Мне посоветовали почитать про Веласкеса у Максима Кантора…

С чем я буду не согласен?..

.

"Сказать, что изображенное истинно и отстаивает правду – значит уже совершить большое допущение, поскольку изображение очевидно неистинно, это обман” (https://profilib.org/chtenie/148753/maksim-kantor-chertopolokh-filosofiya-zhivopisi-58.php).

Зачем же так грубо? Это средство для испытания нашего сокровенного. То есть это не жизнь. Испытывать можно условностью. Называть искусство из-за условности обманом это перегиб.

Кантор, правда, тут же поправляется и называет искусство иной жизнью. А со слова “зазеркалье” начинается глава. – Это более терпимо. Так что: стирать зафиксированное несогласие? – Как-то труда жалко…

Переиначивая Матюшина можно сказать, что искусство это то, что существует в подсознаниях творящего автора произведения неприкладного искусства и его восприемников в акте адекватного восприятия. Почти нематериальное явление! – Не адекватно “понял” – всё: произведение не состоялось. Это только часть ауры вокруг него.

Так Кантор искусство не понимает, наверно.

.

Когда Кантор говорит, что картина понимается "через потребности нашего опыта” и продолжает, что "картина, однажды созданная, в нашем опыте более не нуждается”, - то я не могу согласиться. Потому что это инобытие вредной теории Бахтина о “большом времени”. Каждое, мол, время по-своему понимает произведение.

Но это ужасно! Это обкрадывание автора. Это вчитывание ему своего содержания. Тогда как НАДО вникнуть в дух времени создания и тогда есть шанс “понять” вещь адекватно автору. (Я кавычки ставлю из-за того, что имею в виду подсознание, слов не имеющее. Только, мол, в акте последействия искусство при удаче может озарить намёк словами на адекватное прочтение.)

.

По-моему, это наивно-реалистическое восприятие. То, что хорошо только как составляющая непосредственности воздействия при испытании сокровенного. Это не самоценность, как чувствуется по Кантору.

.

Я не согласен.

Дело в том, что картиной распоряжаются два подсознаниия. (Ну как подсознание распоряжается любой фразой; иначе мы б словами говорили, а не фразами.)

Одно подсознание обеспечивает целостность, связанную с замыслом сознания автора.

А второе подсознание обеспечивает оставление в “тексте” следов подсознательного идеала, не данного сознанию, разве что тем только данного этому сознанию, что лишает покоя и наделяет вдохновением ЧЕМ-ТО.

Правда, Кантор применил множественное число. Но, думаю, он имел в виду только сознание.

Он след подсознательного идеала (например, вытянутость у Эль Греко) считает результатом осознаваемого замысла:

Это не закон, а беззаконие для времени, что перед Эль Греко. Потому и рождено подсознательным идеалом Эль Греко. Ненависть к безнравственности испанского общества с католической церковью во главе нельзя было иметь в сознании. Человек быстро б попал на костёр инквизиции. А выразив её вытянутостью, Эль Греко костра избежал. Никто его подсознание не понял (кавычек не ставлю). “Поняло” только подсознание всех и заставило вычурность Эль Греко принять. Потому что люди и сами мучились от чрезмерной грешности, до какой докатились. Инквизиция появилась не зря. Но она работала с сознаниями. Может, кто-то мудрый в инквизиции понимал Эль Греко адекватно, понимал, что тот, собственно союзник палачей-инквизиторов, по-своему – уродуя – мучая людскую совесть грешников, не могущих от греха воздержаться. И, может, Эль Греко ещё и потому не попал на костёр – ибо свой. Но закон обычной жизни, вне инквизиции, не требовал искажения натуры. Только на фоне его и было действенно искажение натуры.

.

Способом цитирования следующего случая – может, согласия моего с Кантором – у меня ничего не получится: никто не поймёт слов Кантора.

Приступим к подступам его мысли пересказом.

Все знают, что постмодерн так изверился во всём, что достойным быть идеалом ничему не поручает быть. (Соответствующие слова Кантора таковы: "Истинного изображения… нет”.)

А мною усвоено следующее (самоцитата, и надо знать, что недавно тогда шла надоевшая всем столетняя религиозная война с упрёками в аморальности противников с обеих сторон): “В Италии, где католицизм был далёк от поражения, акцент был на борьбе, во Фландрии, где поражение протестантов казалось исторически временным, акцент был на бравурности (Рубенс). А в Испании, где инквизиция была сильнее всего, акцент стал на каком-то улёте из жизни” (http://art-otkrytie.narod.ru/velaskes10.htm).

Улёт чем-то похож на постмодерн. Согласны?

И Кантор что-то подобное написал. И я согласен. И вот он с таким багажом приходит к Веласкесу:

Далее я предлагаю вникнуть, в чём состоит улёт в этой картине (помимо ставшего очевидным за века и века издевательства Веласкеса над королевской четой, присутствующей тут всего лишь маленьким отражением в зеркале, что есть антиулёт, ибо не сносить бы Веласкесу головы на плечах, если б кто-то королевской чете сказал, ЧТО кое-кто в картине видит).

По Ортеге-и-Гассету улёт (фантомность, развоплощение) выражен, во-первых, отказом от итальянского сильного бокового освещения, моделирующего лица, выявляющего любую морщину, и переходом как бы к византийской и китайской живописи без теней.

Шут в “Менинах” больше всего сопротивляется таким словам*. Но можно себя заставить думать, что очень уж резкие черты лица (носогубная складка) связаны с его профессией и не могли быть совсем проигнорированы Веласкесом. То же относится к ещё более грубому псу. Все остальные сопротивляются фантомности гораздо меньше, и инфанта – меньше всех: такая нежная тень на её лице.

Другим выражением фантомности является труднее выявляемая малоцветность. (Предлагаю поверить на слово Ортеге).

Третья – отказ (неопределённостью движения) от того, что называется ""движущееся” движение”. Как бы фотографическая остановка момента. Наиболее оно выражено в художнике. Не понято, он на кисть краску уже взял и несёт её к полотну или, наоборот, только собирается краску взять, то есть рука движется к палитре. Непонятно и телодвижениие инфанты. Голову она повернула в одну сторону, смотрит в другую. Она-то сморит на маму и папу, которые у нас за спиной (и отражаются в зеркале, что справа от двери). Но король и королева так основательно изъяты из числа тут присутствующих, что смотрение инфанты выглядит неопределённым. Не понятно, что делал заинтересовавшийся тем не менее происходящим тут слуга в другой комнате. Не понятны цели движения рук у двух крайних справа фигур. Не понятно, зачем от центра внимания двинулась третья справа фигура. Вообще не понятно, что за церемония перед нами происходит.

Теперь перейдём к тому, что написал Кантор. Мнение Ортеги-и-Гассета о Веласкесе не может быть, чтоб он не знал. И выдал Кантор мнение Мишеля Фуко (который тоже не мог не знать мнения Ортеги). Я позволю себе сконцентрировать мнение Фуко в такой цитате:

"…исчезновение того [королевской четы], что обосновывает изображение” (http://lib.ru/CULTURE/FUKO/weshi.txt).

Это перекликается с Ортеговским:

Смысл пересказа Кантором можно сконцентрировать такой цитатой:

То есть возражать Кантору не за что (что не лишает учинённую проверку какой-то ценности для того, кто такого про “Менины” не читал. Я сам о развоплощении именно в “Менинах” не знал).

.

Что плохо – это что Кантор не вводит историчность в своё повествование, не акцентирует, что, во что он у Веласкеса вжился, это его, Кантора, перенесение в дух времени Веласкеса. Более того, создается впечатление, что, обсуждая картину Веласкеса, Кантор утверждает, что он, Кантор, постмодернист, и что это единственно верная мировоззренческая позиция.

И тут у Кантора кончается подглавка 1 главы “Диего Веласкес”.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/YTCe1klW20ggyCse

*- Это не улёт от жизни, а, наоборот, утверждение, - образом смотрения на зрителя только этого персонажа, - тогда непринятого мнения, “что они [карлики] тоже достойны уважительного отношения” (https://dzen.ru/a/YxCSCM36Ww9GgRPj).

- Так это, наверно, осознаваемое Веласкесом издевательство над порядками своего времени в Испании (над королевской четой – собственно неизображением – прямым, во всяком случае – этой четы на картине).