С. Воложин
Ермаков. Голубиная книга анархиста
Публицистический смысл
Нарочитая плохопись, чтоб выразить, как же плохо жить в современной России людям, чистым душою. |
Я обижен
Чем я могу оправдать существование этой статьи? – Советом не читать книгу Ермакова “Голубиная книга анархиста” (2018). Ибо к её характеристике прицепляют слова Роднянской о другой вещи Ермакова: "Пластика письма удивительная, защищающая честь классической русской прозы” (http://textura.club/rodnjanskaja-itogi-2017/).
Местами таки так. Но я могу спорить, что из всей России я единственный, кто книгу прочёл. Нет. Каюсь. В паре мест я не выдержал и пропустил. – Проспорю – невелика беда.
Я думал, на соискание премии “Большая книга” выдвинута вещь… надо потерпеть. Ведь у меня есть опыт терпения читать великие книги с великим отвращением, а в конце – как бы облакам ходишь.
У меня общее впечатление, что Ермаков осмелился применить нарочитую плохопись, чтоб выразить, как же плохо жить в современной России людям, чистым душою.
Не рассчитанной плохописью является изображение того, как Вася неоднократно заражает смехом окружающих. Я ни разу не рассмеялся.
Чтоб отомстить Ермакову за потерянное время я объясню пару странностей или недопонятностей текста.
Дело в том, что такие места являются для меня признаком высочайшей оценки. Я – эстетический экстремист. Я художественностью произведения считаю только наличие следов подсознательного идеала автора. А это – или противоречивость или недопонятность. Сознание пишущего ведь не может адекватно подсознательный идеал выразить – он бессловестен. Муки слова кончаются удовольствием от странно написавшегося. Чуть не в трансе.
Так первая странность была, что у Васи, удирающего в Валей от общества, какое-то выглядящее обычным для него отсутствие сексуального притяжения к спутнице при намёках, что та красивая, что его глаза это замечают, и при том, что она к нему льнёт и прямо призывает. Что за стойкость?
Оказалось, что это элементарная интрига ожидания, когда Ганс получит свою Гретхен. – В конце книги странность объясняется. (И месть моя – в грубости пересказа.) – Валя ж удрала из банды попрошаек при пахане Мюсляе. Вася думал, что Валя была того подстилкой, грязная, плюс Вася девственник и идеалист.
Этого не предполагаешь сразу, потому что автор сразу же оглоушивает: и Вася и Валя – с прибабахом, показываемым до чрезвычайности последовательно, разнообразно и подробно. Плюс реальность, описываемая прямым шрифтом, всё время тасуется с косым шрифтом напечатанными снами и видениями, которые – как и полагается быть снам и видениям – белиберда. Плюс манера письма, как бы натуралистическая, следящая за всем словно посекундно, парализуют читательскую волю. Что подают, то и принимаешь: странность – так странность. Это было б блестящее повествование, если б не было растянуто до совершенной непереносимости.
Ещё одна странность при такой посекундности – умолчание, что Валю изнасиловал Эдик, подручный фермера, принявшего этих калик перехожих к себе на работу. Что изнасиловал, следует из мести Вали – она взяла и выпустила из клеток кроликов фермера. И Васе с Валей пришлось от фермера удирать.
После этого продолжает нагнетаться интрига типа Ганса и Гретхен. Всюду, где их принимают, они спят в одной кровати. Валя Васю впрямую не соблазняет, что опять было б странно, если б читатель не был оглоушен длиннотой и нечитабельностью текста. Но интрига чувствуется и объясняется инерцией переживаний изнасилованной Вали.
Которая, инерция, оказалась ложным ходом, прояснившимся в конце. Мюсляй имел Валю как мальчика, а Эдик – тоже извращённо: Валя ему доказала, что она девственница. Выходит, показала девственную плеву. И Эдик удовлетворился чем-то другим. Но всё это выясняется, повторяю, в конце.
Для продления фабулы скитаний и поддержания интриги со всё более соблазнительной Валей Ермаков не постеснялся натяжки. На Валю позарился второй приютивший несчастных беглецов, птицелов. (Для несчастности они сделаны ограбленными, лодку и припасы отнял беглый зек. А непротвление злу Васи не позволяет птицелову зека на моторке догнать.) Натяжка состоит в том, что Валя, по всем признакам любящая Васю, поставлена в положение пожалевшей птицелова и готовой ему отдаться из жалости (тот рассказал очень читабельную историю, как он был по чьему-то заданию в Париже и влюбился – взаимно – в итальянку Витторию, но не судьба была ими сойтись; и не наличие любимой жены в России, а осознание чуждости русского Западу не позволило птицелову во Франции остаться).
Впрочем, это не первая натяжка. Первая была готовность Вали остаться у безногой старухи (удовлетворить чувство нужности кому-то; Васе-де она не нужна). Ермаков тогда, наверно, не знал, что в конце он откроет (до тех пор неизвестную причину, почему Валя – с Васей), что Валя с первого взгляда влюбилась в Васю и потому встала и за ним пошла. А когда Ермаков писал конец с этой любовью с первого взгляда, он просто забыл, что делал Валю чуть было не бросившей Васю ради старухи.
Нет, можно, конечно, вспомнить пушкинское а милый пол как пух легок… Но мне больше нравится думать, что Ермаков развращён сериалами, в которых нагромождение событий обосновывается не психологией, а большей оплатой длинного сериала. Рассчитывая на премию “Большая книга”, наверно, надо писать длинно. Вот и…
Автор не оставил Валю с птицеловом, как она было уже решилась (Васе она не нужна).
