Логика требовала… Но я не ожидал, что так здорово требование оправдается.

Это фото фрагмента лица статуи Микеланджело “Давид” (1504). И вы посмотрите, какая буря у Давида на переносице. Да и в глазу. Да и в брови. Точнее, след бури. Только что он убил Голиафа, намного, казалось, более сильного, чем он.

Я потом объясню, что за логика и что за требование. А пока мне хочется, красно говоря, передохнуть. Повспоминать.

Пятиметровая копия микеланджеловской статуи есть в музее имени Пушкина в Москве. И я её видел, когда там был не раз. И не произвела она на меня впечатления.

А однажды мне пришлось стоять в трёхчасовой очереди в этот музей. Там выставлялись трофейные картины Дрезденской галереи перед возвращением их в Германию. И со скуки я сказал соседу по очереди, что стою вот я, командировочный, столько времени и не надеюсь, что получу какое-нибудь удовлетворение хоть от одной картины. А все стоят и потом будут врать, как они были впечатлены.

Вспыхнула вблизи стоявшая женщина: “Как вы можете такое говорить!?. Да войдя в этот музей, вы ахнете хотя бы от Давида, который вас встретит при входе”.

Я, помнится, дразня её, сказал, что видел этого Давида, и – ничего. Она, кипя, что-то говорила, говорила… – От меня отскакивало, как горох об стенку. И она отступилась. А сосед по очереди мне одобрительно улыбнулся. Он тоже, наверно, никакого откровения для себя не ждал. Но. Дурно понимаемая мода… Так теперь, наверно, и к святым мощам москвичи тысячами в очереди выстраиваются… И на оранжевые демонстрации ходят тысячами… Я поражался: по поводу отпускания этого махинатора Навального в виду условности срока наказания собралась огромная толпа. На воде заводятся эти москвичи.

Если сразу не случилось потрясение от подлинника произведения изобразительного искусства, то всё – больше никогда и не случится.

Но я благодарен и малому – вот этому “Вух!”, которое я мысленно произнёс, обнаружив на фото такой след такой бури на лице Давида.

С пятиметрового-то низа лицо выглядит гладким.

Нет, охватывающая эту статую лестница в Пушкинском музее, наверно, позволяла лицо видеть и вблизи. А может, и не позволяла. Но. Не случилось мне, наверно, в него особо вглядываться. Шёл и крутил, наверно, головой во все стороны, как и все посетители. Я ж в Москве бывал проездом с поезда на поезд, стремился на очередную объявленную выставку в музее, типа картин Рокуэлла Кента. Спешил. Ещё на кучу выставок надо было успеть.

Теперь же я ведь не зря принялся искать фото этого лица.

Нет. Ещё одно отвлечение.

Я трусоват. Нет, на людях, введя себя в состояние “не в себе”, или просто в подпитии будучи, я делал смелые телодвижения. Но раз я поступил, кажется, мужественно.

По бедности я, случилось, ночевал в Никитском ботаническом саду, что около Ялты, вернее, у этого сада, на берегу моря, на скамейке на причале для морских трамвайчиков. Меня ночью разбудили пограничники, проверили паспорт, студенческий билет, поверили, что я путешествую после практики в Одессе, что денег в обрез, не до гостиницы, и посоветовали подняться лучше в сад, там есть скамейки, ибо меня каждые два часа будет будить очередной патруль. Я пошёл в сад. Задремал. Вдруг мимо меня, - я открыл глаза и успел увидеть, - промчались по садовой дорожке какие-то красные – в лунном свете! – крупные звери. Два. А рядом с садом (я днём на экскурсии слышал) – заповедник. Мне в голову полезли разные мысли, и сон долго не приходил. Но как-то я всё-таки поспал. На рассвете проснулся, встал. Отбросил в чащу дубину, которая служила мне подушкой. И пошёл к морю умыться. Выхожу из сада прямо на пляж. Восходит солнце. На его фоне, вдали, метрах в ста, рыбак возится с лодкой на берегу. И возле него играют друг с другом – это были, я узнал, те ночные звери! – две огромные собаки. Потом я догадался, что их на ночь с привязи спускают сторожить сад. Увидев меня, они дружно бросились ко мне. И я понял, что сейчас мне конец. И решил подороже отдать им свою жизнь. Я вспомнил покойного отца. Как он мне, маленькому, читал “Алитет уходит в горы”, и как там на Алитета напал медведь. И как Алитет засунул медведю в пасть руку. Как можно глубже. Чтоб схватить там желудок и вывернуть его. И так спасся. И от отца же или не знаю, от кого, я знал, что нельзя от зверей бежать. В пасть этим бульдогам, рассудил я, мне не попасть. Но выколоть глаза одному хотя бы я смогу. Пока они приближались ко мне, мчась рядом и большими скачками, я решил, что прыгнуть-то на меня одновременно им точно не удастся. Поэтому, решил я, я прыгну не на ту собаку, которая прыгнет на меня. Пока первая будет добираться до моего горла, я успею выколоть глаза второй. Надо только суметь понять, которая прыгнет первой. Наверно, та, которая будет ближе. Значит, надо смотреть, кто из них первая. Я быстро переводил глаза на одну, на другую, одну, другую, одну, другую и медленно-медленно приседал для прыжка и клонился вперёд.

