Первый приход старости я заметил, когда мне ещё и тридцати не было. Я уже несколько раз несчастно влюблялся к тому времени. И после провала очередного увлечения, я решил выкинуть его из души полностью, полностью отдавшись соответствующей музыке, “Неоконченной симфонии” Шуберта. И… у меня ничего не вышло. Рыдания не наступили. – Я понял, что я постарел, и силы души у меня поусохли. Нечему выплёскиваться под музыку.

Полвека спустя я стоял на берегу Средиземного моря, на закате, у лестницы, спускающейся к пляжу. И…

У меня есть гораздо более несчастный, чем я, сын (жена моя умерла и вряд ли меня любила). Сын со мной живёт. А старшая внучка, - сказала дочка, живущая в другом городе, - вознамерилась найти ему невесту. Что полная глупость, ибо внучке было – сколько? – лет 9. Так вот я это вспомнил, глядя на здоровенную деваху, стоявшую на верхней ступеньке той лестницы, и весело болтавшую с рядом стоящими парнями. На каком языке и о чём говорили, я не слышал. А по её лицу я понял, что она русскоязычная. И понравилась мне. А вспомнил я потому, что габаритами она подходила моему гиганту сыну. Сам я среднего роста. И с того дня я стал её встречать, когда шёл на море смотреть закат. Но вскоре она пропала. И вновь я её увидел через год. Шла навстречу. Я остановился и сказал ей (она вежливо тоже остановилась):

- Извините, не вы ли в прошлом году в августе ходили бегать по лестнице на пляж?

- Я, - ответила она.

- Ну вот, слава богу. А то вы пропали на целый год. Дело в том, что я б хотел, чтоб вы вышли замуж за моего сына.

- Но я ещё молодая, учусь.

- То не важно. Учитесь. Гуляйте. Влюбляйтесь. Но я хочу сказать, что более верного супруга, чем мой сын, вы не найдёте. Когда захотите замуж – идите за него.

- А он что: сам не может себе найти жену?

- Не может. Хоть он умница, красавец, вот такого роста. Но не может. И вот я решил ему помочь. Вы мне понравились. Значит, думаю, и ему понравитесь. А? Давайте сначала со мной познакомитесь? Меня зовут Семён.

- Очень приятно. Лолита.

Наверно, соврала. Потому что, когда я её в будущем окликал, она или забыла, как она назвалась, или не хотела больше иметь со мной дела.

А я некоторое время, когда ходил смотреть закат, всё придумывал, о чём мне с нею говорить, и придумал, что надо рассказать о самом интересном, что сейчас со мной происходит. А меня постигла агромадных размеров скука. И я хотел ей рассказать, как это неожиданно и необычно.

До того я никогда не скучал. Просто никогда. У меня всегда было чем заняться. Я написал многие сотни искусствоведческих статей и несколько книг. И для них бывало нужно думать чуть ли не в любой ситуации. Причём я не повторялся и, как мне казалось, выдавал то, до чего ещё никто не додумался. Счастье такое, особое. И вдруг – появились перерывы, когда не о чём писать. И я, красно говоря, разбалованный, едва ли не сходил с ума от скуки в эти часы.

Я так испугался, что принял какие-то меры и перестал скучать с такой силой. Я увеличил интенсивность писания, заметив, что мне удаётся, - как про Чайковского я слышал, - войти во вдохновение, просто начав писать. Но страх где-то поблизости, чую, караулит.

Я даже научился не бросать читать книги из-за их неинтесности. Я заметил, что самые знаменитые авторы нечитабельно пишут. Только дочитав до конца, убеждаешься, что стоило терпеть.

Но книгу Пелевина “Т” (2009) я чуть не бросил всё же на середине. Как вдруг читаю про свои заморочки:

“Я думаю — следовательно, я существую, — вспомнил Т. — Кто это сказал? Картезий [Декарт]. Поразительно, какие головокружительные прыжки над безднами ухитряются совершать эти французы, выпив красненького. Или они этих бездн не видят? „Я думаю…“ А вдруг думает кто-то другой? Кто-то вроде Ариэля [это бригадир, что ли, группы писателей, которые сочиняли приключения этого Т (один про эротику, другой про философствования и т.д.), причём нацелена была та книга на продажи на Западе (когда-то Пелевин был очень антилиберален)]? Ну откуда он, дурашка, знает, что это он сам? Впрочем, Картезий прав в том смысле, что это его „я“ существует только до тех пор, пока он про него думает. Французу надо было говорить не „я думаю“, а „думаю “я”“. А само это „я“ ни думать, ни существовать не может, потому что исчезает сразу, как только Картезий перестает о нем размышлять, решив выпить красненького…”

