Чем хорош для меня Дмитрий Быков? – Тем, что возбуждает энергию неприятия своих высказываний. Каюсь, априорную. Я так много раз его опровергал, что есть соблазн начинать писать, злясь ещё до того, как вошёл в курс дела. Энергия нужна для затравки. Я ж себя знаю: я упорствовать не стану, если окажется, что он в чём-то прав. Мой-то бог – истина. А Быкова – так я думаю – целесообразность. С другой стороны, он, помимо своего нечутья к ЧЕМУ-ТО, словами невыразимому (за что я его и критикую), колоссально эрудирован (в отличие от меня). И я могу просто пользоваться им, как стартом, когда мне нечем заняться и скучно.

В этот раз он меня запустил ответом на вопрос: “Каким правилам подчиняется человек, выломившийся из системы социальных отношений?”

"…мне трудно найти художника, который выломился бы из общества и соответствовал своим критериям… Шаламов соответствовал своим критериям, жил и умер в соответствии с ними. Одну слабину допустил – отрёкся от “Колымских рассказов”…” (https://avidreaders.ru/read-book/vremya-potryaseniy-1900-1950-gg.html?p=13).

Пожалуйста. А я не знал, что он отрёкся.

То не важно, что на самом деле, как оказалось, он не отрёкся (тут Быков опустился до простого вранья):

"Проблематика “Колымских рассказов” давно снята жизнью, и представлять меня миру в роли подпольного антисоветчика, “внутреннего эмигранта” господам из “Посева” и “Нового журнала” [антисоветских эмигрантских изданий в 1972 году] и их хозяевам не удастся!” (https://shalamov.ru/library/24/73.html).

Почему я думаю, что Быков соврал?

Смысл процитированных слов Шаламова в том, что его “Колымские рассказы” являются публицистикой, а не художественным произведением.

Чтоб меня понимали, я вынужден описать, что для меня есть художественность. Это наличие следов подсознательного идеала автора, которые воспринимаются подсознаниями восприемников и чаще всего до их сознания тот идеал не доходит. За тонкость переживания, замеченную авторитетами, слава автора авторитетами же оказывается увековеченной. (Например, имя Гомера знают миллионы людей через 3 тысячи лет, ни слова из самого Гомера не прочитав ни на каком языке.) А публицистическая острота быстро проходит. “Колымские рассказы”, написанные во время хрущёвской оттепели (в 1954—1962 годах) в надежде вылечить больной тоталитаризмом социализм…

Тут необходимо ещё одно отвлечение.

Настоящим социализмом левые шестидесятники (Высоцкий, например) считали (более или менее осознанно) общественный строй, в котором ежедневно доля самоуправления увеличивается за счёт государства, вплоть до полного уничтожения государственного управления и прихода к федерации федераций (по Прудону), что и означит приход к коммунизму. Плавно. И от чего отказаться пришлось – невольно и почти сразу – с началом гражданской войны в 1918 году.

Чтоб в 50-60-х резко поддержать мелькнувший шанс на принципиальный отказ от тоталитаризма, стоило этот тоталитаризм публицистически резко мордовать. Что Шаламов и сделал.

Так подумал было я и ошибся и решил ошибку свою не скрывать.

Ибо хрущёвская оттепель провалилась не только новым волюнтаризмом, самого Хрущёва, но и новой уступкой мещанам, то есть капитализму (лозунгом “Догоним и перегоним США по производству мяса и молока на душу населения!”), - уступкой, продолженной Брежневым. Из-за одного этого Шаламов, этот непобедимый троцкист, восхищавшийся Че Геварой, пошёл в 1972-м на абы какое отрицание своей общности с правыми диссидентами, тоже врагами тоталитаризма, но прокапиталистическими (опять более или менее осознанно).

Вот о чём гласит неопубликованный текст его (которого эрудированный Быков не знать не может, но молчит):

Судя по таким словам, Шаламов и в “Необращённом” так же не художествен, как и в “Колымских рассказах”.

Вот и прочтём рассказ.

Так и есть. Ничего недопонятного, странного, невыразимого словами. – Рассказ времени ещё хрущёвского.

Шаламов вообще не из гибких, судя по обращению к “Необращённому” и в 1972-м.

По нему от “я”-повествователя ждали обращения в религию. А он – ни за что. Не обращается. И безрелигиозное сверхбудущее, вообще-то, похоже на религию. Но всё-таки оно безрелигиозное. Прогнуться, как Окуджава, оно не даёт.

Отсюда так и сохранившаяся в 1972 году левизна автора письма, выступившего против неразрешённой им публикации “Колымских рассказов” на Западе.

С левизной не согласились тогдашние антисоветчики. А теперь – Быков.

Такое соображение объясняет мне, почему я не смог читать долго “Колымские рассказы”. Из-за их подобия документам. Получается какая-то стёртость грани между вымыслом и жизнью. Испытание условностью (искусством), испытание воздействием непосредственным и непринуждённым (по Натеву) становится почти самой жизнью, воздействием непосредственным и принуждающим (по Натеву же). – Это слишком страшно. А сделано – просто: "Шаламов придерживается истины, считая искажения и перегибы, неправильную расстановку акцентов непозволительными в данной ситуации” (http://www.megashpora.ru/sochinenie/shalamov_varlam_tihonovich/_sochinenie/svoeobrazie_raskrytiya_lagernoy_temy_v_kolymskih_rasskazah_v_t_shalamova/).

Я взял и стал их перечитывать.

“На представку” (1956). Кажется, мне когда-то этого (второго) рассказа хватило, чтоб от дальнейшего чтения отказаться.