Не добежав до меня несколько метров, они встали на дыбы и с такой же скоростью помчались обратно, кажется, покусывая друг друга.

Я попробовал распрямиться. Это вышло с трудом. Я ещё удивился: а как же я прыгал бы?

Потом я захотел продолжить свой путь к морю. – Шиш. Ноги не двигались. Я еле-еле оторвал одну, переступил ею, потом другую... Дошёл, в общем. Пару метров было до кромки. Нескоро дошёл. Умылся.

Обошлось.

Интересно, какое у меня было лицо до умывания? Не как у Давида ли? Голиаф-то был намного больше, чем Давид, даже и пятиметровый. Или зря я так? Меня-то собаки врасплох застали, а Давид же знал, на что шёл.

Теперь о логике, приведшей меня к поискам фото лица этой скульптуры.

Она начинается тут .

Она не только в наследовании Высоким Возрождением достижений Раннего Возрождения, но и в возражении Высокого Раннему, в отвержении “Давидом” (так я ждал) Микеланджело “Давида” Донателло. На отвержение наталкивала хотя бы мускулистость у Микеланджело против нарочитой тщедушности у Донателло. Если Донателло с этой тщедушностью можно было подозревать в замазывании глаз Церкви, мол, тем Божья сила подчёркивается, то Микеланджело можно было подозревать, наоборот, в нарочитом выпячивании отсутствия тут Бога. Разница размеров статуй (у Донателло – полтора метра) подозрение подогревала. Наличие обозначения события (голова Голиафа) у Донателло и отсутствие этого обозначения у Микеланджело не только тоже подогревала подозрение, но и рождало ещё одно. Донателло-то отсутствующим ТУТ выражением лица персонажа “говорил”, что он, Донателло, – за небожественное иномирие и против этого мизерного ТУТ, мизерного даже и с гигантом Голиафом и громадностью подвига его победителя. Крайний индивидуализм выражал Донателло, даже ницшеанство, можно сказать. А Микеланджело – во имя всяческой Гармонии, в том числе индивидуализма и коллективизма – должен был, думалось, как-то обозначить, что Давид ТУТ (хоть и нет тут Голиафа, только праща есть). – И я с робостью стал искать фото лица: подтвердится или нет ожидание? Память мне не говорила, что лицо было не с безразличным выражением. Наоборот. Память говорила, что как спокойна и непринуждённа поза Давида, таково и его лицо.

Не подтвердилось!

То есть, произошёл акт проверки идеи Гармонии как общей для всего Высокого Возрождения, акт проверки этой идеи на фальсифицируемость. И идея проверку выдержала. То есть идея – научна. "Говоря простыми словами, научная теория должна быть способна ошибаться” (http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/989266). (Если признать верной мысль Поппера, что выдерживание проверки на фальсифицируемость есть признак научности.)

А в чём моя заслуга?

В том, что я вдруг не принял на веру общепринятую идею Гармонии как основную для Высокого Возрождения, а принял её, проверив лично.

Как пример отношения к общепринятым идеям – это годится для многих и многих людей.

Нет, ей-богу, ну почему б не проверять иногда азы на верность… А то в разговорах об искусстве так принято развесить уши и балдеть, балдеть…. Некритически.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/326.html#326