Когда-то победившая буржуазия, будучи очень довольна своим главенствующим положением, силою обстоятельств заставила художников воспользоваться академическим искусством и изображать эту победительную буржуазию с большой приязнью и, стараясь угодить, прямо идеализировала её облик, притворяясь, что придерживается просто сходства с натурой. Никакой загадочности и тайны. Всё – наяву. Никакого подсознательного идеала – только осознаваемый: хвала сильным мира сего.

Всё оппозиционное поневоле призвано было от натуры отступать. Самое художественное (с подсознательным идеалом прекрасного внутреннего мира автора, раз внешний, буржуазный, так плох), романтизм, странностью отметилось такой – какой-то ультракрасотой (это тоже ведь отклонение от натуры). Более трезвый реализм начал просто от натуры отступать. Мазки красок делать грубее, видеть резче. В чём впрямую показывая свой критицизм. Опять исчезла тайна из-за тенденциозности.

А через 100 лет в оппозиции к вещизму капитализма и стремившегося к конвергенции с ним лжесоциализма гиперреализм вернул тягу изображать натуру до буквальности.

И поскольку Файбисович не был пионером на этом поприще, мне кажется, что в его критицизме, им самим осознаваемом и так и называемом, сказывается, что и он подсознательного идеала лишён. Имеет осознаваемый – одухотворённость. Для чего, скрывая ненависть, изображает тщательнейшее следование натуре.

Вы обратите внимание, как мало лица в этом изображении. Вся сила умения художника сосредоточена на передаче замшевости пальто персонажа, кожести сидения, древесности металлопласта, каким отделан изнутри автобус.

Я принялся писать о Файбисовиче, прочтя в одном месте сравнение этой картины с “Неизвестной” Крамского. – Но там – можно было без меры фантазировать, исходя из колоссального психологизма в картине. Я тут сумел увидеть у Крамского и подсознательный идеал (благое для всех сверхбудущее) и символистский реализм – отличавшие-де Крамского от большинства передвижников, иллюстраторов плача о несчастном народе.

Здесь же… То же противопоставление материального ближнего и нематериального дальнего планов мне ничего не сказало из-за нарочитого почти отсутствия лица.

А когда есть лицо – ещё страшней.

Ещё не наступили те страшные времена катастройки, а жертва – вот уже. По мысли художника это продукт советскости. Спустя 20 лет, уже в эмиграции, мне сказала молодая женщина, не жаловавшая бывший СССР, после посещения Петербурга: “Там страшно. Все такие угрюмые”. – Я промолчал. Я там был в командировке в самый кошмар, в 90-е, и не заметил никакой угрюмости. Так зато я и не русофоб, а наоборот. – Тут, правда, не Петербург после реставрации капитализма изображён, а Москва, катящаяся в эту реставрацию. Но, по-моему, всё равно. Эта холёность живописи есть сила ненависти ко всему советскому.

А вот – к тем, кто был подавлен крахом советского.

Разбито стекло, замутнявшее видеть адекватно, мол, а радости – никакой у совка с его централистским (Кремль же тут) менталитетом.

Не сумеют они воспользоваться Свободой.

Так и есть!

Моей семье меньше других удалось пострадать при повсеместной первоначальной разрухе от реставрации капитализма. Но все стали зарабатывать больше меня: и жена, и сын, и дочь. Ну так я стал экономить на себе, есть отдельно, вместо мяса перешёл на сою, не покупал туфли, хоть старые уже просили есть. Я стал, наверно, походить на бомжа – меня охранник однажды не впустил в дорогой магазин. Но лицо у меня, видно, производило противоположное впечатление, писателя, кем я и стал, по сути. И на улице никому в голову не приходило опустить глаза и посмотреть, как я обут. Но Файбисовичу на глаза я не попался.

- Что: нет никакого искусствоведческого анализа – красок, мазков, колорита и т.д. и т.п.?

• А разве достойны его произведения прикладного искусства, приложенные к усилению переживания, в общем-то, знаемого? Тут – приложенного к неприязни к советскому, в частности, и к российскому вообще.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/besovich-etot-hudojnik-faibisovich-604339ed665e4413f3740d51