С. Воложин
Багрицкий. Берковский. Контрабандисты
Образный смысл
Смелость и готовность к смерти греков и пограничника были образом их идеала борьбы за настоящий социализм. |
К 70-й годовщине со дня рождения моей Наташи.
Хорошо
Хорошо, если что-то (или кто-то) тебе подтверждает, что ты прав оказался.
Это было давным-давно. В молодости.
Я встретил ну совершенно необычную девушку.
Мало, что она оказалась альпинисткой (а он циркачку полюбил…). И на второй же день знакомства заставила меня, красно говоря, умирать от страха. Она сошла со спускавшейся вниз дороги и взобралась на то, что было когда-то мостом через овраг, по дну которого дорога шла, – на бетонную балку взобралась, шириной в ступню. И пошла по этой балке на высоте что-то между вторым и третьим этажом. – А я боюсь высоты. – Я присел, буквально присел, от страха, что сейчас буду свидетелем смерти. А может, и причиной. Ибо не исключал, что она хочет произвести на меня впечатление.
Безбашенная…
А это она меня испытывала, пара ли ей я.
Я это понял жизнь спустя, после её смерти. Когда понял и всю глубину философии, двигавшей ею, самою ею, впрочем, тоже до конца не понимаемой.
По этой философии жизни ей и таким, как она, предстояло вступить в борьбу с партократией с целью вернуть власть советам. Предстояло вылечить социализм, заболевший тоталитаризмом, сделав его прудонистским, а не марксовым, т.е. внедрить самоуправление на низовом уровне и федерализм повыше. При такой борьбе нужна гражданская смелость. И в её кругу (см. тут) считалось, что тренажом такой смелости являются очень трудные туристические походы и альпинизм.
Я "прошёл" испытание лишь потому, что с ней самой что-то стало там, на высоте (она, говорит, торчком что-то стала – балка; и пришлось возвращаться).
Так то – высота физическая.
Была же ещё духовная.
Она мне, провинциалу, открыла авторскую песню.
И когда познакомила меня со своими товарищами, и они спели "Контрабандистов" Багрицкого и Берковского, я тоже… Хорошо, что сидел на диване. Ибо впору было, чтоб закружилась голова от… безнравственности (извиняюсь за моё впечатление). Такова была реакция на эту песню у меня, уже наслышавшегося к тому мигу авторских песен высокой, так сказать, направленности. (Ну такими мне показались они – грустными и где-то героическими.)
И вдруг… (Слушать, например, тут)
По рыбам, по звездам Проносит шаланду: Три грека в Одессу Везут контрабанду. На правом борту, Что над пропастью вырос: Янаки, Ставраки, Папа Сатырос. А ветер как гикнет, Как мимо просвищет, Как двинет барашком Под звонкое днище, Чтоб гвозди звенели, Чтоб мачта гудела: "Доброе дело! Хорошее дело!" Чтоб звезды обрызгали Груду наживы: Коньяк, чулки И презервативы... Ай, греческий парус! Ай, Черное море! Ай, Черное море!.. Вор на воре!
. . . . . . . . . . . . . Двенадцатый час - Осторожное время. Три пограничника, Ветер и темень. Три пограничника, Шестеро глаз - Шестеро глаз Да моторный баркас... Три пограничника! Вор на дозоре! Бросьте баркас В басурманское море, Чтобы вода Под кормой загудела: "Доброе дело! Хорошее дело!" Чтобы по трубам, В ребра и винт, Виттовой пляской Двинул бензин. Ай, звездная полночь! Ай, Черное море! Ай, Черное море!.. Вор на воре! . . . . . . . . . . . . . Вот так бы и мне В налетающей тьме Усы раздувать, Развалясь на корме, Да видеть звезду Над бугшпритом склоненным, Да голос ломать Черноморским жаргоном, Да слушать сквозь ветер, Холодный и горький, Мотора дозорного Скороговорки! Иль правильней, может, Сжимая наган, За вором следить, Уходящим в туман... Да ветер почуять, Скользящий по жилам, Вослед парусам, Что летят по светилам... И вдруг неожиданно Встретить во тьме Усатого грека На черной корме... Так бей же по жилам, Кидайся в края, Бездомная молодость, Ярость моя! Чтоб звездами сыпалась Кровь человечья, Чтоб выстрелом рваться Вселенной навстречу, Чтоб волн запевал Оголтелый народ, Чтоб злобная песня Коверкала рот,- И петь, задыхаясь, На страшном просторе: "Ай, Черное море, Хорошее море..!" 1927 |
В 1925-м Багрицкий переехал в Москву. Уже не одесситом написал "Контрабандистов".
А слушал я в 1970 году, в Одессе. И такой я был отсталый.
