-film-melanholicheskiy-vestern-aleksandr-lungin-o-bolshoy-poezii/).

Готовность и даже какая-то любовь ницшеанца к смерти обусловливает героизм. Начальник инкассаторов признаётся Виктору, как он на Чеченской войне струсил, но получил награду. Оставил позицию с наступлением ночи. Побоялся, что боевики забросают его гранатами. Спрашивает: ты б не ушёл? Виктор отвечает, что нет. Начальник говорит, что так и думал.

Почему начальник струсил? – Потому что та война была подлой, своих свои предавали, торговали с боевиками оружием. Патриотизм умирал.

Иное дело спустя 20 лет. Ожил патриотизм, и теперь тот же начальник говорит Виктору, сорвавшемуся в грабёж инкассаторских денег, что теперь он не уйдёт (за что и получает две пули в грудь). Теперь начальник имеет идеал – трагического героизма. Он надеется, что уговорит Витю одуматься.

Начальник никогда не впадал в такое полное разочарование действительностью, в какую впадают ницшеанцы. Поэтому он может со временем меняться. А ницшеанец – нет. Став им, Виктор обрёк себя на презрение к смерти. Никакое изменение при Путине внутриполитической ситуации в России к лучшему не способно Виктора изменить, раз он в него впал в Луганске. Осознаёт это режиссёр или нет. Реалиями фильма распоряжается не сознание режиссёра, а его подсознание. А то ошибок не делает. Режиссёр говорит, что просто время съёмок фильма ему подсунуло Луганск. Будь оно позже – была бы Сирия. Но в Сирии не воюют за Русский мир. И Лунгин просто введён своим сознанием в заблуждение относительно самого себя.

Потому же – из-за ницшеанства автора и героя – Витя отказывается от московской тусовки. Да как! – Вы хотите, чтоб я рассказал про ад войны? – И ударил себя ножом в положенную на стол ладонь.

Потому же Лунгин для фильма своего отца “Братство” написал такой сценарий, что воины-афганцы почувствовали себя оскорблёнными.

Он ультранедоволен всем вокруг, он ницшеанец. И не знает этого! И уж точно не знает, что в его подсознании есть идеал иномирия.

И потому фильм “Большая поэзия” – художествен. И не зря получил награду на Кинотавре.

Впервые опубликовано по адресу

https://klauzura.ru/2020/02/patriotizm-slishkom-mal-dlya-natsionalnoj-idei-rossii/