Читал-читал с упоением и вдруг захотелось начать об этой книге писать – “Город Брежнев” (2017) Шамиля Идиатуллина. Строго говоря, не писать пока захотелось, а процитировать:

Из-за этих "прыгал и дергался” захотелось.

Пишется с точки зрения тринадцатилетнего пацана 80-х годов, Артура, как-то всё-таки устойчивого к влиянию западной молодёжной контркультуры.

Я вспомнил себя. Я как-то тоже стихийно проявлял устойчивость. Только 20-25 лет раньше времени действия романа: так и не научился дёргаться. Было так стыдно, что не мог себя заставить.

А год назад меня разыскал однокурсник (он с какого-то недавнего времени стал верующим) и сказал такие слова: “У меня сохранились фотографии наших, на какой-то документ, наверно, фотографировались. Не помню, как ко мне попали. И я тогда написал на обороте как бы на память на будущее. И твоя фотка есть. И написано мною: хороший человек”. А что меня тогда чуть из комсомола не исключили (я выступал против вранья) и из института соответственно чуть не выгнали – он не помнит.

Я ко всему теперь безучастен. Но сейчас к слову вспомнилось…

И ещё вспомнились давние слова сослуживца, когда я раз затащил его домой. Он стал смотреть, что за книги у меня стоят на полке. Одна называлась “Искусство нравственное и безнравственное” (я занимался эстетическим самообразованием тогда и покупал соответствующие книги). 1969 года издания. Против молодёжной контркультуры написана. А он, хоть вчуже, но понимал тогдашнюю молодёжь, падкую на так называемый западный образ жизни – раскованность, скажем так. И вот, глядя на ту книгу мою, полистав её, он вдруг говорит: “Как ты сумел сохраниться?” А я был, ой, с какой грязнотцой, только он не знал… И всё же он был прав по большому счёту.

Менталитет чудесным образом самосохраняется веками… Запад – цивилизация, СССР – культура, - так тогда писали в “моих” книгах. Теперь это называют противостоянием цивилизаций. А я силу капитализма вижу в обращении к человеческому низу, а Россию вижу стихийно сопротивляющейся капитализму, пусть и привычной расхлябанности ради.

Сейчас напор на Россию с Запада (чтоб её самобытность уничтожить) усилился, по-моему. Хоть бы за счёт теперешней открытости России по сравнению с закрытостью СССР. Вот Идиатуллин, думается, и взял на себя труд противостоять. Я б его книгу переназвал – “Как закалялась сталь”. Артур внешне вовлечён в жизнь сверстников. Но внутренне – нет. И совсем не потому, - как вещал Высоцкий,- что “нужные книги… в детстве читал!”. Другое поколение. Оно как-то иначе сохраняло менталитет. О том, думается, и книга “Город Брежнев”. Был, да, не социализм, а лжесоциализм (соответственно лживости и город Красные Челны переименовали в 1982-м в Брежнев). Но всё-таки… тогда было так называемое неконтрастное общество, своё всё-таки (уволить с работы было не просто, и обеспеченность работой была 100%-ная). По чему и ностальгия теперь.

А тогда… Вполне себе плыли по течению в капитализм.

Как факт. Чтение книги “Город Брежнев” я использовал для прослушивания песен, которые во множестве упоминаются в тексте. Так я иные мелодии, оказывается, могу насвистеть! – Вот – Бони М, “Ночной полет на Венеру" (могу вторую часть – про Распутина). – Никогда про себя не знал, что знаю мелодию песни Бони М. – Что значит естественное! Естественный ответ на обращение к человеческому низу, как ни утрировано это звучит. Красиво это, наверно, называется: ничто человеческое мне не чуждо.

Так тем героичнее Россия! Если поддаться – по противоположности тогдашнй массе – волне патриотизма из-за этой стоической отстранённости Артура на пионерлагерской дискотеке:

А ведь это так понятно: услышать любимую мелодию – сласть же!..

Как естественно катился лжесоциализм и СССР к своему концу…

Как естественно же тянет большинство теперь к какому-то возвращению истории… После страданий 90-х.

И ведь не избегает Идиатуллин описания и несчастий советского времени. Видно, постсоветские пострашнее. А естественность низа, так сказать, уж больно пуста. Это особенно видно по пустоте текста того же “Ночного полёта на Вернеру” (первой части).

Эра комфорта и удовольствий… Катание на космических кораблях… Как заявка на в принципе недостижимое и – вторая часть, про Распутина – как заявка на в принципе достижимое. Даёшь ПП и ПО! (Престижное Потребление и Предельный Опыт.)

Впрочем, неизбегание несчастий советского времени, кажется, оборачивается – при переходе повествования за время в пионерлагере – их сплошностью. И тогда – прощай ностальгия по пусть и лже, но социализму. С его, по сути, направленностью, едва ли не обратной тогдашнему лживому лозунгу: “всё на благо человека!”.

Даже читать стало мне страшно. Ведь и начиналось-то (до пионерлагеря) с того, что Артурика кто-то уже крепко побил, а потом он избежал драки ещё аж с тремя парнями.

Я в таком месте был раз. В первой командировке. В Славянске в 1960-м. Ранним вечером парни в ватниках выходили на улицы гулять-подраться. (Я благодаря Идиатуллину понял теперь, почему в ватниках – удары смягчают.)

Героическая Россия… Как сказал один таксист, поддав одному, чуть не попавшему под колёса: “Недельку-другую не дерёшься – всё, трусость начинает подползать”. Как сказал (а я оборвал) Феофан Затворник: “Дело не главное в жизни, главное – настроение сердца”. Безбашенный народ…

(А есть отличие от западной молодёжи? Есть. У той ПП и ПО как-то не связаны с личной смертью. Катание к Венере прошло нормально, хоть и пришлось делать какой-то манёвр, нарвавшийся на убийство беспредельщик Распутин – всё-таки не своего менталитета: “Ох, эти русские!”. У русских же, да и у татар – у россиян – чуть не каждый пацан по сюжету ходит по краю жизни и смерти из-за хулиганства. Если не заряжена вся страна на что-то невообразимо трудное, как, можно думать, про массовый энтузиазм строителей социализма, так называемого, в 30-х годах. Если нет – прав упомянутый Феофан Затворник, ибо мало ли каким окажется в следующую минуту настроение сердца.)

Если б мне скинуть годков 60, меня б начало колотить от страха предчувствия беды.

Может это автор из-за того, что он татарин, в националистическом порыве мстит так за полутысячелетнюю оккупацию Россией и потому сочиняет так?

Горизонт мировоззрения всех в городе Брежневе, похоже, замыкается плохо устроенным бытом. Не потому плохо, что бытием люди заняты, а по принципу “Дело не главное”. Хоть "Особых неудобств Марина не ощутила”. Но авторское отношение – ужасно. Как у одного известного мне русофоба, ставшего в эмиграции ультраамериканцем. Он и сам голодал-де в Крыму в отпуске от отсутствия магазина и сын его годовалый чуть не умер в Риге, мол, из-за какой-то загвоздки с детским питанием. – СССР – кошмар, в общем. Настроение, противоположное описанию пионерлагеря. Там была точка зрения ребёнка, теперь – взрослого.

И… Марина встретила Витальтолича, вожатого из лагеря, своего любимого. Правда… выжитого из лагеря за справедливость.

До дрожи рук всё же у меня дошло. Марина с Виталиком помиловались. А потом Марина пошла искать одолжить сахар у соседей. И чуть не была изнасилована. Всё же сжалился автор над Мариной. Услышал Виталик её зов. Такого я от автора уже не ждал.

Но он сквитался. – Вот – похороны очередного убитого в Афганистане…

От многого меня уберегла судьба в советское время. Ни бит сильно я не был, ни сын не вырос, когда призывали воевать в Афганистане…

А в книге продолжается тихий ужас. Марина боится входить в своё общежитие. Каждый шаг – как на фронте под пулями.

Что-то я в необычно нервное состояние впал…

Вошла, наконец (с напившимся из-за похорон Виталиком), - так новое несчастье – милиционер к ним по поводу избитого вчера насильника.

Минное поле, как говорится. Впрочем, мне минное поле, противотанковое, правда, на стажировке, помнится не страшным, а неприятно хлопотным делом разминирования.

Та-ак. Теперь детское хулиганство до смерти.

Стало не хотеться дальше читать.

Советский образ жизни изображён: у взрослых всё замкнуто на бытовых и служебных проблемах, дети – от безыдеальности всеобщей – нацелены на такое хулиганство, которое чревато смертью. Такая вот извращённая – относительно Запада, общества контрастного – эра Потребления со своими (у неконтрастного общества) ПП и ПО.

Но как скучно стало читать! Всё ж – понятно. Я до ощущения непереносимости довёл свой вкус, если нет ЧЕГО-ТО, словами невыразимого – просто читать не могу. Приходится через каждые несколько абзацев прерываться на что-то более интересное.

Я поражаюсь, между прочим, как у самого автора хватает терпения абзац за абзацем описывать чернуху? Суконным языком (впрочем, это когда о взрослых; когда о ворах или пацанах – жаргон аж зашкаливает). Простить ему, что ли, что его жжёт точно такой же ужас предкатастрофы теперь, какой был в конце 80-х? – Нет. Не могу.

Хм. Я увлёкся. Вчера так зачитался, что аж забыл спать лечь вовремя. Что значит проявилась фабула – судьба Артура в этом трижды жестоком мире. Плюс опять хочется переназвать роман на “Как закалялась сталь”. Глава, перед которой я пишу данный абзац, называется “Огнеупорное сопротивление”. Жаль только, что исходной “Как закалялась сталь” мне пришлось отказать в художественном смысле, оставив только образный (как и полагается для произведения прикладного искусства, идеологического, к идее коммунизма приложенного). Так же, наверно, придётся и с “Городом Брежневым” поступить. – Вон – опять автор сжалился над персонажем, Артуром. И, ничтоже сумняшеся, тот же Витальтолич оказался, где нужно, как рояль в кустах.

А вот и ясная параллель тогдашнего с сегодняшним – экономические санкции против СССР, введённые Рейганом. Я аж полез в интернет проверять. Точно того, что описывает Идиатуллин, не было, но другие – были. То есть Артурик – образ теперешней России. – Стало совсем всё ясно и прозрачно, что плохо для моего эстетического экстремизма, требующего обязательной недопонятности для высшей оценки. (А роман-то третью премию получил в “Большой книге 2017”, то есть, по мне – нельзя было.)

Ч-чёрт! И я слёзы выкатил.

Менты убили. Что и Артуру давеча грозило.

Ч-чёрт, но это ж… Я и не помню, кто этот Серый. Просто автор описывает так, что не запоминаешь. Ерундовейшая книга. А я уже весь погрузился в непредсказуемую судьбу этого Артура, который может быть убит в следующей драке пацанов. – Так сделано, что этот город Брежнев – место повышенной опасности жизни

Ну и ну. Оцепенел весь. Разбила стёкла в милиции толпа с гробом – это ерунда. А вот Артур пырнул ножом того милиционера, который грозил его в камеру к пидарасам посадить… Ну и выверт. Только что руки не трясутся.

Вот только есть ли аналогия с современностью-то? Зачем было так круто заворачивать?

Убил милиционера-фашиста. Пусть и нечаянно. Которого и кричал Витальтоличу, что убьёт.

Я почему-то втянулся в чтение. Или не почему-то, а потому, что всё время какое-то напряжение, и совершенно не известно, к чему, в общем, идёт. Всё очень подробно. От этого жизнеподобно. И эти неожиданные сюжетные повороты. Будет очень досадно, если так же неожиданно будет счастливый конец. Задел есть – в убийстве Артура не подозревают. Правда, подозревают Гетмана, который с ножом было напал на Артура, да тот его уложил одним ударом. Гетман Артура знает… – В общем, я поплыл от этой цепи экшн. И что: этак в суете и оборвётся, что ль, повествование (конец уже близок)? Или… может, это непрекращающееся ожидание очередной неожиданности и есть то ЧТО-ТО, словами невыразимое, которое я так ценю в художественной литературе? Что б оно здесь могло значить?..

Во. Вдруг.

Отец с сыном поехали на дачу из подпола гаража забирать яблоки, соленья. Те примёрзли. Ну что, казалось бы?

И – конец главки.

И в следующей опять что-то плохое зреет в подтексте.

А может, это у меня ознакомительный кусок текста на экране?

Глянул в конец – вроде финал там. Так и есть: сюжет будет просто оборван.

Ужас. Днём. Девочка. Изощрённейше отбиваться пришлось от мальчика… И вообще всё время, как на минном поле. – Оторваться нельзя – читаю.

Отца и сына кто-то в подполе… закрыл. Возможно, обидившийся на отца Виталь… Вылезть – не возможно.