С первых строк я вспомнил, чем там кончилось, и подумал: а какого чёрта было неблатным соваться в помещение к блатным?

"…у коногонов [аристократов блатного мира] было всего безопасней, и каждую ночь там собирались блатные для своих карточных поединков”.

Не похоже ль это на "неправильную расстановку акцентов”? Оказалось, не похоже. Случайно “я”-повествователь и Гаркунов оказались там, проявили слабость. С ними там расплатились едой за ночную работу, и там было теплей. Вот и всё. Хватило. С “я” нечего было снять, а на Гаркунове был шерстяной свитер. Всё. Не отдал – убит.

Передо мной соблазн.

Что если Шаламов не знал о предсказании Троцкого о возможности мещанского перерождения партийной верхушки и соответствующей опасности реставрации капитализма.

Тогда, мол, его рассказ “На представку” может оказаться произведением реалиста, чующего раньше других, что в стране грядёт капитализм (всё – для наживы), и образом его является первенство блатных в ГУЛАГе. Как капитализм вернётся? Первичным, т.е. бандитским. Как Германн у Пушкина в “Пиковой даме” вестник капитализма. И не потому ли, мол, у Шаламова такая первая фраза:

"Играли в карты у коногона Наумова”?

У Пушкина: "Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова”.

Однако надо себя осадить: такая ненависть, как у Шаламова, не может быть у реалиста. – Такая ненависть скорее подстать публицисту.

А это значит, что Шаламов выдаёт не художественную правду, а кривду.

Проверка отсутствия подсознательного идеала (т.е. художественности) простая. Сравним, когда Троцкий предсказал такое:

"Бюрократия не господствующий класс. Но дальнейшее развитие бюрократического режима может привести к возникновению нового господствующего класса: не органическим путем перерождения, а через контрреволюцию. Именно потому мы и называем сталинский аппарат центристским, что он выполняет двойственную роль: сегодня, когда уже нет и еще нет марксистского руководства, он защищает своими методами пролетарскую диктатуру; но методы эти таковы, что облегчают завтрашнюю победу врага. Кто не понял этой двойственной роли сталинизма в СССР, тот не понял ничего”?

Опубликовано в “Бюллетене оппозиции” 1 октября 1932 г. (http://www.souz.info/library/trotsky/trotm366.htm).

Освобождён в 1931-м и восстановлен в правах, вернулся в Москву. Следующий арест был только в 1937-м. Мог Шаламов прочесть соответствующий “Бюллетень оппозиции”?

"…отдельные экземпляры доходили через советских дипломатов, работников посольств и торговых представительств, моряков… Однако к концу 1932 г. все связи с советскими сторонниками были потеряны” (https://tov-trotsky.livejournal.com/34617.html).

Проверка не удалась.

Но и одной ненависти хватает, чтоб отказать “Колымским рассказам” в художественности.

И наоборот, левые шестидесятники, имевшие подсознательным идеалом описанный выше настоящий социализм, сплошь все творили художественные произведения. Один Высоцкий чего стоит.

Есть левые (мирные) и левые (силовые), оба за коммунизм в итоге, а есть “новые левые”, за усовершенствование капитализма в капиталистических странах и за возвращение к нему – в социалистических, так называемых, в числе этих “новых левых” и советские коммунисты, ведшие – по Троцкому, – ведшие (осознанно или нет) и приведшие страну к реставрации капитализма.

Относясь к мирным левым, я думаю, что остро чувствую (возможно, самообманываясь) художественность своих и нехудожественность чужих.

В этой связи мне вспоминается одно стиховедческое наблюдение Шаламова:

"Для русского стихосложения важны только согласные буквы, их сочетания и группировки, так называемые “фонетические классы”” (https://www.booksite.ru/varlam/story4.htm).

Вспоминается это в связи с подозрением (см. тут) из-за того, как Катаев поймал Казина не только на рифмоплётстве, но и на пользовании этими вот фонетическим классами, повторениями согласных. Оказывается, есть люди, не художники, способные не только говорить в рифму и с ритмом, но и с повторами согласных. Это, конечно, способность, выделяющая их из всех остальных, не умеющих сочинять стихи. Но какая-то… с фальшивым потенциалом.

Окончательно повторы согласных мне стали подозрительны после чтения “Эмбриологии поэзии” Вейдле, главы о звукосмысле…

"Не то что, чем больше звуковых сближений и соответствий, тем лучше. “Из русских ласков” покоробило слух Пушкина. “Роняет бор багряный свой убор” (вместо “роняет лес”) было бы скверно, не по смыслу только (боры не багрянеют), но и по звуку. “Трепещет и звучит” душа не для того, чтобы погромче протрещать в стихе, а чтобы воплощение трепету найти в созвучном этому неслышному звучанью слове” (https://bookscafe.net/read/veydle_vladimir-embriologiya_poezii_stati_po_poetike_i_teorii_iskusstva-221351.html#p36).

Для Вейдле как бы не существует согласных – всё о гласных он говорит… Радость жизни в гласных так и кричит вне зависимости даже и от негативной темы. А о согласных – молчаливое “фэ”. – Вон: протрещать…

Грех, конечно, даже подумать о фальши в связи с Шаламовым. Но он вполне мог не осознавать того, что он – не художник.

21 согласная звонкая и 9 глухих.

30 согласных звонких и 4 глухих.

Аввакум – герой во имя идеи. Как Троцкий. Как Шаламов. – На века греметь славе о них… Протрещать… Публицистика.

И т.д.

Ни йоты недопонятности…

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6469.html