Это я возражаю Ельшевской, искусствоведу-либералке:

"Общество московских художников — это в основном бывшие “бубновые валеты”: Кончаловский, Машков и прочие. В своем манифесте они отстаивают права обычной картины, которые отрицают производственники, — так что здесь они консерваторы. Но говорят, что эта картина, конечно, не может быть прежней: она должна отражать реалии сегодняшнего дня и отражать их без формализма — то есть без излишней сосредоточенности на художественных приемах, идущей якобы в ущерб содержанию. Характерно, что до дискуссии о формализме, которая даст повод репрессиям против творческих профессий, еще около десяти лет, но слово уже употребляется с негативным оттенком, и поразительно, что произносят его бывшие скандалисты и возмутители спокойствия. Бороться с формализмом — это своеобразное почвенничество: у нас примат содержания, а эксперименты с формой — это западное. Общество московских художников оставит за собой традицию так называемой московской школы — густого, тяжелого письма, а бывшие “валеты” идеально придутся ко двору в соцреализме” (https://arzamas.academy/materials/1203).

Я не первый раз пишу о том, что в заголовке (см. тут). Протест, мол, против советскости есть и побег в живописание просто красивого, которое внеисторично. Кончаловский в 1933 году аж осмелился на это намекнуть названием своего натюрморта – Сирень в корзине (“Героическая”). – Героическое время течёт в СССР, а чихать: я не его выражаю, как подлизы.

И есть соблазн, что то же можно сказать о южных красотах Машкова (другого валетовца).

Но нет ли тут чего-то чудовищного?

Что переизбыточно тут всё, наверно, не вызовет возражения.

Два личных переживания, может, помогут понять, чудовищность.

В юности мы с мамой жили здорово бедно. Но мама исхитрилась и разрешила мне купить самый дешёвый фотоаппарат “Смена”, а увеличитель я сделал сам из маминого довоенного “Фотокора” (мама до войны была ретушёром). Со “Сменой” я поехал на первую студенческую практику, а оттуда в Крым. Красота его меня поразила. А чуть не главной заботой по возвращении при проявлении и печатании снимков было обеспечить при всё же контрастности ту нежность воздушной перспективы в Крыму, от прелести которой завывать хочется.

У Машкова нет воздушной перспективы. И всё как-то нарочито грубо.

Другое переживание, через 13 лет.

Я женился, привёз жену к себе в город и, желая её ублажить (а она была не просто любительница трудных туристических походов и даже альпинисткой стала, а считала это тренировкой мужества, без которого не обойтись при строительстве коммунизма в условиях всё усиливающегося вещизма и стремлени к комфорту, но я тогда этого о ней не знал), я организовал вылазку на выходные на озеро в каких-то десятках километров от города. Она позвала двух своих сослуживиц-практиканток на работе. Я позвал двух товарищей, а те – своих женщин. Мы ехали в автобусе, потом пришли на то озеро к вечеру, устали, поели и легли спать. А утром стали роскошествовать. И всё у нас было. И еда, и выпивка, и шахматы, и бадмингтон, и волейбол, и ласты, и маски с трубками, чтоб рассматривать дно. И от пресыщенности кто-то стал пить чай, погружённым в прохладу воды по горло.

И я вдруг испугался.

Этого изобилия (жена чуяла, за кого выходит замуж, и не ошиблась).

И мне кажется, что Машков тоже испугался чего-то подобного.

И начался испуг от супержизни у Машкова в Западной Европе, куда он в 1913 году на выставку поехал.

Германская армия на мирном положении, по утверждению экспертов Антанты, состояла в 1913 г. из 724 тысяч человек (официальные немецкие данные уменьшали эту цифру до 530 тысяч). Теперь было предположено увеличить армию минимально на 60 тысяч человек, максимально — на 140 тысяч человек, и германское правительство заявило рейхстагу о необходимости получить для немедленного осуществления этой реформы сверхсметную чрезвычайную расходную сумму в 1 миллиард марок. Чтобы получить эту сумму, требовался единовременный прибавочный подоходный налог в 10–15 % сверх обыкновенного, уже функционировавшего обычного подоходного налога (довольно высокого). Этот прибавочный, неожиданный налог для некоторых категорий плательщиков был равносилен конфискации части их достояния, так как уплатить новый налог из “доходов” они фактически не могли. Когда в начале марта (1913 г.) официозная газета “Norddeutsche Allgemeine Zeroing” возвестила об этом налоге для нужд новых чрезвычайных вооружений, то она прибавила, что Вильгельм II принял это решение “еще в январе”. Французы сейчас же подхватили это сообщение и сочли его доказательством, что инициатива новых вооружений исходит от Германии, так как о переходе к трехлетней службе вместо двухлетней во Франции заговорили только в феврале. Но это уже было неважно. События развивались безостановочно и все в одном направлении” (https://history.wikireading.ru/81554).

И т.д.

А кругом – мирная супержизнь, которой оставалось существовать месяцы.

Было отчего подсознательному идеалу бегства из страшной жизни в какую-то нирвану продолжить существовать.

Материалистичная направленность всей жизни в СССР лишь подстёгивала это бегство.

Надо ли разжёвывать, в чём ужасность этой суперженщины?..

То есть манифесты – одно (им не надо верить, они таки подлизывались к власти), а жизнь настоящего художника – другое. И она не "примат содержания”, не "почвенничество”, но и не прозападные "эксперименты с формой”, а слитность того и другого. В чём и заключается настоящесть.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/YwoyD4L2Cmcemlc6