Кому что болит, тот о том и говорит. Мне – скучно. Я даже часто вспоминаю об отце школьного соученика. Тому больше 100 лет, и он жалуется, что у него нет денег поехать в Швейцарию, чтоб там заплатить, и ему б сделали автаназию. Одно из моих скучаний – чтение произведений, авторы которых думают, что это произведения художественные. Что ни начинаю читать – скучно. Я объясняю это тем, что у художественных произведений много функций, одна из них – познавательная, и, когда я был молодым, для меня эта функция была главной, поэтому я с интересом читал. Даже списывал в особую тетрадку то, что особенно поучительно. Та тетрадка сохранилась, и я её даже переписал в свой сайт (см. тут). Там много психологических нюансов. – Я учился жить. Умный, мол, не тот, кто не ошибается, а тот, кто учится на чужих ошибках. – Теперь я старик. Всё знаю, что мне надо. А надо мне мало. И познавательная функция беллетристики мне стала не интересна. Вышла на первое место испытательная функция. Казалось бы, почему. Я ж почти не живу. Зачем мне тренировать своё сокровенное? – Честно говоря, я не знаю. Подозреваю, что это очень глубоко заложено в человеческую сущность. Вот и… Но не исключено, что меня тянет эксплуатировать то, что я (так я думаю) лучше других умею делать: чуять подсознательное, которым был движим художник при создании произведения неприкладного искусства. Всего произведения. Не частности какой-то (например, сходства немецкого слова блитц на то, что по-русски называется не похоже: молния), - при создании не частности, повторяю, а целого. Того, что есть в каждой капле, как солёный вкус моря. Только вкус – осознаваемый. А то, что ценю я (художественный смысл), подсознательное для большинства, и для автора в том числе. То есть я как бы экстрасенс. – Так я себе объясняю непрекращающиеся мои попытки читать то, что, возможно, художественно.

И вот говорят, что стоящее написала Казимирова – “За наших маленьких!”.

Правда, само название подозрительно – а ля лозунг. А лозунг есть, если и искусство, то прикладное. Здесь – защитное. Прикладное искусство мало вероятно, чтоб имело в себе следы подсознательного идеала.

Но. Мало ли, что бывает… Может же быть, что морализирующее название не отражает того, что выражает текст…

(Морализирование, как вы понимаете, я тоже считаю относящимся к прикладному искусству, за то всё же к искусству, если в нём есть следы частного, так сказать, подсознательного, как в примере с немецким словом блитц.)

Читаем.

Пишется про различие между любовью и похотью, вроде бы. С точки зрения невинной девочки без сложности в душе, Ани. Первая атака выдержана комично: Аня заметила фальшь у Дато. Но нравственного отпора не было:

Это отсутствие нравственного отпора автором подчёркнуто: придаточное предложение сделано самостоятельным. Что не совсем понятно и заставило его перечитать.

Следующая сцена происходит через сколько-то месяцев и в другом городе. Автор не счёл нужным обозначить, как Дато узнал адрес Ани (ну допустимо, что они переписывались, что вряд ли). Почему вряд ли? – Потому что если б переписывались, не было б такого первого предложения, как будто расставания не было:

Из-за предшествовавшего:

"Дато был похож на французского киноактера. В университете у них таких ребят не было”, -

понимаешь, что дистанции между автором и персонажем нет и что главное для них – внешняя необычность партнёра.

Соблазнение, думаешь, неизбежно. И задним числом Ане будет придана автором страдательная моральность. – Такая перспектива не вдохновляет. Главная пружина интереса: получит ли Ганс свою Гретхен, - на меня-старика, конечно, не действует. Скорее наоборот. Эта главная причина актуальна для авторессы настолько, что она аж не заинтересована читателя заразить тем же. Что плохо, если подтвердится.

Читаем.

Резануло: "когда в советских учреждениях выдавали зарплату”.

А что: в постсоветских разве не в начале месяца выдают зарплату? Во всяком случае ясно, что в 2009 году авторесса пишет о делах много более чем десятилетней давности.

Так. Первый облом. Соблазнение затянулось. Горит эпистолярный роман.

