Во время сидения на самоизоляции в пандемию короновируса со мной случилась неприятность: как-то не находилась очередная большая книга об искусстве, чтение которой обычно порождает у меня массу несогласий и, соответственно, массу статей. – По одной статье на одно несогласие – вот и масса. – Тут я вспомнил, что в самом начале бросил читать толстую книгу Дмитрия Быкова, посчитав, что хватит. Много в чём не согласившись тогда с Быковым, я написал ряд статей, в каждой замечая, что я отталкиваюсь от Быкова. Мне это однотипное замечание надоело, и я книгу Быкова закрыл. То было “Время потрясений 1900 – 1950”. – Теперь я от скуки про неё вспомнил и открыл:

"…главное, пожалуй, впервые было сформулировано, явлено в наибольшей полноте в сборнике “Urbi et Orbi”. Что же тридцатилетний к тому моменту Брюсов, Брюсов на пике своих возможностей, предлагает urbi et orbi, граду и миру? Мне кажется, что главная брюсовская лирическая тема – тема садомазохистская” (https://www.litmir.me/br/?b=614818&p=8).

Быков – особенно благодатный для меня источник вдохновения. Во-первых, он специализируется на эссе, которое среди учёных считается ругательным словом, ибо это жанр безответственной игры мыслями. Во-вторых – и это главное – он не воспринял, если читал, “Психологию искусства” Выготского, а та – лучший проводник для прихода к мысли, что художественность – это следы подсознательного идеала автора. И иллюстрация этой мысли на каком-нибудь произведении неприкладного искусства гарантирует новизну статьи.

У меня давно (см. тут) сложилось сложное впечатление о символизме. Он – наподобие пословицы: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься. Чему соответствует наблюдение религии: большие святые оказываются в прошлом большими грешниками. С другой стороны символизм сам – как бы квазирелигия. Его тип идеала – маньеристский: благое для всех сверхбудущее.

Вспомнив, что такое художественность, понятно, что “в лоб” у символистов о качестве сверхбудущего скорее не будет сказано, чем будет, а о низком – наоборот.

Садомазохизм – это что-то ниже пояса. Его в символистском тексте ждать можно с большой вероятностью. Слепой на внетекстовое Быков, естественно, только текстовое и видит.

Ну посмотрим на стихи.

Что плохого видно Быкову? – "тяжкая работа”, “капли пота”, “Ноет рука”, “Грубо”… Плохие слова чередуются с хорошими: "Здравствуй”, “Освежают”, “сладостно”, “кованная”… - Казалось бы, Быков железно прав: садомазохизм.

Но он не замечает, например, какое “движение” по 6-ти четверостишиям знаков препинания в конце предложений. – В двух первых – восклицательные знаки, в третьем – точки, в трёх последних – вопросительные знаки. – В символисткую высь с низменного здесь тянет вас, читатель, вслед за подсознательным идеалом автора, находящимся Где-то. Вопрос – где это и что это. Но как-то чуется, что там и то – благое для всех.

А почему так: чуется? – Подозреваю – из-за внушающего нечёткость "облегчения метрически ударных слогов” (Жирмунский). – Я тех слогов гласные пометил жирным косым и увеличенным шрифтом. Правда, в конце их как-то мало. Зато искажающее ударение "си`лен” вместо “силён” спасет положение. Даёшь странность!..

Что тут плохого? – "крайние пустыни”, “нет путей”, “В грозящей чаще”, “звериных”, “одичав”, “жгучих”, “заблудясь, устану, Умру”. А хорошее тут сосредоточено в конце. – С чего Быков решил, что тут садомазохизм? – Потому что на плохое лирический герой пошёл по доброй воле, а зачем – затемнено?

В самом деле, задача – удовлетворить "мечты” – как-то затерялась среди множества бед. Но это ж не оправдывает простую ошибку. (Разве что Быков этого стихотворения не имел в виду.)

Другое дело, что простая последовательность: сперва плохое, а потом хорошее – не пахнет тем, чтоб это был след подсознательного идеала. Ибо вполне себе он осознаваем: искатель дороги через лес к морю. Жалкая иллюстрация вообще-то знаемого переживания искателя пути.

Тут садомазохизм территориально торжествует. Сладость пресыщения. Но. В конце будет суд! Суд во имя высшего! – Как это можно было не заметить? Неужели садомазохизм задавил Быкова своим многократным территориальным и вообще всяким превосходством? Но масштабность, грандиозность образов ("обезумевший мир”, “дети земли”, “Сонмы рыб”, “мир изнемогший”, “Все будут в праздничных одеждах”, “все станет так понятно”, “жизнь земли, и голос рек”, “золотой наставший век”, “новые пророки”, “чаянье всемирных грез”, “радость без конца”)… Но множественное число сплошь и рядом… – Быков глух и слеп.

Я же опять замечу, что опять иллюстрирутся давно знаемое про Страшный Суд, только вне христианства.

Не исключено, впрочем, что это мне так знаемо про символизм из более чем столетнего будущего. Современнику Блоку так не виделось:

"Кто-то светлый прошел ранним утром и зарыл клад на неизвестном месте. Мы видим следы на росе. Мы срываем цветы. Который из них возник над кладом? Они молчат в красоте одиночества — безответны — жалят молчанием…” (https://public.wikireading.ru/68056).

Жуть однако – настолько иначе видеть…

А вдуматься: слова "зовя на общий суд” разве предопределяют решение суда? Разве известно символисту Брюсову, что именно он воспевает? Предположим аналогию с христианством, с Апокалипсисом, с пришествием зверя перед Судом. Плотскость торжества этого зверя, "вином блуда” (Ап. 14:8), разве не предопределяет бесплотную будущую жизнь прощённых в Царствии Божием на небе, где те "не будут иметь нужды” (Ап. 22:5)? А что у Брюсова? Не коммунизм ли он видит в пришествии своего зверя: "Забудут скудные дела / Затихнут страшные машины / И фабрик резкие гудки, / И не подымет ни единый / Пилы, лопаты иль кирки”? Общество ж изобилия это, обеспечиваемое не людским трудом, а роботами. И что тогда будет после суда над этим коммунизмом, где "его [пролетария, когда он "связанъ съ своей работой только тѣломъ”] умъ и чувство остаются свободными... для болѣе широкихъ, болѣе общихъ интересовъ, чѣмъ всѣ сложныя подробности самостоятельнаго хозяйствованія” (Засулич. Элементы идеализма въ соціализмѣ)? – А кто его, Брюсова, знает? Прав Блок, а не я.

Прав Блок и с другой характеристикой:

А ведь будь у Брюсова в самом деле "тема садомазохистская”, Блок бы, наоборот, нарёк бы книгу декадентской.

Знаменитая "неопределенность” (https://cyberleninka.ru/article/n/strashnoe-v-poezii-rannego-russkogo-simvolizma), обычно связываемая с символизмом, в этом стихотворении проявляется по принципу от обратного – чувственностью отвергаемого: всё как бы видишь ("Яркостью нежданной заблестев, поляны”), слышишь ("Птицы исступленные многосложным криком”), обоняешь ("цветы, дышащие пряно”), смакуешь: ("сладостным ядом”).

Быков, выражающий, наверно, вкусы наглой массы, являющейся признаком капитализма в фазе потребительской, думает, что то, что читают его глаза, то и хотел сказать Брюсов:

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/903.html#903