Давно уж (http://art-otkrytie.narod.ru/nabokov.htm, http://topos.ru/article/3942) я вывел для себя, что Набоков всю жизнь имел одного и того же типа идеал – идеал сверхбудущего.

Это видно и из такого стихотворения:

Моя задача лишь - убедиться, что и тут художественность заключается в том, чтоб выразить свой идеал не "в лоб".

Если прочесть это стихотворение "в лоб", оно просто романтическое (эгоистическое, если одним словом и в моральном плане). Хоть во множественном числе говорит о себе лирический герой, но понятно, что это метонимия (а не метафора). Конкретные воспоминания конкретного человека о покинутой России идут: пыль крымских степей по пути в Стамбул, северный, до того, шорох листьев, пятна света, птичьи звуки, цветенье сада, первопутный снег. "Я" не обогащается смыслом от превращения его в "мы", как это бывает в метафоре. Наоборот, как данные непосредственно флаги в гости устраняют типы кораблей (фрегаты, бриги и т.д.), не данные непосредственно, так данные непосредственно "мы", - банальная общность имеющих воспоминания о родине, - тут устраняет "я", имеющего конкретные воспоминания. То есть "я" не типичен, а уникален. Зациклен на себе. И противоречие "мы" и "я", поддержанное последовавшей конкретностью воспоминаний, предваряет выделение этого "я" путем называния его "мы". Но тут не то противоречие, которое рождает художественность (по Выготскому). Наличие метонимий (как и метафор, впрочем) еще не значит что перед нами поэтический язык, как говорили формалисты. И не в том дело, что и вообще язык использует метонимии (и метафоры). А в том дело, что так называемого поэтического языка как такового нет. Художественно - отношение элементов, а не какой-то элемент (метонимия, скажем, или метафора). Художественно – если одно и другое от столкновения дает третье. А здесь, если "в лоб", просто выпячивается "я".

Это "я", - если "в лоб", опять же, - находит в себе же и опору. Всякие хорошие слова притягивает к так образованному своему идеалу ухода во внутреннюю жизнь: Бог, ветер, звезды, целомудренно. А тому, что вне "я", - опять и опять, если "в лоб", - даны слова с отрицательной аурой: тревоги, гром, грубый, огромный (по созвучию "гр" - казалось бы, поэтический язык), зловещий (щ – какой нехороший звук… опять, мол, поэтизм).

А изюминка не в этом.

Сталкивается неодолимость времени ("век" тут не материалистическая преходящесть) с духовной несгибаемостью. Нашла коса на камень. Кресало на огниво. И высекается искра веры в сверхисторию, в сверхбудущее. Некая как бы мистика. Символизм. (А это совсем не романтизм.)

Изюминка еще и в некой спасительности замещения "я" на "мы". Грубо говоря, "я" один не смог бы, а "мы" не смешаемся в эмиграции, сохраним менталитет и сотворим невозможное – вернемся русскими в Россию когда-нибудь в немыслимом будущем.

С литературоведами бывает, когда стихийно они считаются со следствием из психологической теории Выготского, что художественный смысл процитировать нельзя. И вот такая Н. Н. Афанасьева (http://www.jour.vsu.ru/archiv/editions/vestnik/proceedings_journalism_1_2006.pdf), касаясь и данного стихотворения, заговариавает про "мир, открывающийся после смерти", про выход "за пределы действительности" (не уход от действительности), про "воскресение".

Я, конечно, тенденциозно выхватил ее слова из статьи.

Но никто ж кроме меня не исповедует Выготского.

[Дальше в заметке я цитирую самого себя, хоть оно и есть в Интернете. Потому при перепечатке к себе на сайт я эту длиннейшую цитату опускаю.]

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/23.html#23