Почти как когда-то со мной. Я всё книги сперва писал, не статьи, и после окончания очередной чувствовал себя очень неуютно, так как не знал, не была ли та книга последней, а жить и не писать было существованием второго сорта. Но тогда у меня уходила масса времени на второсортное существование (семья, работа), а теперь не осталось ни семьи… почти ничего. Сын аутист. Я даже гулять не выхожу – жарко.

Для тех, кто книгу Пелевина не читал.

Герой, граф Т. (Лев Толстой, именование выбрано потому, что со школы все помнят такие имя и фамилию, что повышает продаваемость книги), это персонаж литературы низшего пошиба. Он не самостоятелен. Имеется в виду, что истинная художественность порождает как бы живых людей, “делающих” неожиданные для самого автора поступки. Например, Пушкин писал в письме, что не ожидал, что Татьяна Ларина выйдет замуж. А в плохой литературе – наоборот. "…современный роман или драма показывают нам автоматических действующих лиц, не оказывающих никакого сопротивления авторскому щелчку, посылающему их направо или налево” (Вейдле. Умирание искусства). Но для графа Т. сделано исключение. Ариэль, руководитель группы писателей, открывает своему герою, кто и как его сочиняет. Это всё является образом публики, оболваниваемой СМИ. Причём большинство даже не догадывается, что ими руководят. И лишь некоторые делают попытки, неминуемо неудачные, вырваться из оболванивания.

Я читал какую-то книгу Александра Зиновьева, и в ней выводилось, что теперь СМИ приобрели такую силу, что надо изменить марксистское понимание, что бытие определяет сознание, на обратное. Если так, то в более отдалённой перспективе это хорошо. Потому что тогда есть шанс, что человечество осознает смертельность для себя неограниченного материального прогресса и остановит его, и тем спасётся. Сменив капитализм, неотрывный от неограниченного прогресса, на коммунизм, с разумными потребностями, что материальный прогресс позволит ограничить. Но пока… Ужас.

Книга Пелевина поступила в печать 16.09.2009, через две недели (по сайту “Русская служба ВВС” - https://www.bbc.com/russian/international/2009/09/090930_eu_georgia_report) вышел доклад международной комиссии по расследованию обстоятельств войны на Южном Кавказе в августе 2008 года, в котором "сделан вывод, что начала боевые действия Грузия…”. Но работала комиссия 10 месяцев. То есть даже на Западе нашлись силы проверки сообщений мейнстримных СМИ, что начала войну Россия. С того, кажется, случая во мне стала расти тенденция, кончившаяся тем, что я на своём сайте завёл коллекцию случаев личной ловли на вранье. По российскому ТВ сообщали все эти 10 месяцев, что Запад считает Россию напавшей стороной. И было очень похоже на правду. Я решил спросить двух американцев, действительно ли впечатление от российского ТВ верно. У меня не вышло. Один, - ему, вообще-то, нельзя верить, - ответил, что СМИ США, которыми он пользуется, давали взвешенную информацию. Другой или не захотел отвечать правду, или не соврал и написал, что не обращал внимания, так как был в те дни в гостях у сестры в Германии. – Так если предположить, что Пелевин склонялся к вере российским СМИ, то понятно, что, пока работала упомянутая комиссия, ярость на зиновьевский вывод (если он ту книгу тоже читал) и на мейнстримные западные СМИ заставила его и книгу писать, и пойти на такую крайность, как подделывание её под самую низкопробную литературу. (Слово “самую”, признаюсь, я пишу для красного словца, потому что не читаю такую, а только подозреваю, какая она, подозреваю, т.к. пробую иногда по ТВ смотреть сериалы.) Ярость Пелевина – не на авторов, а на то положение, что пипл схавает. И ненависть его – ко многим, если не к большинству. И само это навеянное мне “пипл”, говорит, что против Запада Пелевин ярится больше, чем против России. Ибо по так называемой мягкой силе Россия – всем известно – отстаёт. Движим Пелевин, получается, идеалом типа трагического героизма. А так как им вдохновляются художники с противоположными мировоззрениями (предпоздний Микеланджело, аскет, и поздний Тициан, гедонист, Высоцкий и Галич), то, уточняя, - раз против (если я правильно угадал) западных СМИ книга написана, - Пелевин находится на стороне Микеланджело и Высоцкого, на стороне коллективизма.

Впрочем, это – впечатление на момент прочтения половины книги.

Вот, пожалуйста, через несколько страниц читаю:

Слова эти, правда, Ариэля, от демиургической власти которого вот уж много страниц хочет освободиться Т… Плюс это в романе явно мимолётное. Больше всего Пелевина бесит, похоже, монетизация всего на свете. Западнизм. (В России какой-то извращённый капитализм: большинство предпринимателей считает жуликами.)

Мне вспоминается побочное удивление от бунтарского фильма “Полёт над гнездом кукушки”. Там Макмёрфи придумал психом прикинуться, чтоб его перевели из обычной тюрьмы в сумасшедший дом, а там он надеялся у сумасшедших в карты сплошь выигрывать и выигрывать деньги. – С ума сойти! На что пойти! – Что значит – американец! Что значит – менталитет!

Повороты в сюжете о графе Т зависят от того, под чьей крышей – либеральных или силовых чекистов – находится писательская фирма Ариэля. (А лет 15 тому назад мне один родственник, предприниматель в Москве, тоже чекистами назвал тех, кто, как только у него прибыль раз скакнула к миллиону рублей, к нему пришли и потребовали делиться.) – Тоже менталитет? Или это перерожденцы в западный менталитет? В последнем случае злость Пелевина (и, соответственно, изобретательность в её скрытом выражении) мне представляется ещё более мотивированной.

Но. Это ж такая сатира, выходит. То есть в таком достоинстве, как художественность (наличие следов подсознательного идеала), роману мне, эстетическому экстремисту, придётся отказать. Всё ж – от сознания. В смысле – не годится капитализм для менталитета России. – Мысль сама по себе мне приятна. Но вещь – хоть и со скрытым, но не художественным смыслом.

Или всё же надо дочитать до конца…

Я дочитал до неприятного места.

Я читаю книгу с перерывами на что-то интересное. А белиберда в книге такая, что после перерывов я не совсем помню, что я читал. Но представляется, - правда, не проверяя, - что всё у Пелевина согласовано. И вот я натыкаюсь на мелкое рассогласование.

На странице 205:

А на странице 278:

Просто ляпов ещё не было. Белиберда – сплошь. Я даже ей объяснение нашёл: издевательство над реалиями капитализма, опускающего соответствующих членов общества до болванства. Молодёжь – до обожания стрелялок (они, оказывается, называются шутер). (Этот Т. непрерывно кого-то убивает. Оставаясь мудрецом и… непротивленцем злу насилием. Последнее есть особое издевательство – над теми, кто станет читать книгу как стрелялку и не более, и кто не знает, что Лев Толстой был автором толстовства.)

Но чтоб ляп…

Однако… Поиздевался этим ляпом Пелевин надо мной, внимательным читателем. Т., оказалось, видел сон.

Ну, издевательством над читателем занимаются все детективщики… - Пелевин прощён.

Мне плевать и на то, что он издевается над фанатичным христианством и буддизмом. Я замечаю, что он издевается надо всем тем, чего практически не было в СССР. И это подтверждает моё предположение об антикапиталистическом вдохновении Пелевина. А скрыто оно в тексте просто потому, чтоб книга продавалась. Пока-то всё же в России какой-никакой, а капитализм, хоть Левада-центр – оппозиционная, но не левая, организация – сосчитала, что “68% россиян хотели бы возвращения к социализму и СССР” (https://www.vedomosti.ru/politics/news/2016/04/19/638242-68-rossiyan-sotsializmu). Получить Пелевину в читатели ещё и пробуржуазный элемент – почему нет…

Впрочем, Пелевину всё же очень противен маркетинг.

Мне, в высшей степени непредпринимательскому человеку, помнится, выглядело откровением в “Марии” Бабеля, как торговец отчитывал за ошибку нанявшегося к нему офицера. Чтоб торговать с прибылью, надо просто знать, где что почём купят и при каких условиях. Просто знать. Или узнать. Но ни в коем случае не гадать. Не рисковать. А офицер не умел узнавать и рисковал. И прогорел. А маркетинг – это знание, как не прогорать. И это – скучно. Некоторым. Таким, как Пелевин – определённо. И где маркетинг цветёт? – Где капитализм с опытом.

