Дает универсум, нечто третье, еще неизвестное сравнительно с двумя известными: исключительно объективностью и исключительно субъективностью. Немедленно дает.

Предпонимание*

*- Приведённое ниже толкование не верно. Верно - тут.

Грешен я перед Велимиром Хлебниковым. - Не зная броду, сунулся в воду. Два раза сунулся. Один раз – распространив на него то, что касалось Маяковского (перед-мещанами-скандальность – от коллективистской его досады на поражение революции 1905 года). То есть разрушительность я заакцентировал (чему по видимости соответствовала заумь). Другой раз я заступился. Пискнул против обвинения Хлебникова в таком индивидуализме-субъективизме, который передать, мол, информацию аж не стремится (чему по видимости заумь тоже соответствует).

Теперь, не зная, насколько брод я узнал, я хочу в третий раз сунуться в воду.

Брод бывает на уширениях прямых участков русла реки. А уширение и обмеление в историческом течении поэзии это как бы от надоедания того, что было. Потом надоедает, что стало, и когда-то дело доходит опять до привлекательности того, что было. Вот так же – с заумью, оказывается.

Попробуйте прочесть так: "Мойдя дяса мыхчест ныхпра вил". – Правда заумно звучит?

Вот против почти так заумно скандирующего Державина, пишет Брик, и выступил Пушкин.

Ну в самом деле: не алмазная, а алмазна, не с высоты, а с высот, не четырьмя, а четыремя, не серебра, а сребра. Поддавшись ритму, мы уже читаем не "скАлами", а "скалАми", не "жЕмчугу", а "жемчУгу". "…ритмические требования слишком усиленно выпирают и грозят обратить стих в заумную речь" (Брик О.М. Ритм и синтаксис http://literra.websib.ru/volsky/text_article.htm?111).

"Слишком", - пишет Брик.

Предромантику Державину, своевольно-оссиановски выражавшего, - в образе водопада-Потемкина, призванного завоевать Причерноморье и Балканский полуостров, - славную военную разнузданность России, очень даже нужна была эта скандирующая речь. А рано протрезвевшему от романтизма, продекабризма, а тем более от предромантизма, Пушкину это безумие, заумие было уже "слишком".

Также как при Некрасове, когда крепостное право уже совсем допекло, пушкинская гармония ритма со смыслом стала заумью. А потом и пережим несчастного гражданского смысла стал пустым звуком.

Аж компьютер сигнализирует, что слишком неблагозвучно – " в тьме".

Это время царской реакции на революционный предшествовавший революционный подъем - Надсон. Символистам он, наверно, казался таким же скандирующим и корявым, как взрослому Пушкину Державин.

Однако и запевший в полете к заоблачному русский символизм перед лицом краха первой российской революции скоро показался замыслившимся, по словам Пришвина.

А есть такая психологическая реакция неприятия действительности – бегство вперед. Вот, может, своей откровенной заумью Хлебников и сотворил то же.

Бобэоби пелись губы,

Вээоми пелись взоры,

Пиээо пелись брови,

Лиэээй — пелся облик,

Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.

Вне протяжения Лицо (да еще с большой буквы) – универсум, про который говорит о Хлебникове "Энциклопедия постмодернизма", трактующая постмодернизм совсем не пофигизмом, а чем-то позитивным, и самого Хлебникова – как постмодернизма предтечу (проторезонанс, как любят витиевато выражаться теоретики постмодернизма).

Это "с большой буквы" для глаз – с большой. Как для глаз – курсив букв "э", воспринимаемый в окружении прямого шрифта буквами, находящимися под ударением.

То есть совсем даже и не на третий пеон ( _ _ / _ ), не на скандирование заумности ориентировался Хлебников. (Без курсива ж тянет произнести: бобэОби, вээОми, пиэЭо, лиэЭэй, - т.е. как и концовки строк, где простые слова. Только с гзи-гзи-гзЭо мы естественно попадаем в унисон с Хлебниковым.)

То есть при всей заумности названных слов они явно намекают на что-то смыслоподобное, раз противостоят этому третьему пеону простых слов (бобЭоби - _ / _ _ - пеон второй был бы, если б продлился далее; вЭЭоми - / / _ _ - нисходящий ионик, был бы соответственно; пиЭЭо - _ / / _ - антиспаст; лиЭЭЭй - _ / / / - эпитрит первый). И тогда велика вероятность, что Томашевский был прав, что каждое заумное слово получает комментарий. А относительно губ каждый человек присоединится к словам Тынянова: "Губы — здесь прямо осязательны — в прямом смысле".

Предпонимание прямо какое-то. Вот бы так и с остальным!

Но увы.

(Это почти как в аппарате чтения мыслей. Он реагирует на сигналы мозга при думании, управляющие языком. А у нас с Хлебниковым – губы…)

Вот глаза говорят – все знают. Только никто не знает, чем физически они это делают.

Брови – те уж просто к органу мимики относятся.

Хлебников же энтузиастски думает, наверно, что открывает нечто как-бы-общепонятное, доязыковое.

Внимательному человеку также заметно, что количество "ударяемых" "э" по строкам плавно растет до трех, а потом резко падает до одного. Как волна.

Впечатление, что передается динамика.

Как бы волны набегают, набегают, набегают и – отступа-ет это, оставляя гладь: длинную одиннадцатислоговую строку. Словно зеркало. А там отражается Лицо универсума, глядящее с неба.

Хлебников не мог не знать "Последний катаклизм" разочарованного Тютчева:

Но Хлебников не был так растерян, как Тютчев. Как и всякий авангардист, Хлебников агрессивен в своей правоте. Он же думает, что дает универсум, нечто третье, еще неизвестное сравнительно с двумя известными: исключительно объективностью и исключительно субъективностью. (Так, по крайней мере, утверждает "Энциклопедия постмодернизма", и, похоже, что так и есть.)

Дает! Читателю, человечеству. Немедленно дает. В режиме чтения. Даже не исторический оптимист, а розовый мальчишеский оптимист.

И дает не Бога, а Что-то, равное ему, хоть и атеистическое. Предпонимание, - повторюсь. По образному сравнению Выготского слова вторичны, как капли к облаку. Внутренняя речь, например, есть между мыслями и словами. Так что-то, может, такое и дает нам Хлебников агрессивно, заумью.

Если читатель не косный, то в этой агрессии "автор будет всегда победителем, так как он демонстрирует себя – как образец новизны, творческой свободы" (Тырышкина http://avantgarde.narod.ru/beitraege/ov/et_avangard_post.htm). Другое дело, будет ли это акт искусства или околоискусства, раз не непосредственное и непринужденное тут со стороны автора воздействие, а непосредственное и принуждающее, как сама жизнь.

Так или иначе, но что-то богоравное читателю автор дает. Хоть лично моя ассоциация с ликом из стиха Тютчева вызвана не большой буквой у Хлебникова, а примечанием к стихотворению: "Лицо — у Хл. обычно лице (устар.)".

А это "е" в конце всего стихотворения тогда можно понимать как сродное с теми волнами "э", что накатывались в начале. Уже там, мол, сквозила суть.

Нехорошо, может, что Хлебников как-то не позаботился, чтоб его личная особенность: предполагать "лице", когда написано "лицо", - может стать явной только читателю, много других хлебниковских стихотворений читавшему. Это – индивидуализмом пахнет. А Хлебников же коллективист. И интернационалист. Нет, представитель идеального общества будущего (""Общество Председателей Земного шара", либо "ка" других людей"). Сама заумность об этом свидетельствует.

- А как же быть с тем фактом, что помимо зауми тут русская речь?

- А вот так, например: "…Хлебников… угадал творческие возможности, заключенные в двойственности России. Как сочетать западное обожествление свободной личности с восточной покорностью року" (Вайль, Генис. Родная речь. Уроки изящной словесности. М., 1999. С. 126).

Эти два автора, правда, вопросительным знаком закончили процитированные предложения, но все же – некоторый ответ.

Или вот словосочетание все из той же "Энциклопедии постмодернизма" в связи с философией Хлебникова насчет "коррекции существующей общенаучной и специфически философской терминологии сообразно специфике этно-национальной ("славянской", "евразийской" и "материковой") ментальности".

Чем-то наднациональным тут веет.

Может, потому и устаревшее "лице" у Хлебникова имеется в виду в разбираемом стихотворении. Может, потому в терминах аж античного стихосложения оказалось возможным описать стопы, к каким тяготеют заумные слова. Может, потому в них – долгие гласные, характерные греческому, латинскому, угро-финским языкам, некоторым тюркским (якутскому).

Прав, наверно, недавно умерший философ Библер:

– Революция духовная… (искусство, научно-теоретическая мысль, философские искания первой четверти века) – совпадает по времени с революцией социально-аргументированной, с диким напором государственно-идеологического всевластия, с утопизмом новой мессианской мощи. Одно принимается за другое… В итоге… духовная революция, не успев начаться… разделяет анафему, относящуюся к идеологической сфере – к сфере, наследующей конфликты, призывы и идеи XIX века".

И по тому, насколько внятен людям станет Хлебников, можно будет судить, насколько близко человечество к спасению от гибели.

Я б, может, и без теории от Брика смог бы проанализировать "Бобэоби", если б я в своей повседневной жизни не избегал стихотворений, как чего-то непонятного. Может, любящие их, читающие их во множестве, чуют как-то историю взаимоотношений ритма и семантики, историю, длящуюся аж по сей день. И – могут сами, без впадания в пошлость понимать и сочинять стихи. Я – не могу.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/37.html#37