Это – продолжение сочинённого тут. Я там, сославшись на принципы, дал их мало. Больше козырял непосредственностью переживания. Вот и результат получился неполным: антиобычность, мол, Фабра. С малообоснованным намёком моим, что не зря на Фабра публика жаловалась, и зря его защищали некоторые искусствоведы.

Да и не жаловалась публика на обсуждённое произведение. Жаловалась на неуместность чучел животных вне зоологического музея.

Зоологический музей принадлежит сфере науки. А та, имея целью истину, в некотором отношении безнравственна. Художественный же музей к нравственности ближе, ибо самые главные его произведения, произведения неприкладного искусства, своим общением подсознательного идеала автора с подсознаниями восприемников, обеспечивают ту функцию искусства, которую больше ничто не обеспечивает (кроме личного примера в жизни) – непосредственное и непринуждённое испытание сокровенного мироотношения человека с целью усовершенствования человечества (Натев. Искусство и общество. М., 1966. С. 223).

Тот момент, что почти в таком качестве искусство возникло вместе с человечеством, обеспечило мизерное число типов подсознательного идеала автора – столько, сколько есть характерных точек на синусоиде (образе изменения и превращения идеалов из типа в тип), - на синусоиде, отображающей вытянутую во времени цикличность превращений между полюсами “коллективизм” и “индивидуализм”.

По теории Поршнева человек произошёл отщеплением мутантов от палеоантропов. Первые были кормом вторых. Вторые первым внушали отдать ребёнка на съедение стаду. – И отказаться нельзя (стадо же, без него нет жизни, коллективизм), и отдать нельзя (индивидуализм). – Стресс. А от стресса животные умирают. Но не эти мутанты, у которых в порядке мутации наросли “лишние” лобные доли мозга. Туда стресс разряжается, породив третье переживание, экстраординарное. Которое при его условности и есть искусство с той уникальной функцией, которую открыл Натев. Так поначалу это была даже и не условность. Ибо экстраординарность вводила в ступор самого внушателя, и ребёнка в этот раз можно было спасти. Попутно это всё было, собственно, появлением второй сигнальной системы. То есть человечества. Которое и оформилось путём удирания мутантов из стада.

Чтоб категорически отличать себя, людей, от них, нелюдей, своих умерших не съедали, а стали хоронить. И это задержалось по сей день. Ну, за исключением отношения к особым умершим – главам общества. Фараонам. Теперь – к Ленину, скажем, оказавшему влияние на весь мир. Это, обычай хоронить, и на трупы домашних животных перешло. И считается кощунством – сделать из трупа манекен. Он же будет абсолютно похож на того, кто жил недавно и не забыт, это уже будет близким к воздействию жизни, непосредственному и принуждающему (по Натеву). Как перформанс. Что и выводит манекен и перформанс за пределы искусства (условности).

Что и вызвало протесты посетителей Эрмитажа и Главного штаба, где экспонировались произведения Фабра.

Мне можно возразить: вы сами воздействие манекена назвали близким к воздействию жизни. Живого блеска глаз в нём нет. Ещё чего-то… Это всё же условность.

Хорошо. Но чем движим был автор? – Ни одним из тех типов идеалов, которые охватывают автора подсознательно. Каковое качество, вспомним формулу Натева, связано с целью усовершенствования человечества. (Тут надо б перечислить те несколько типов, но это уведёт в сторону, и предлагаю мне просто поверить.) А вот сознание может автору подкинуть замыслы, бесконечно отличающиеся от тех нескольких, которые возникают у авторов естественно подсознательными. И один из сознательных может быть лишён цели усовершенствования человечества. Античеловечный замысел. – Чем не вариант? Особенно, если автор полностью в человечестве разочарован. Настолько полностью, что аж спокоен уже. – Тогда можно и раздавленную на дороге собаку приспособить для музейного экспоната.

А на словах сказать, что "…он таким образом даёт им новую жизнь в искусстве и побеждает смерть” (https://life.ru/p/930235).

Перефразируя поэта, можно сказать: мало ли, что можно в жизни намолоть!

Фабр просто за то, против чего человечество. Если, в общем, человечество предполагает конечный перевес Добра над Злом, Жизни над Смертью, то Фабр удостоверился в обратном. Потому он не придаёт трупам вид живых и украшает их лентами. Натурализм трупа прибавляет убедительности идее торжества Смерти. Для торжества – ленты.

Сознательность это и есть неестественность. А то, что не вдохновлено подсознательным идеалом, не есть первосортное, неприкладное искусство. Ему б не место в Эрмитаже. Но… Это вечное преклонение перед Западом…

Ну а сам Пиотровский?

"Современное искусство – вызов. Провоцируя, оно заставляет людей задуматься. Этому надо радоваться, а не огрызаться. Если кому-то такое искусство не нравится или не все его понимают – это нормально” (Пиотровский. https://spbvedomosti.ru/news/culture/provotsiruya_iskusstvo_zastavlyaet_nbsp_zadumatsya/).

Много верного тут. Вспомните испытательную функцию Натева.

Но вот если б на вершину был бы возведён подсознательный идеал (боговдохновлённость, как говорили когда-то), то Пиотровский не смел бы Фабра защищать. Надо бы вообще учредить музеи прикладного и околоискусства.

Я слышал когда-то давно по радио отца нынешнего Пиотровского, тоже заведовавшего Эрмитажем. Он объяснял, зачем покупает и хранит в запасниках непонятные произведения современного искусства. Затем, что вдруг когда-то в будущем их оценят. – Так это хоть имело смысл. Произведения неприкладного искусства, бывает, столетиями не открывают своего художественного смысла. Потому что трудно влезть в диалог подсознаний автора и восприемников.

Но с произведениями, задуманными целиком сознанием, всё ж сразу ясно. Всем. Или почти всем.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/ruzhizn/zemlia-ploskaia-neposredstvenno-gliadia-no-eto-ne-dokazatelstvo-5ee33edf5991a234c2b319e9