То есть, если позволить себе судить, не дочитав, но помня, кем у меня получался Пелевин при разборе вещей, написанных до “Т” (2009) и после, выходит, что Пелевин балансирует между осознанностью и подсознательностью вот этого своего антикапитализма. И собственно “Т” я склоняюсь отнести к порождению осознанным идеалом.

И, хоть чисто интеллектуальное удовольствие я не ценю высоко по сравнению с озарением, намекающим, как всё же можно выразить словами то ЧТО-ТО, что словами невыразимо (и что и есть подсознательный идеал), но я не могу пройти мимо одного интеллектуального взлёта. Когда-то он и меня посетил (см. тут). Я вступил в спор с математиком, считавшим, что мир – порождение Бога, обладающего высоким математически уровнем. Я сказал математику: “А случись при Большом взрыве вселенная с другими законами… И – развились бы в ней объяснители помощней нас. Которым не нужно так упрощать дело – в абстракции – чтоб потребовалась 1 и вся НАША математика…”.

А что об этом у Пелевина (словами философа Владимира Соловьёва, современника Л. Толстого и являющегося ещё одним героем произведения “Т”)?

Вам не кажется, что Пелевин тут заигрывает с постмодернизмом (для которого нет ничего, достойного быть идеалом)? Тем более, что потом оказывается, что и это помещено в сон Т.

И там же был прямой выпад против Запада, словами Соловьёва же, в действительности разочаровавшегося в католицизме.

Ведь по пелевинскому Соловьёву Ариэль такой же персонаж только с ролью автора, как и граф Т. А всё сочиняет… читающее Око.

(Я, как атеист, под этим понимаю просто человеческую культуру, которая формирует всё и вся. В виде своих марионеток формирует, если по-постмодернистски.) Так, думая в традиционном русле противостояния Запада (цивилизации) и России (культуры), выпад прост:

(При этом признаюсь, что сказку про гоббитов я не читал.)

Скрытые реверансы советскости и зубки капитализму смазались масштабностью взгляда на мир после того, как Ариэль был низвергнут из автора в персонажа-автора.

Так как впоследствии Пелевин свалился-таки в своём творчестве в постмодернизм, то можно мыслить, что провалы в него могли случаться и раньше. Вот в 2009-м – в этом “Т” так и получилось.

Вот и ещё одно проявление старости – сбылось предсказание моего, уже покойного, товарища. Исписался я, а инерция гонит продолжать писать.

Мне надо было или бросить всё же читать эту книгу, или хотя бы не писать о ней, раз не чуялось в ней ЧЕГО-ТО, чему нет слов. А я, вот, написал, и это даже нельзя послать ни в какой журнал.

Или и такое занятие ещё всё же что-то сто`ящее. Ибо…

Я хотел с утра начать писать этот, финальный, абзац, и… Бац: в квартире нет света. А это уже почти конец жизни вообще. Потому что жизнь для меня теперь в компьютере, телевизоре и в дующем в спину вентиляторе. Нет. Всё-таки это было ещё утро. В западном окне дул прохладный сквозняк. А из восточного ещё не валил жар, и, если его открыть и сесть в кресло, то унылого G-образного двора не видно, зато видно единственное дерево во дворе. Шикарное, раскидистое и высоченное – туя в виде ёлки. Её ветки слегка покачивались под лёгким дуновением. А над нею стояли бело-серые с яркой окантовкой облака и бледно-голубое небо. И почему-то думалось, что это – Палестина, куда вышли первые люди, когда покинули Африку. Перекрёсток миграций. Место рождения великих религий тысячелетия назад. И тогда такие ж тут росли тёмно-тёмно-зелёные туи. И слегка качались под ветром. И стояли такие же, с яркой опушкой, против солнца глядя, облака на таком же бледно-голубом небе.

Я смотрел на тую и завидовал ей. У неё своя, древесная жизнь. Лучшая, чем моя. Потому что она не мучима стремлениями и их недостижимостью. И скукой ничего неделания. Она свободна, хоть и никогда не покинет своего места. Но то уже не в её измерении. А в своём – она качает ветвями под лёгким ветром и роскошествует. Живёт.

Неужели и мне скоро останется только тем и довольствоваться, что я живу?..