Это теперь я понимаю, что Багрицким через 10 лет после Октябрьской Революции двигала инерция этой революции, заключавшаяся – на низовом уровне – в самоуправлении, ибо в партии (запрет фракций*) стало нужно только подчиняться (три грека сами распоряжаются своим промыслом и самими жизнями своими, как и пограничник сам судит, рисковать своею жизнью или не рисковать, преследовать контрабандистов или струсить – свидетелей же его трусости не будет, он один тут)… Так это про низовой уровень. А была ещё инерция про самый высокий уровень, всемирный: Всемирный Союз Советских Социалистических Республик – ВСССР. То, что произойдёт в результате Мировой Революции и началось с СССР, который уже загодя создал себе герб с земным шаром. И это – через 4 года после полного отказа власти (но не троцкистов в ней) от ориентации на Мировую Революцию и перехода к концепции построении социализма (так его называли) в одной, отдельно взятой стране. (Монголия не в счёт.) Вот что, тоже противовластное, двигало Багрицким в 1927 году. И насколько противостоять было трудно, настолько и много энергии нужно было, чтоб противостоять. И левым шестидесятникам, тоже взявшимся вылечить, наконец, социализм от утраты самоуправления, т.е. движимым, собственно, той же инерцией Октябрьской Революции, что и Багрицкий, - левым шестидесятникам годилась энергия стихов Багрицкого и готовность пожертвовать жизнью в сюжете его баллады. Смелость и готовность к смерти греков и пограничника были образом их идеала борьбы за настоящий социализм, борьбы, не боящейся преследований современной шестидесятникам власти, пусть уже и не убивавшей, а – максимум – сажавшей в психушку своих политических противников, минимум же, как мне, например, просто не поднимавшей зарплату тихонько, без объяснения причины.
И вот, жизнь спустя, я читаю человека, которому наплевать на инерцию Октябрьской Революции в людях через годы и годы и наплевать на трагизм этой инерции:
"Литературную атмосферу Москвы определяли интеллектуальные нувориши "юго-западники", лефовцы, конструктивисты. Маяковский, Сельвинский, Багрицкий, Катаев, Ильф, Петров, Олеша – при всей разнице в дарованиях, нравственных потенциалах и художественных ориентациях их объединяло одно: радикальное отрицание русской культурной традиции (всего, что они именовали "интеллигентщиной") и стремление отождествить себя с новым режимом, заменить искание собственной идеологии (богоискательство, правдоискательство – всё это скомпроментированная "интеллигентщина") радостным и безопасным принятием идеологии официальной…
…лозунг этой среды: "Время всегда право".
…И Маяковский, и Катаев, и вся прочая преуспевающая Москва двадцатых годов – искренне ли, цинично ли стремились они встать под красные знамёна – по сути исповедовали не марксизм и даже не его маккиавелистически-ленинскую версию. Они скорее подлаживали под марксизм свой бунт против "устаревших" христианских, гуманистических устоев, своё вульгаризированное. И, соответственно, в их творчестве упор делался не столько на марксистские, сколько на квазиницшеанские идеи.
Если и не всегда практиковалась, то, по крайней мере, на всех углах декларировалась отмена жалости, сострадания, самоанализа. Вспомним хотя бы Багрицкого… Все его программные сочинения… изображают страдание, насилие, жестокость в несвойственном предшествующей русской литературе ключе: без сострадания, без ужаса и гнева" (Лосев. Солженицын и Бродский как соседи. С.-Пб., 2010. С. 218-219).
И вот от этой цитаты – заглавие данной статьи.
Дело в том, что построение невиданного в истории общества на планете сродни настоящему ницшеанству, идеализировавшему вообще иную жизнь, какую-то метафизическую. Родство – в радикализме. И была-таки среди сторонников переустройства планетарной жизни человечества естественная тяга к ницшеанству, трезво оценивающему ничтожество наличной жизни и безжалостному к ней. Тяга к сверхчеловеку. Но. Без метафизики. Отчего ницшеанство теряет оттенок величия и исключительности, равных религиозному фанатизму. И тогда идейные враги такого, сниженного, скажем так, ницшеанства вполне резонно подбирают (если хотят) для него плохие слова. Типа опошлённое ницшеанство, квазиницшеанские идеи.
Так хорошо для меня то, что я не единственный пришёл к различению сниженного ницшеанства и несниженного.
Где хочу, я могу применять плохие слова для сниженного, где хочу, могу не применять плохие слова. Это – субъективный момент. Но само различение – объективно.
1 июля 2014 г.
Натания. Израиль.
*
- Очень, очень сомневаюсь, что внутрипартийные течения могли волновать Багрицкого.Совсем не тот тип. Это ж вам не Маяковский.
- А мне нравится такой о нём отзыв:
"Долгие годы думаю над двумя вопросами. Почему в стихах Багрицкого середины 20-х годов так настойчиво повторяется тема бездомности, неприкаянности, одиночества? Почему в 1926 году, когда Сталин уже почти "задушил" нэп, Багрицкий в стихотворении "От черного хлеба и верной жены..." без каких-либо иносказаний и условностей выражает свое недовольство действительностью?
Как спелые звезды, летим наугад...
Над нами гремят трубачи молодые,
Над нами восходят созвездья чужие,
Над нами чужие знамена шумят...
- вряд ли здесь отражены только антинэповские настроения. Я думаю, что поэт, стремясь идти в ногу со временем, не понимал, куда идет время..." (Банчуков.
http://www.peoples.ru/art/literature/poetry/contemporary/eduard_bagritskiy/).Неправильной дорогой пошли, товарищи. Дорогой тоталитаризма.
5 июля 2014 г.
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |