С. Воложин
Рубцов
Художественный смысл
| "Вид" на Русь уходящую, но еще живую. |
Николай Рубцов
(Еще продолжение)
Мне все-таки тревожно. Стихотворений Рубцов написал очень много. Всех, прямо, не перечесть – так страшен их смысл. Сил душевных не хватает. Но вдруг он все же и иным руководствовался пафосом? Вдруг были какие-то волны настроений? Неужели возможно было дожить до 35 лет с выводом о начавшейся мирной кончине человечества и не получить разрыв сердца? Он, правда, успел заболеть сердцем. Но все же аж до 35-ти дожил!..
Или вдруг я все же натянул на него напраслину и сам этого не понимаю?..
Попробую поискать кого-нибудь, у кого похожа б была на мою интерпретация хоть какого-нибудь рубцовского стихотворения.
Нашел. Сергей Ломинадзе
Он находит перекличку у Рубцова с Тютчевым. – Уже тепло. Потому что сам я, - тоже довольно парадоксально (http://www.ruthenia.ru/tiutcheviana/publications/volozyn.html), - нашел, что у Тютчева… не было идеала, и он писал под впечатлением то одного, то прямо противоположного. Что тоже довольно страшно осознавать.
Однако – к Рубцову.
ДУША ХРАНИТ
Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела,
Пронзает водное стекло.
О вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.
О, Русь – великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,
Как будто древний этот вид
Раз навсегда запечатлен
В душе, которая хранит
Всю красоту былых времен…
1966
"…Вдумаемся: как глубоко разнятся здесь взаимоотношения природы со временем от тютчевских. Надежде, что "век неслышно протечет, не тронув этой красоты", в самой природе больше почти не на что опереться, разве что действительно на "звезды", которых и по сей день не в человеческой власти свергать "с высоты". А то, что поближе к нам, двадцатый век, даже в периоды сравнительно "неслышного" течения, на наших глазах все неуклонней лишает объективного преимущества в долголетии перед человеком. Река, поля, леса ("немые дубровы")... — все это ныне сплошь и рядом исчезает быстрей, чем люди. "О, вид смиренный и родной!" — восклицает поэт, "переписывая" сразу два старых тютчевских эпитета, но тут же и "продолжая" их третьим, совершенно новым и поистине удивительным: "Как будто древний этот вид..." В том и парадоксальная современность "смиренного и родного" "вида", что он теперь "древний", — так прочитывается эта страница в "книге Рубцова". "Древний" — не в одном лишь собственно историческом измерении; рубцовский пейзаж вбирает историю, природу, день сегодняшний ("избы по буграм"), и печатью "древности" отмечен не только "божий храм", но и "вода недвижнее стекла", отразившая его светлой глубиной, и те же "избы", взятые из живых будней. То есть даже и русскую природу (договорим о ней) ощущаешь здесь "древней", и этим акцентировано драматическое звучание эпитета. Ведь природе, в сущности, не положено иметь "вида" ни "древнего", ни нового, ни молодого, ни старого, а положено не меняться в возрасте, быть "равнодушной" к ходу времени и красою вечною сиять"... рубцовский "древний... вид" был вечен, можно сказать, только в прошлом, "нетронутость" в будущей вечности обещана ему под знаком несбыточного "как будто...". Гарантировать эту будущую вечность не может уже ни одна внутренняя составляющая "древнего" пейзажа, даже природа, всегда, казалось бы, автоматически побеждавшая время, а может лишь самая хрупкая, самая временная субстанция на свете — "душа". Поэтому русский "вид" у Рубцова "древен" не в том смысле, в каком у Блока говорилось о "красе заплаканной и древней". Это "вид", ставший "древним" на фоне совсем иных "видов", ныне гораздо более нам привычных. Причем "древним" он стал как раз из вечного и всегдашнего — в чем и состоит его парадоксальная современность…
"Как сон столетий", отразился в воде "божий храм", не так ли и вода вместе с храмом да и с "избами по буграм" отразились (запечатлелись) в "душе" — тоже почти как сон. В самом деле: "вода недвижнее стекла...", "век неслышно протечет..." — как в очарованном сне. "И в глубине ее светло", — слышим о "воде", и водная глубь нечаянно соотносится с душевной, хранящей "всю красоту былых времен". Наверно, и сосредоточенность души под стать "недвижности" воды: шелохнись светлая "глубина" — и расплывется отражение "божьего храма", стоит отвлечься, рассеяться душе — и не запечатлеть ей "раз навсегда" древнюю красоту.
