Художник Парошин рассказывал, рассказывал и вдруг говорит:

"У меня что-то общее в восприятии есть, некоторое, с Тарковским. Есть что-то родственное такое. “Зеркало” или какие-то его фильмы… Просто я этот дом увидел, я не знал, что дом Тарковского. Понимаете? Я же хожу по Москве. В районе Павелецкого вокзала я ходил там, и он стоит, весь заросший, в кустах там. Потом мне сказали, что это дом Тарковского. Я пришёл и просто… Никто мне его не заказывал, ничего. Я просто написал его по-своему. Там на втором плане стояли какие-то цеха, дома какие-то производственные такие. Я их убрал, его поставил, как символ” (https://www.youtube.com/watch?v=8XsgwtiRcDk временная метка 18:02 – 18:36).

А ведь так и есть (проверил по гуглокарте): "Первый Щипковский переулок, 26, кв. 2.

На рубеже 1980–1990-х годов дом принадлежал Кинофонду, который снял крышу, предполагая начать реставрацию. В 1987 году после смерти режиссера дом было решено снести, так как он пришел в негодность… 20 июня 2004 года дом снесли полностью, даже не известив об этом родных режиссера” (http://snip1.ru/moskovskie-kvartiry-v-kotoryx-zhil-andrej-tarkovskij/).

Я на Парошина вышел из-за поиска, кто написал такую картину:

https://hudognik.net/pictures/1617-Piterskiy_dvorik/

У него всё (см. тут, тут) шикароно-ослепительно. – Прикладное искусство, предназначенное для украшения помещений.

Но в процессе поиска выплыла личность Парошина. Картины прямо противоположные. И чем-то притягивают непонятным.

А когда слышишь от него такое:

Когда слышишь такое, то веет вообще ницшеанством. Его метафизическим иномирием.

Вот – совершенно ведь неповторимое освещение предвечернее, а… днём. Словно солнечное затмение началось. Небо уже потускнело. (У Рудника тоже становится яснее, если поймёшь, что там освещение – луной. Но больше у него экзотики освещения не бывает.)

Что-то странное. И наклон к горизонту с какой-то стати не причём. (Я клянусь, правый край картины почти совпадал

с рамой перед тем, как я её обрезал. Фотографируют же, в конце концов, наклонив аппарат.)

А там, кто знает… Может странность и наклонов воздействует. Вон, в “Доме Тарковского” тоже справа от дома стоит непокосившийся столб. Тогда дом – явно косой. А не просто тут туман, и – странно.

Или вот. Лучи солнца должны б быть параллельны…

Да и левый край домика явно больше наклонён влево, чем правый… Да и на вывеске КОНД не может быть таким покрасневшим жёлтым из-за того, что попало в тень…

Тут необычно (кроме нарушенных перспективных схождений карнизов левого дома и пристройки к нему) – сияние всего, что в тени, из-за отражения солнца от освещённой стены и стёкол окон справа. И на той освещённоё стене почему-то не видно тени от дерева. – А понятно, почему: она б мешала стене отражать солнце на противоположную стену, превращая ту тоже в освещённую солнцем. – Ошибка? – Нет! Странность так достигается. Образ ницшеанского иномирия.

Не даром Парошину нравятся всё ницшеанцы: Тарковский времени “Зеркала” (см. тут), Левитан (тут), Модильяни (тут). Правда, и Эль Греко (тут) затесался… Ну, не всё мне-коту масленица.

Надо признать, что Парошин лучше говорит, чем живописует. В его природе каждый момент как-то с трудом оказывается единственным. Хотя бы из-за преобладания изображения солнечных полдней в его видах старой Москвы.

Тут – редкое исключение: ранний вечер. И сразу лучше с единственностью мига в природе.

Умом я его понимаю. Его подсознание чует в старнине какую-то возможность выразить трагизм жизни – наличие смерти. Старая Москва обречена на смерть, на снос. По крайней мере, в России, не умеющей извлекать пользу из всего, даже из старинных лачуг. Парошин инстинктом художника сталкивает предсмертие и жизнь, халупы и солнечность полдней…

Но или у меня тонкости не хватает… Нет, поэтичность я чую. Она ощущается непреложно из-за указанного “текстового” столкновения. Но “текстовое” столкновение не превращается во мне в противочувствия, и – катарсиса от столкновения нулевых противочувствий я не переживаю. Как переживаю в его словах: "момент – единственный”. Иными словами: исчезающе короткий миг и… Вечность. И катарсис (после его осознавания) – вневременье – я переживаю. – И это ж ницшеанство я переживаю!

И – или я предвзят к ницшеанству – я Парошина в этих картинах-исключениях считаю художественным, так как ницшеанства в его сознании нету. Если б было, он бы как-то возразил своей интервьюерше при таких словах:

Или не согласился б, чтоб в эфир пошло без возражения. А он согласился. И – мы слушаем фальшь на фоне демонстрации одинаково солнечных пейзажей.

Десятки холстов в год художник уничтожает как неудавшиеся. – Наверно, надо больше…

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6244.html