Со старухой она не осталась, испугавшись появившихся в деревне Эдика с фермером. А как тут её не оставить? – Пусть будет вспыхнувшая вновь любовь к Васе.
Для той же премии нужно кончить драматически. И любовь к Васе может пригодиться. Она делает пакость птицелову – выпускает его птиц. Они удирают от птицелова на лодке птицелова. Их на острове догоняет Эдик и теперь уже насилует Валю по-обычному. В присутствии крепко избитого Васи. Теперь Эдику нечего жалеть девственность Вали, она ж сказала, что не может удовлетворить Эдика по-прежнему, так как они с Васей поженились. – Драма, хоть фермер и велел Эдику их отпустить.
Я, повторяю, из мести так огрубил свой отчёт о чтении. Чтении того, что не имело следов подсознательного идеала, хоть недопонятного в книге уйма. Этот Ермаков чует, что без недопонятности нельзя, премии не получишь. А как недопонятность внедрить, если должного для художественности вдохновения нету? – А просто. Надо так же “посекундно”, подробно входить в разговоры персонажей в специальных сферах, в которых читатель не специалист: в философии, в религиоведении, в политологии, в классической и контркультурной молодёжной музыке, в искусствоведении.
В последнем я секу. Так я написал в пику Васиной оценке статью (см. тут) о картине Ван Гога с эпиграфом: "Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно”. Так я написал в пику Васиной же бодрой оценке статью (см. тут) о песне “Дом восходящего Солнца” группы “The Animals".
Лажу ли говорят его персонажи, в подробностях и непонятностях из других сфер, я не знаю.
Я, впрочем, понимаю, что автор вправе заставить персонажей говорить даже и ерунду, особенно, если ему непривычно углубляющееся в специальный предмет говорение нужно всего лишь для непереносимости чтения, как образа непереносимости жить в России.
Главный герой, Вася, якобы анархист. А мой осознаваемый идеал – анархия, так как именно она является признаком наступления коммунизма в организационном смысле, а коммунизм я считаю будущим человечества, - человечества им, коммунизмом, спасущегося от смерти из-за материального прогресса, из-за перепроизводства и перепотребления. Этот идеал у меня смутный. Думается, что мирный. И думается мне, что колоссальный урон это мировоззрение претерпело оттого, что вопреки своей сути, его адепты вовлеклись в начале ХХ века (да и сейчас) в противопоказанные анархии силовые действия. Поэтому слова Васи: "А коммунизм мы не приемлем”, - я считаю профанацией, хоть я и не спец в политологии.
Другое дело, что оттенков анархизма полно. Плюс Ермаков мог назначить своему анархисту молоть ерунду в рамках приданного Васе оттенка. Кое-что даже я, некомпетентный, засёк: Вася читает заученные на память заповеди Чжуанцзы. Пробуддийские. Так какое они имеют отношение к анархии как само- (не центральному) управлению? – Заморочить читателю голову? Ввести в переживание непереносимости. – Тогда понятно. Но вряд ли простительно.
По-моему, ерундой является причина побега Васи от правоохранительных органов – экстремизм в сообщениях в соцсети. Он ведь говорит о коктейле Молотова (этом принятом на вооружение средстве анархистами Греции и Испании):
"– Не, мое средство другое. Но тоже действенное. Слово”.
Как факт, всю книгу он пытается – и бесполезно – разговором привлечь на свою сторону едва ли не каждого встречного, который на него не донесёт, по его мнению (фермера, безногую старуху, птицелова, аэромонаха, Валю). И его оценки – ой, как неприятны были б власти, если б слышала. Но писать той же остроты посты в соцсети абсурд же. Соцсеть же просматривается спецслужбами. Спецроботами этих служб. Это ж всё равно, что написать на себя донос.
Все эти писательские ляпы, помимо возможно нарочитой плохописи, не должны допустить, чтоб вещь была награждена премией. Даже помимо отсутствия художественности, которую я понимаю очень специфически.
Кому книга может всё же понравиться? – Экстремистским элементам в России. Им же плевать на отсутствие художественности. А зла на власть и церковь в книге полно. (Может, плохопись предназначена, чтоб это качество замаскировать.) Если выдёргивать на цитаты (плохопись опуская) – очень хлёстко иное. Мне, например, понравился такой выпад, если понимать его против советской власти:
"— Я всегда говорил, — заговорил с жаром Вася, — что мы живем во вчерашнем дне. Это такое жутковатое кино. Новая эпоха должна была начаться после Второй мировой войны, после бомбежки Японии, после Гитлера, Сталина, — в эти годы человечество достигло дна зла. Должна была начаться новая эра разгосударствления. Этого не произошло по каким-то причинам. И время остановилось. Мы живем по ту сторону разума. Это мир наоборот”.
Я сам дошёл до подобной мысли. Когда наступил ядерный паритет СССР со США, можно было начинать централизм в СССР начать постепенно ослаблять, если считать, что настоящий социализм – это ежедневное увеличение самодеятельности за счёт государства вплоть до полного его исчезновения, что обозначало б наступление коммунизма.
Я тогда принялся лично самодеятельничать. На меня донесли в КГБ, и я изрядно претерпел.
В свете публицистической пользы книги для экстремистов можно отметить ловкое её название. Это перекличка с просто “Голубиной книгой” (сборник восточно-славянских народных духовных стихов конца XV — начала XVI века). Если православие призвано утихомиривать мирские боли, эта книга, наоборот, призвана разжигать ненависть к несправедливости. И стала запрещённой.
Но книге Ермакова из-за нечитабельности то же не грозит.
9 августа 2019 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://www.pereplet.ru/volozhin/796.html#796
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |