Обожаю чуять подсознательное.

Читал некую книгу. Там персонаж сослался на некую песню. И со мной что-то стало. Я бросил читать. Полез в интернет смотреть, что это за песня, не знакомая ли. Включил звук. – Так и есть! Знакомая. Мало того, большое впечатление на меня производила в молодости. И, конечно же, я с удовольствием напевал её мелодию мысленно и насвистывал. Запоминающаяся.

Но что-то со мной продолжало происходить странное.

Я полез в свой сайт. Там можно осуществлять поиск по сайту. Я так много пищу, что не помню, о чём я писал. – Ищу. – Так и есть. Я о ней заикнулся одной строкой и даже процитировал её слова – довольно складный перевод на русский.

Вот это да! Насколько я всё забыл…

И – нюанс: из-за краткости моих слов об этой песне, я ни её название, ни автора музыки не вписал ни в раздел сайта, где авторы, ни в раздел сайта, где названия.

А отзыв мой такой, будто это само собой разумеется: ницшеанская, мол, песня.

И я удивился своему апломбу. Ведь в молодости с этой песней у меня ассоциировался подъём духа. И, если я не ошибаюсь, на каком-то концерте её исполняли с визуальным сопровождением: на киноэкране позади исполнителей восходило гигантское солнце над равниной. Дух захватывало от грандиозного оптимизма какого-то вселенского масштаба.

При чём тут ницшеанская песня? Как у меня рука поднялась написать такое?

"…сам Дилан тогда заявил, что “был сражен” вариантом The Animals” (https://diletant.media/articles/25369197/)...

Песня была “Дом восходящего солнца” (The Animals. 1964). Или “Блюз восходящего солнца”. Самое драматическое звучание тут, за исключением места, где балуются.

Надо признаться, что текст и название никак не подходят к торжественной музыке.

А чего радостно-то? – Ос-во-бождение!

Текст – это то, от чего освобождение. В данном варианте текста – от Скуки подневольной жизни. Зависимости от игорного дома (у отца и сына). Зависимости от необходимости ходить ежедневно на однообразную работу портнихи (у матери).

Люди совсем не бедствуют материально. "Кейс” – небольшой чемодан. – Ничего себе – чемоданами деньги выигрывает отец… И "джинсы” – модный товар (у меня, всегда бедного, никогда не было джинсов). Мать лирического героя не мало зарабатывает. А души – пусты. Сытость – скучна. И это непереносимо ("в цепях я ходить обречен, / Таская чугунный шар”). И вырваться невозможно. И виноватых нет. Тут не ужасная действительность в восприятии романтика, спасающегося бегством в свою прекрасную внутреннюю жизнь. Какая уж тут прекрасность – пустыня. Тут хуже разочарование, чем в действительности – вообще в Этом мире. – Таковы слова.

И что ж делать? – Освободиться от Этой жизни. Пойти в иномирие. Не путать с христианским тем светом (ибо всуе применяется "Божусь”), - тем светом, где в сверхбудущем наступит Царствие Божие для бестелесных душ прощённых и праведников.

Так “говорит” опытному в распознавании от других идеалов идеала ницшеанского не текст, а так “говорит” критику художественный смысл текста, - художественный смысл, не только не цитируемый, но и образа не имеющий.

Как так? – А так. “Говорит” результат столкновения противоречий: 1) "Кейс”, “джинсы” - образы материального благополучия в Этом мире и 2) "судьбой”, “Солнца Восход” - образы привычной закономерности в Этом мире. Сии два “хорошо” сталкиваются и дают… “плохо”: "в цепях”, “дно” в Этом мире, из которого куда же, как не в иномирие. А музыка, наоборот, даёт образ этого: не "Восход”, а уход от тёмной земли. Космичность (иномирие) в музыке не иррадияция из текста, из названия, а… У меня нет музыкального образования, чтоб написать, каким элементом музыкального “текста” даётся образ этого иномирия. И радость достижения его, принципиально недостижимого, - радость достижения тем, что удалось выразить.

Но у меня хватило опыта и уверенности в себе, - меня, открывшего для себя и других множество ницшеанцев, ницшеанцами общественным мнением не признаваемых (Чехов первый), - отринуть восприятие своё в молодости и безапелляционно назвать песню ницшеанской.

Как я молодой мог так ошибиться? – спрашиваю себя я теперь.

Очень просто. В СССР ницшеанство было вообще неведомо широким массам. А я как раз и был из тех широких масс. И я не только перевода текста не знал, но и текста (я чуть умею по-английски), но и названия. Да и исполнителей. – Нравилась торжественность. И всё. И она звенела в моём воображении в минуты, когда я был счастлив.

В интернете нашлось подтверждение, что я не один был такой:

Вот самый лучший перевод, вот оказывается о чём они пели, а я идиотка отчего то таяла…” (https://maxpark.com/community/4797/content/1674734).

Я хочу себе позволить сказать следующее.

Я считаю, что произведения неприкладного искусства обеспечивают общение подсознаний автора и восприемника. Не меньше! Подсознаний.

При этом восприемник переживает нечто необыкновенное. А содержание переживания сознанию не даётся. Только специалисты, искусствоведы могут на то содержание намекнуть словами, если их самих в акте последействия искусства настигнет озарение о том содержании их подсознания.

Но необыкновенность без “понимания” запоминается. И именно потому говорят, что искусство живёт в веках. Люди передают друг другу из поколения в поколение название и автора как что-то из ряда вон выходящее. И так теперь, например, все европейцы, по крайней мере, знают имя Гомера, хоть не читали его ни “Илиады”, ни “Одиссеи”.

Подсознательный идеал “The Animals", ницшеанское иномирие, сумел передаться подсознаниям миллионов слушателей. И за то, - за получение, а не за содержание полученного, - песня безумно нравилась. Но сознание миллионов обманывало себя, что нравится – за выражение счастья освобождения, а не иномирия метафизического, принципиально недостижимого.

Впервые опубликовано по адресу

https://klauzura.ru/2019/08/tonkost-the-animals/