По мельком увиденному финалу ясно, что они как-то выберутся… То есть автор опять спасёт…

О-пу-петь. Они осколком разбитой банки от солений скребут доску люка.

Вот пассаж… Парень всё-всё отцу рассказал. Виталь, надо понимать, чиканулся всё же в Афганистане… Слишком обидчивый. Потому и Марину бросил.

Во:

Для этого вывода всё сочинено. И сумасшедшее актуально, имея в виду нынешнюю пятую колону.

А вот дальше – что-то плохо. Виталик морально пал. Он решил погубить отца и сына, чтоб отец не рассказал, что из-за него, Виталия, случилась авария на заводе. И тогда – прощай карьера.

Жаль. Испортил Идиатуллин своё произведение.

Так обидно. Проигнорировал психологию. Идеальный герой оказался хладнокровным, способным на убийство карьеристом. – Циничный приём сочинителей детективов (на убийцу сначала ничто не указывает).

И теперь понятно – я всё время запрещал себе об этом задумываться – что за нелепые карьерные перспективы придуманы для Виталия?! Он без образования, бывший десантник из Афганистана. Так как его можно было ставить помощником главного энергетика чугунолитейного завода (отца Артура)? Как можно, пусть он так даже назначен так, использовать его и в качестве водителя? Как могли такому неучу поручить поехать по поставщикам выбивать сырьё? Как мог отец Артура оставлять его на Новый Год вместо себя с, так понимается, правом подписи? Как после аварии остаётся как бы неизвестным, что подписал разрешение на сомнительную плавку не главный энергетик, а Виталий? Что Виталий, используемый как личный шофёр, знал, где дача главного энергетика, понятно (для того, наверно, и сделано такое странное использование помощника: в качестве личного шофёра). Что по номеру автобуса, на который сели отец с сыном, можно было понять следившим за ними Виталию, куда те поехали, тоже понятно. Но зачем надо было для верности делать, что за тем автобусом сразу пришёл второй, чтоб Виталий мог на нём следом приехать и проследить, что эта пара в гараж пошла (в какой именно, ибо те сосредоточены вместе)? Или при прежних поездках на казённом авто приезжающие в гараж не ходили? (Можно проверить. Так и есть. Не ходили. Просто выкопали кусты смородины и уехали.)

Всё автор с приёмами детективщика знал наперёд, что писать. Ничего у него нет от подсознательного идеала. Хуже того, на натяжки (вышеперечисленные) готов.

И ведь зачем!? Что автору стоило просто сделать Виталия слегка невменяемым из-за Афганистана, слишком обидчивым? Был бы лишний упрёк плохо устроенному обществу. Не вплыли б в область внимания все перечисленные натяжки. – Нет. Надо было сделать этот проклятый модный хороший конец. Надо было наказать Зло. Убить Виталия. Кому? А тому (с дружками ворами, для того воры и были вставлены – см. выше), кто хотел изнасиловать Марину и был жестоко Виталием побит.

И не только хороший конец поманил автора, но и эта манера телесериалов побольше прикольных эпизодов нанизать. – Эти невероятные по ловкости увёртывания от хулиганов. И у Артура, и у бэкадэшника (боевая комсомольская дружина) Стаса, и даже у девушки Артура, Тани.

Нанизывание эпизодов было изобретением кончающегося средневековья (плутовской роман). На арену истории взамен коллективистского христианства выходил индивидуалистский капитализм. Нужен был средний жанр, чтоб отражал ценность простой жизни (до того была или высокая драма и трагедия или насмешливая комедия – про сильных и отверженных мира сего). А теперь нанизывание нужно просто из коммерческих соображений – чем длиннее, тем дороже платят автору.

Жаль потраченного на чтение времени.

Или не жаль? Я получил опыт, что даже если чувствуешь ЧТО-ТО невыразимое, это может оказаться просто специально умалчиваемым. Его-то чуешь, да, подсознанием своим. Но это – не подсознательный идеал автора.

А сознательнй идеал, да, у Идиатуллина есть, есть – официально повторяемый властью: нужны-де великие дела России, иначе она не Россия, нужен научно-технический прорыв, как при Сталине. Идеал трагического героизма. Только с ним энергия пацанов не пойдёт в хулиганство, используемое пятой колонной.

За то, видно, и дана произведению третья премия “Большой книги”.

Но я б за сознательность идеала премию не дал.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6049.html