А при всем том "недвижную" воду еще "пронзают" щуки, "избы", готовые вслед за "храмом" вот-вот обернуться историческим "сном", пока еще, что называется, "действующие" (в отличие от "храма"), и весь пейзаж рожден не грезой памяти, позабывшей реальность, а, напротив, отчетливой окружающей явью.
Такова красота "древнего" русского "вида", творимая словно на грани двух миров: наличного бытия и сказочной были. Это "вид" на Русь уходящую, но еще живую, предстающую поэту воочию, а не воскрешаемую мысленным взором. Не воспоминание о прошлом, а предварение будущего, проводы, опережающие разлуку, — источник тонкой игры "отражений" в стихотворении, когда красота, еще не потеряв объективной предметности, уже "раз навсегда" перелилась в образ, оставшийся лишь в зеркале "души", и пронизана его прощальным светом.
1986" (http://rubtsov.id.ru/critica/lominadze.htm).
Еще. Александр Романов. Сравнивает "Осеннюю песню" Верлена в переводе Бориса Чулкова с рубцовской, непереводной:
"ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Потонула во тьме отдаленная пристань.
По канавам помчался, эх, осенний поток!
По дороге неслись сумасшедшие листья,
И порой раздавался пароходный свисток.
Ну так что же? Пускай рассыпаются листья!
Пусть на город нагрянет затаившийся снег!
На тревожной земле, в этом городе мглистом
Я по-прежнему добрый, неплохой человек.
А последние листья вдоль по улице гулкой
Все неслись и неслись, выбиваясь из сил.
На меня надвигалась тьма закоулков,
И архангельский дождик на меня моросил…
Вглядитесь в эти две "Осенние песни". В них по три строфы. В них одинаково бушуют листья, плачут ветры, гнетут одиночества. Но как разно ставятся две поэтические судьбы в потемках стихий! И насколько несхожа житейская устойчивость их на тревожной земле!
Поль Верлен во тьме-тумане слышит стоны скрипок. Они все больше ранят его в беспутье жизни… Николай Рубцов в такой же мгле слышит отдаленную пристань. И чувство его так щемящее потому, что тревога в нем вовсе не за себя, как у Верлена, а за эту землю, тонущую в ненастье…"
Еще б написал Романов с большой буквы – "Земля" - и было б точное совпадение со мною. Оно и случилось, когда Романов привел шуточный экспромт Рубцова – резюме вчерашнего обмывания в ресторане удач на выступлении в двух школах и клубе перед любителями поэзии:
Романов понимающе глядит,
А мы коньяк заказываем с кофе.
И вертится планета, и летит
К своей неотвратимой катастрофе.
Тут, конечно, "в лоб" сказано, и не идеологическое искусство, а прикладное – насмешить задача. Чем – неважно, лишь бы несуразностью. Но зато все остальные произведения – выражение столь тяжелого переживания, с которым и на люди-то показаться нельзя. Оттого, наверно, Рубцов то и дело срывался в своих отношениях с ними. Живое, ходячее ежесекундное противоречие. Он, взревновав, и в жену свою спички бросал, говоря, что она не загорится, раз холодна на его призыв. А когда она его душила – лишь кричал, что любит ее, но не сопротивлялся удушению.
В твоих глазах - любовь кромешная
Немая, дикая, безгрешная,
И что-то в них религиозное.
А я - созданье несерьезное,
Сижу себе за грешным вермутом,
Молчу, усталость симулирую...
В каком году стрелялся Лермонтов? -
Я на вопрос не реагирую.
Пойми, пойми мою уклончивость,
Что мне любви твоей не хочется,
Хочу, чтоб все скорее кончилось.
Хочу.
Но разве это кончится?
Из посмертной подборки в газете "Вологодский комсомолец".
Если все – убийцы понемногу, как кого любить? Женщина – обязательно изменит. Мужчина – обидит из ревности. И как вообще жить? Не потому ли у него, похоже, и любовных стихов-то нет. Нет инстинкта продолжения рода. Любовь-ненависть.
Вот сорвите цветущих одуванчиков и поставьте их в воду. Они как бы понимают, что им долго не жить, и изо всех сил стараются произвести потомство – цветки в убыстренном темпе превращаются в пучки парашютиков, каждое - над своим семенем. Авось какое сорвется и долетит до почвы, и жизнь одуванчиков продолжится. Но если ты реалист и понимаешь, что человечеству – конец. – Любовный инстинкт извращается во что-то болезненное даже помимо алкоголизма, которым стал страдать Рубцов. И можно, видимо, любимой как-то внушить задушить тебя. Желая это и не желая. А до того – внушить ей чувство роковой любви-ужаса, если выйдет замуж.
Людмила Дербина, поэтесса, испытывавшая к роковому Рубцову роковую любовь, пишет:
"В один из таких вечеров, а был он весенним, благодатным, Рубцов возвратился с улицы в дом и начал возбужденно читать только что написанное стихотворение: "Люда, послушай, вот послушай, как здорово!"
Уже деревня вся в тени,
в тени сады ее и крыши,
но ты взгляни чуть-чуть повыше,
как ярко там горят огни!
В последней строчке "...и мы с тобой совсем одни!" слышался затаенный восторг, тайная радость, желание, чтоб наше одиночество длилось дольше" (http://rubtsov.id.ru/derbina/o_rubtsove_3.htm).
Уже деревня вся в тени.
В тени сады ее и крыши.
Но ты взгляни чуть-чуть повыше -
Как ярко там горят огни!
Одна у нас в деревне мглистой
Соседка древняя жива,
И на лице ее землистом
Растет какая-то трава.
И все ж прекрасен образ мира,
Когда в ночи равнинных мест
Вдруг вспыхнут все огни эфира,
И льется в душу свет с небес, [полярное сияние, что ли]
Когда деревня вся в тени,
И бабка спит, и над прудами
Шевелит ветер лопухами,
И мы с тобой совсем одни!
Робинзонада вдвоем. Космическое одиночество. Ну разве что еще с бабкой неопасной. Значит, обычный мир непереносимо опасен. (Рубцов бил Дербину, свою гражданскую жену, из алкогольной ревности к окружающим мужчинам. Так жить нельзя. Он понимал и соглашался. И жить без нее тоже не мог – слишком любил. В итоге – тихая констатация невозможности обычного существования.) И особый бытовой юмор приятия конца света:
"- Считай, что мы уже расстались.
- Но ты же не можешь меня бросить в беде?!
- В какой еще беде?
- У меня беда: кончилось вино, кончилась еда!
- Ну, это не беда!
- Вот ты не веришь, а у меня вправду беда. Квартира сгорела.
- Враги сожгли родную хату...
- Не знаю кто: враги или друзья, но там как в черной бане.
- Ну, хватит шутки шутить!
- Но это же не шутки! Матушка-царица небесная! Она мне не верит! Ну пойдем ко мне, сама увидишь.
- Коля, нет, ты в самом деле не шутишь?
- Людочка, помилуй, какие могут быть шутки?! Я уже и стихи написал по этому поводу. Вот послушай:
Сначала были потопы,
потом начались пожары.
И бегали антилопы,
- (немного помолчав для эффекта), -
и диких овец отары.
Немедленно мне представилось страшное зрелище: в степи бушует огонь, дымное марево застилает горизонт, табуны испуганных обезумевших животных обреченно мечутся по степи. От топота стонет земля, объятая пожаром. Воображение попыталось вместить эти табуны в Колину однокомнатную квартирку, не смогло, и я расхохоталась" (http://rubtsov.id.ru/derbina/o_rubtsove_5.htm).
Черный юмор.
Еще Дербина:
"Рубцов резко возражал, когда ему говорили: "Ты, Коля, как Есенин". О своей единственности, непохожести на других он знал" (http://rubtsov.id.ru/derbina/o_rubtsove_10.htm).
Мне такое радостно прочитать. Потому что, каким "получился", по-моему, Есенин (см. http://art-otkrytie.narod.ru/fet_esenin.htm), - это идейно полная противоположность Рубцову. Именно так, по-моему, и сказано – по принципу "от противного" - в рубцовском стихотворении:
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
Слухи были глупы и резки`:
Кто такой, мол, Есенин Серега,
Сам суди: удавился с тоски
Потому, что он пьянствовал много.
Да, недолго глядел он на Русь
Голубыми глазами поэта.
Но была ли кабацкая грусть?
Грусть, конечно, была… Да не эта!
Версты все потрясенной земли,
Все земные святыни и узы
Словно б нервной системой вошли
В своенравность есенинской музы!
Это муза не прошлого дня.
С ней люблю, негодую и плачу.
Много значит она для меня,
Если сам я хоть что-нибудь значу.
1962
Еще о Рубцове и Тютчеве – со слов Дербиной:
"О Тютчеве Рубцов говорил:
— Это страшный поэт. Он страшен своей глубиной.
Тютчев постоянно занимал его мысли. Говорил о нем, как о близком своем друге, восхищался Тютчевым — человеком, рассказывал эпизоды из его жизни, часто читал наизусть его строчки. Как-то с жутью в голосе прочел "Последний катаклизм". Чтение сопровождал жестами и, повторив еще раз последнюю строчку "... и Божий лик отобразится в них", сказал:
— Как страшно! Вода и в ней Божий лик!
Мне он говорил не раз:
— Люда, если тебя не будет, я буду таким же, как Тютчев без Денисьевой, — "живым и мучительным ничтожеством".
Когда в 1973 году в "Литературной России" я прочла рассказ Нагибина "Сон о Тютчеве" и узнала, что однажды Денисьева чуть не убила Тютчева, бросив в него тяжелое пресс-папье, я обрадовалась за Елену Александровну, что Бог ее миловал и теперь уже навсегда память ее будет светла и печальна. Какое счастье, что пресс-папье пролетело мимо виска Тютчева! Какое счастье для нее, что это он потом скорбел о ней, ощущая себя без нее "живым и мучительным ничтожеством"! И все-таки образ Елены Денисьевой необычайно трагичен и не потому, что она рано умерла и много страдала житейски, а потому, что в ней предполагается страшная глубина души…" (http://rubtsov.id.ru/derbina/o_rubtsove_10.htm).
В этой связи хочется процитировать стихотворение Рубцова:
ПРИРОДА
Звенит, смеется, как младенец.
И смотрит солнышку вослед.
И меж домов, берез, поленниц
Горит, струясь, небесный свет.
Как над заплаканным младенцем,
Играя с нею, после гроз
Узорным чистым полотенцем
Свисает радуга с берез.
И сладко, сладко ночью звездной
Ей снится дальний скрип телег…
И вдруг разгневается грозно,
Совсем как взрослый человек!
Как человек богоподобный,
Внушает в гибельной борьбе
Пускай не ужас допотопный,
Но поклонение себе!..
1967
Здесь показана амплитуда размахов природы. Терпимые величины. Но… Чувствуется, что они – не предел. И природа может смести все. И – это смиренно приемлется.
Как смерть от руки любимой.
Хорошо написала Людмила Дербина (та же глубокая Природа, что и Денисьева):
"Зачем Рубцов втянул меня в свои отношения с Роком? Зачем дразнил судьбу? Почему именно я явилась смертоносным действующим лицом в задуманной свыше драме? Почему именно из моих рук вырвал он свою крещенскую смерть? А ведь он в буквальном смысле ее вырвал. Он вызвал из меня смерч, который в считанные секунды смел его с Земли" (http://rubtsov.id.ru/derbina/o_rubtsove_10.htm).
С Земли. С большой буквы. С планеты.
Вот так, любя друг друга в качестве представителей своих все же, человечества, люди-враги сорвутся однажды, грянется ядерная война, и останутся жить на планете пауки и более низко организованные роды и виды. И биосфера продолжит свой миллиарднолетний труд по удержанию Земли от скатывания к судьбе Марса или Венеры.
03 февраля 2007 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://www.pereplet.ru/volozhin/28.html#28
| На главную страницу сайта | Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |