Эта заметка является продолжением недавней, под названием "Нехудожественный смысл применения багрового цвета" (http://art-otkrytie.narod.ru/neander.htm ).

Мне на ту заметку возразил один: "И всё же, я думаю, мы ещё долго не узнаем, почему неандертальцы поступали так, а не иначе… Наука заставит говорить и охру".

Будто я НЕ науку, палеопсихологию, НЕ её нынешнее состояние пересказал.

Словами Олжаса Сулейменова наука и говорит: в какое бы время года ни умер неандерталец, укладывать его, чтоб воскрес, надо как бы осенью. То есть на жёлто-красного цвета нечто. На охру.

(В пещере Шанидар нашли захоронение неандертальцев с цветами, а не охрой. Так не в том дело, какие это цветы: василёк, алтей, крестовник, лук кистистый, тысячелистник, - всё многолетние, т.е. переживающие зиму не в качестве семян, а целым организмом, т.е. оживающие весной. Будь дело в символизме, плохо было б гипотезе Поршнева, что неандертальцы не имели речевого мышления. Дело в том, что определили названные виды растений по пыльце. А отцветают все ранней осенью. Просто была ранняя осень, когда хоронили тех неандертальцев. Нарвали, что цвело, и положили. Не нужно было охры. Не знаю только как пыльца лука кистистого, первоцвета весеннего, там оказалась вместе с пыльцой летне-осенних цветов.)

Олжас Сулейменов неисчислимо много угадал в этнографии, языкознании и других науках. Но я не призываю доверяться авторитету. Просто его угадка насчёт сурка "привела к упрощению теоретического изложения совокупности фактов" (Эйнштейн), характеризующих неандертальские захоронения: вырытость ямы вбок, а не вглубь, на небольшом расстоянии от поверхности земли, укладывание тела на правый бок, с согнутыми в коленях ногами, охра. Удовлетворяет научности и сам метод – угадка. "…долгом физиков является поиск тех общих элементарных законов, из которых путем чистой дедукции можно получить картину мира. К этим законам ведет не логический путь, а только основанная на проникновении в суть опыта интуиция. При такой неопределенности методики можно думать, что существует произвольное число равноценных систем теоретической физики; это мнение в принципе определенно верно. Но история показала, что из всех мыслимых построений в данный момент только одно оказывается преобладающим" (Эйнштейн).

С палеопсихологией – то же. – Сколько фактов ни обрушивают гипотезу Поршнева, она выживает.

Ею можно объяснить, например, даже мою первоначальную реакцию на "И всё же, я думаю". – Что, казалось бы, значит уверенный тон! С одной стороны - Олжас Сулейменов со всеми его, мне известными, подтвердившимися угадками, с другой – уверенный тон возразившего. – Но действует сперва даже и не последнее по времени – не уверенный тон. А содержание: "не узнаем". Поначалу моё недоверие к "я" информатора отключено. Мы с ним включены в "мы". И этого хватает на какие-то секунды-минуты.

Гипотеза Поршнева состоит в том, что видообразующей гомо сапиенса мутацией оказалось появление мозгового механизма торможения обычной деятельности. Механизм сосредоточен оказался в той части коры мозга, где у упоминавшихся в предшествовавшей заметке макак находится центр коммуникативной речи.

Вообще-то и собака может через механизм непроизвольной имитации другую собаку, например, заставить перестать есть. Если первая на виду второй станет чесаться, то и вторая станет чесаться. Это железно повторяется в лабораторных условиях при выработанном у второй условном рефлексе слюноотделения на, скажем, свет некий, когда первую незаметно для второй побуждают почесаться, и вторая первую видит. Тут физиология. Каждое возбуждение в коре мозга обваловано торможением. И самое глубокое торможение - в том месте, которое соответствует действию, самому несочетаемому с действием, производимым из-за возбуждения. Так, чесаться несочетаемо с едой.

Поршнев проделал такой длительный опыт со своей собакой. Сперва выработал у неё рефлекс лаять, когда той надо справить нужду: чтоб её повели выгуливать. Потом отказался собаке "подчиняться", так она "изобрела" нечто более оригинальное. Он впоследствии и этот рефлекс нарушил. Кончилось тем, что она "изобрела" совсем неожиданный трюк.

Несочетаемость, непохожесть лежит и в основе словообразования. Кроме того, поначалу одно и то же звукоиздавание, прилагаемое к разным предметам, побуждало к совсем разному реагированию. А широкая возможность "прилагания" – ещё у обезъян – оказалась возможной из-за чрезвычайной развитости руки, пальцев. Представленность указательного пальца в коре мозга поразительно велика. Труд довёл до возможности указывать на предмет. А тут ещё случилась эта мутация с новым, что в лобной части, мозговым механизмом торможения любой, (ЛЮБОЙ!) обычной - рефлекторной - деятельности. Деятельности, которою управляет первая сигнальная система. – Зародилась вторая сигнальная система: "явление непроизвольной подражательности… достигло высочайшей интенсивности" (Там же). Стадо стало "мы". С недоверием только к "они". С абсолютным доверием ко всему стадному. Род гипноза, обучения во сне, внушаемости 8-10-тилетних детей и внушаемости взрослых при "некоторых очень специфических нейродинамических обстоятельствах в бодрствующем состоянии" (там же) вроде возгласов толпы, хора или кого-то одного, олицетворяющего группу, общество. Доходит вплоть до вредности для отдельной особи. Из-за чего, - Поршнев предполагает, - случилось повышенно быстрое и малыми группами расселение предкроманьонцев по земному шару, не соответствующее скорости сокращения кормовой базы на одну особь. (Эту превышающую скорость расселения, может, когда-нибудь проверят. Да и сейчас видно: чтоб питекантропу достичь Явы из Африки понадобился 1 миллион лет, а предкроманьонцу – в 10 раз меньше. Это притом что каменные орудия почти не изменились. Или вот – наличие меланезийского и австралийского типа черепов в… Южной Америке. Первых, удравших в Юго-Восточную Азию, Океанию и Австралию, вытеснили - в Северную Америку - вторые. Вторых – тоже в Северную Америку – третьи. А вторые первых – из Северной в Южную Америку. Причём удирали от "своих". Аборигены, бессловесные синантропы, были не опасны, внушать не умели. И доказано на исследованиях ДНК, - в плюс Поршневу, - что все мы произошли от не более, чем нескольких тысячей особей. А ещё плюс Поршневу – прав Хомский, открывший общность синтаксиса всех языков. Ну и разделение языков тоже работает на Поршнева: оно было средством оборониться от внушения со стороны "своих".)

Вся история человечества есть в нейрофизиологическом смысле наращивание одних тормозных мозговых механизмов над другими.

И вот в теперь понятной атмосфере исключительного, никогда нигде раньше не существовавшего гнёта группового "мы" над зоологическим "я", сокровенным, возникла потребность, как открыл Атанас Натев, испытания этого сокровенного с целью совершенствования всех, даже и чужих. Вот и возникло искусство, т.е. непосредственное и непринуждённое испытание сокровенного мироотношения. И не подчиняться "мы" невозможно, и подчиняться – гибельно. И подчиняться "мы" выгодно (сила ж!), и не подчиняться тянет. Что выбрать? – И находится третий путь! "Третьесказание".

Психолгически это – катарсис, возвышение чувств. А нейрофизиологически? - "…раз выработался этот механизм торможения, в принципе оказывается возможным таким же образом тормозить сам тормозящий механизм; но это торможение второй степени в свою очередь может быть тормозимо" (Поршнев. Там же). Механизмы над механизмами растут прямо механически.

Исследованиями установлено, что если с 7-милетнего возраста ребёнок занимается музыкой, то у него в соответствующем месте коры головного мозга толщина какого-то мозолистого тела на 10-15% увеличивается сравнительно с позже начавшими заниматься или вообще не занимавшимися (Палмеры http://www.bookap.info/okolopsy/evolution/gl18.shtm).

Что-то похожее происходило 200.000 лет назад в связи с появлением второй сигнальной системы. Лобные доли росли, давили на череп. И появился вид с нескошенным лбом. (Не как у неандертальца.)

Ну с музыкой оказалось, что это специфическое приспособление организма. Наверно, как накачивание мускулов. И никак не влияет на умственные способности.

Но когда-то – с лобными долями и лбом - было не так. И с поведением и переживаниями – тоже.

Я неверный акцент – на сверх- чём-то, на победительности и предводителе – сделал, когда в первый раз (http://www.pereplet.ru/volozhin/36.html#36) написал про ожерелье. Я передёрнул невольно.

Ожерелье-то да, висит на шее предводителя. Но тот не каждую минуту что-то внушает. Не каждому. И не обязательно стаду (а лишь стадо наиболее внушаемая единица). Ожерелье, - это каждый видит, - не приросло к его шее.

А само по себе оно всё-таки экстраординарно, как само Слово. (Их, слов, очень малое количество ещё было. Но сила каждого была колоссальной.)

Можно восхититься предчеловечеством и древними, сумевшими за 200.000 тысяч лет донести весть о Слове до того, кто написал: "В начале было Слово…". Но у меня это восхищение не религиозное, конечно, а атеистическое.

Художественный смысл ожерелья был некий баланс между личным и общественным.

Экстраординарность прободения аж нескольких раковин сразу могла, конечно, ввести в ступор. Как и неожиданность. Как и слово. Но слово было самой жизнью. Действовало непосредственно и принудительно (из-за тех самых мутантных мозговых механизмом).

Но с ожерельем проходила минута, другая, а принудительность не наступала. Имела место НЕПРИНУЖДЁННОСТЬ.

Потому (75.000 лет тому назад; найдено в Кении и возраст определён) была сделана некая каменная плоская штука, которую никуда себе нельзя повесить. На ней прочерчен прямоугольник, заполненный несколькими примыкающими друг к другу линиями в виде ХХХХ.

Только показав штуку и что-то сказав, можно было понудить к действию. Но окружающие ж знали, что не всегда это бывает. И когда изготовлялась вещь – тоже знали, что не всегда будет. И носить с собой эту штуку не удобно – руку ж занимает. Значит, где-то лежала она частенько. И не действовала принуждающе.