Шокирует:

Это – за вмешательство в чужую личную жизнь приёмщицы телеграмм. – Соврэмэнная дэвушка… - Интересно, стиль ли это авторессы или персонажа? Если грубость Ани в последующем не будет обыграна, то – авторессы…

И должен признаться: я движим в чтении нездоровым желанием автора уесть. Не бросаю читать.

О. Непонятность (но не та, желанная мною как вестница подсознательного идеала автора) – слова отговаривающей от Дато мамы Ани:

В каком смысле это плохо: "воду пить”? – В том, что вода – которою мыла ноги? – Я сомневаюсь, что можно так рассчитывать на читателя.

Дальше у меня опять недоумения:

Меня удивили многократные глаголы: "оставалась”, “вызывала”, “уходили” после однократного "приехать”, вместо "приезжать”. Но я себя усмирил, что это – выражение отрицательной реакции Ани на отговоры мамы.

Но вот ещё:

Ну наверно же Анька жалась от щекотки, а не врачиха. Правда? Переход на другого субъекта должен же быть означен… Врачиха (и дальше глаголы действия врачихи), Анька (и дальше глаголы действия Аньки), врачиха (и дальше глаголы действия опять врачихи).

Я сомневаюсь, что можно вообще относиться серьёзно к автору после таких ляпов. Авторесса так упоена технологией сокрытия блуда, что в торопёжке его описания…

А такой нюанс зачем?

В смысле – пройдоха?

Я не перестаю удивляться. Как можно было придумать, что мама просит расписку от дочери в обещании не встречаться с Дато. Это ж не абсурдистское произведение…

А зачем применять сленговое “лента” вместо “пара”, если “лента” применяют, судя по интернету, только в Днепропетровске (что соответствует "отец Аньки отбыл к новому месту службы, в Украину”)? Но тогда не понятно другое. Предлог “в” при Украине. Я понимаю, что авторесса живёт на Украине и из политкорректности успела к 2009 году привыкнуть писать “в”. Как привыкла, так и написала, так и послала в российское издание. Но. Теперь, после 2009-го и разъяснения тут со стороны института русского языка им. Виноградова уж точно, что лишь ради политкорректности надо писать “в”. Что не имеет места в нашем случае. Но что хотеть от такой авторессы…

Так. Теперь почему пишется как само собой в СССР разумеющееся: "Сначала поехали венчаться в церковь, а уже оттуда - в загс”? – Я тихо подозреваю, что авторесса, пишущая свой опус в 2009 году, когда церковь вошла в моду, просто на секунду забыла, про какое время она повествует. Или я просто не знаю жизни?

Но читаем дальше.

Должен признать, что повествование оказалось не таким примитивным, как я подозревал. За соблазнением последовал счастливый брак. Я сел в лужу? Надеюсь, не совсем. Плохое впереди, раз название морализаторское.

Долго не к чему было придраться. Но вот:

С какой стати вдруг это “мы”? Всё ж время повествование шло от третьего лица. – Я полез в самое начало:

В самом деле!

Совершенно не чувствовалась эта подруга Ани до этого "мы”…

Дальше опять не к чему придраться, но я удивляюсь: зачем это написано? Неужели что-то впереди произойдёт? – Пока ничего не происходит. Кроме рая земного. (Что подозрительно само по себе.) А годы идут… А то, что в заглавии, оказалось тостом.

Ну?

Здорово скучно.

Или я опять повинюсь, если вся эта патока окажется не зря.

А вот и конец. С намёком, что в СССР была-таки дружба народов, а теперь…

Аж пророческий, получается теперь, помня войны в Грузии и на Украине.

Так что делать мне? Ностальгия припрятана, как приз…

То есть авторесса с самого начала знала, к чему она ведёт. Этакая себе на уме. Знает, что интернационализм не в моде – вот и подкрадывается.

Что нет тут и духа от подсознательного идеала, то точно. Но и усилить знаемое чувство ностальгии ей не удалось. Со мной, по крайней мере. И если я не один такой, то это и не произведение прикладного искусства. Что ж оно? – Казус. Как длинный грузинский анекдот с неожиданностью в конце. – Балагурство. Годится, чтоб убить время. – Жаль его, время. Как и то, что убиваешь, просто скучая.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/462.html#462