А изображено ж из ряда вон выходящее – прямые линии!

Где мог предкроманьонец их в жизни видеть? – в границе слоёв пород на обрыве, в линии морского горизонта? – Мог. Но – повторить это!..

Конечно, тут была неожиданность большой впечатляющей силы. Как слово. Которому, наверно, уже могли научиться как-то противостоять не просто в виде простого "нет". То есть тут тоже некое третьесказание.

Не даром, наверно, именно в пластическое искусство (о музыке я молчу – не знаю) сперва прорвалось искусство. И не даром впоследствии возникла такая заповедь: "никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли" (Исх. 20:4). Искусство – царство некой свободы, враг религии и в каком-то странном отношении к морали.

У меня есть одно преимущество перед Поршневым. Книгу Натева "Искусство и общество" (1966) Поршнев мог бы успеть прочитать. Но он этого явно не сделал. Потому там, где моим мыслям свободно, как на поле, Поршневу приходится проламываться, как через бурелом в лесу. В первом чтении зёрна истины до меня аж не дошли сквозь другие отчаянные поршневские озарения, упрощающие изложение совокупности фактов.

А предъявленная совокупность фактов слаба донельзя: её можно много какими фактами же опровергнуть. И ещё в этой области часты открытия, и те нередко перевёртывают едва успевшую сложиться систему.

(Мне, в частности, потому Поршнев и нравится, что не боится таких, предвидимых, опровержений. Как бы чувствует, что правда всё равно победит, и она за ним. И вот, вооружённый Натевым, я теперь могу акцентировать то, что я сперва у Поршнева пропустил мимо внимания как зряшную детализацию, ненужный рамышлизм.)

Итак.

Всё меняется. Меняется диалектически. Грубо, говоря, тезис заменяется АНТИ-тезисом. Свобода искусства может не понравиться власти, и та на него устроит гонения. Запретит прочерчивать линии. До такой степени запретит, что отрубать станут фаланги пальцев рисующим.

А свободы хочется. И – возник первый андеграунд. В темном углу пещеры бунтарь нарушал табу и на мягкой глине тянул длинные следы пальцев руки. Или просто отпечаток пятерни делал. Иногда с уже отрубленной фалангой. Иногда, лишь изображая отрубленность: прикладывая ладонь с подогнутыми фалангами. Иногда очерчивал растопыренную пятерню.

Посвящённых впечатляло: нельзя, ан нет – можно. Аналог наличествовавшего всё же укрощения всесильности слова. Как говорит Поршнев, суггестия обрастала контрсуггестией, та – контр-контрсуггестией. – Отражение жизни в абстрактном стиле, стиле перегиба формализма, как выражаемся мы.

Синтезом, противоположным по форме, стал натурализм. Противоположность по содержанию явила себя в переходе с "я" на "мы", "мы" же самоназываемся тем, на кого охотимся. И гонения сменились фавором. И вот – эта потрясающая наблюдательность наскального художника, подробность, любовность отделки и огромность фигур.

И всё это легко опровергнуть. Датами, например.

32.000 лет назад в Западной Европе сделано несколько сотен натуралистических изображений в одной пещере, а географически не очень далеко от неё отпечатки ладоней сделаны… позже - 28.000 лет назад.

Но тем и замечательна прославленная Эйнштейном интуиция, что даёт-таки возможность упрощать. И следствия из упрощения упрощение подтверждают. Например, в той пещере (Коске), где ладони чёрной краской запечатлили 28.000 лет назад, спустя 10.000 лет в ней же всё ж изображены уже лошади, козлы и пингвины. (Даты проверены радиоизотопным анализом соскобов краски.) А в другой пещере разница датировки изображений животных до 10.000 лет не доходит: 3450, 860, 510, - так зато и не доходит до кардинальной смены стиля от андеграунда к фавору.

Поршнев – это диалектический и исторический материализм в действии. Сейчас, во времена идейной смуты, религиозной, суеверной и лженаучной реакции, наступления православной церкви на светское государство в России, Поршнев – как бальзам на душу атеиста, сермяжного человека, которого, вообще говоря, легко сбить с толку. И демонстрация Поршневым эвристической силы его философии ободряет. Освоение даже азов её (что антитеза вредит тезису) лучше в этом суровом мире, чем размягчающая религия, всё, ещё непонятое, объясняющая очень просто: Бог.

Французы отличаются рационализмом. Пару сот лет назад Французское лингвистическое общество наложило запрет на публикацию каких бы то ни было рассуждений по поводу происхождения языка – неприличная для науки тема. В неприличные - в другой век - попала и проблематика, подымавшаяся Поршневым. Но вода свой путь пророет. Вот уже Хайеку повезло больше.

Как написал (непоследовательно, впрочем) тот, возражавший моей предшествующей заметке по данной теме: "Наука заставит…"

Интерпретационная критика, глядишь, тоже прорвётся когда-нибудь.

Первая публикация по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/47.html#47