Микеланджело. Распятие. Художественный смысл.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Микеланджело. Распятие

Художественный смысл

Иномирие это, да, не ниже христианского Бога.

 

Как увидеть в детали идею целого и оценить

Америку каждый открывает – для себя. Но это не с каждым случается. И мешают… авторитеты.

Вот что говорит иной авторитет про такую скульптуру?

Микеланджело. Распятие из сакристии. 1492. Дерево, полихромия.

"Идеал совершенной красоты. Как у Донателло. Обнажённость соотносит Его с героикой античных богов и является отражением его божественной сущности. И не связывает с мирской жизнью” (Дажина. Благочестивое паломничество).

Так, во-первых, нельзя соотносить Донателло, кончившего карьеру художником Раннего Возрождения, с Микеланджело, начавшего художником Высокого Возрождения.

Донателло, да, был первым, кто полностью обнажённую фигуру создал. Да, он воспел просто красоту самого невыдающегося тела.

Донателло. Давид. Около 1440. Бронза.

И хоть я трепетно отношусь к противоречиям в произведении, но противоречие в этом (слабость мальчика, но могучесть Голиафа - одна голова какая, гляньте! расстояние между глазами в полтора раза больше, чем у Давида), по-моему, не создаёт того нецитируемого художественного смысла, дескать, это только сила Божья позволила такому слабаку убить такого силача. Противоречия работают на нецитируемый художественный смысл только тогда, когда тот в душе художника был подсознательным, и, соответственно, только тогда адекватно волнует зрителя, когда обращён к того подсознанию же. А тут и художник, и зритель из Библии знают, что на стороне Давида был Бог, и потому он победил. Умопостигаемый Бог тут, как отмазка перед могущественной церковью: чтоб богохульством не сочла скульптуру. Самое ошеломляющее – в наготе самой по себе. Ну и в совершенной естественности позы. "Красота! – кричит статуя и красотой, и отполированностью. – Безотносительно к чему бы то ни было высокому. (Хоть, сограждане, только-только отстоявшие независимость Флоренции от Милана, “вчитывали” идею Свободы в это произведение.)

Что ничего высокого, говорит безразличное к происшедшему выражение лица Давида*.

А теперь посмотрите на лицо Христа у Микеланджело.

Его спокойное выражение говорит об очень высоком. Умолчим пока, божественное это или мирское. Но субъект – тут, в ситуации.

Во-вторых, бедным студентам, слушающим Дажину, и в голову не приходит, что это ж – абсурд, чтоб в 1492 году мирянам, верующим католикам, доказательством божественности Христа стало соотнесение его с античными богами, про которых забыли около 1000 лет тому назад. Т.е. больше 30-ти поколений прожил народ в неведении о существовании античных богов. И вдруг – такой авторитет им…

Я уж не говорю, что какая-то чрезмерная веснущатость Христа вряд ли про совершенную красоту говорит.

Мне как-то верится в другое высказывание:

"Чувство исторической “дистанции”, созданное в отношении античности Ренессансом начиная с Петрарки, лишило, согласно Э. Пановскому, античность ее реальности” (Лосев. http://predanie.ru/losev-aleksey-fedorovich/book/135428-estetika-vozrozhdeniya/).

До того, мол, для образованных это был "некий склад идей и форм, из которого можно было заимствовать”. Например, динамику и свободу композиции.

Олимпийские игры древности

Утрехтская псалтырь. 820-835 гг.

Но не наготу, конечно.

Или и наготу, если наказание изображали…

Утрехтская псалтырь

Гениталии, правда, не изображены. Но то было ещё не главное Возрождение.

А при главном… Древний мир "стал объектом страстной ностальгии, которая нашла свое символическое выражение в восстановлении — после пятнадцати веков — этого чарующего видения, Аркадии. Оба средневековых ренессанса [что были до главного] независимо от разницы между каролингским renovatio и “обновлением двенадцатого века” были свободны от этой ностальгии. Античность, как старый автомобиль, если пользоваться нашим привычным сравнением, была еще на ходу. Ренессанс понял, что Пан умер — что мир Древней Греции и Рима утерян, как рай Мильтона, и может быть вновь обретен лишь в духе” (Там же).

Каков же дух в “Распятии” Микеланджело в 1492-м году?

Поскольку речь о распятии Христа, надо ожидать, что будет "в известном смысле, даже светская религия” (Там же).

(Между прочим, тихонечко – это будет предательство просто религии. Как предали в СССР коммунисты коммунизм. Не народ – коммунисты. А здесь – заказчики произведений искусства, церковники.)

Для чего призвана эта новая религия? – Для "титанического возвеличивания человека в окружении по преимуществу эстетически понимаемого бытия” (Там же).

Мыслимо это почувствовать в скульптуре Микеланджело?

Можно ли предположить, что Микеланджело воспел высоту человеческого духа и силу человеческой воли в личности Христа-человека (на казнь и смерть пошёл, не отрёкся)? – Дух и воля – вещи нематериальные, а чтоб их комплиментарно выразить материально, образно, понадобилась красота человеческого тела. А?

"Прежде всего, новизной является в данную эпоху чрезвычайно энергичное выдвижение примата красоты, и притом чувственной красоты” (Там же).

Для обнажённости годится то, что по Евангелиям Христа раздели, а потом распяли, и потом его одежду разделили между собой воины.

Но сперва так не изображали.

"Собственно распятия впервые появляются в V—VI веках, и на древнейших из них Христос изображён живым, в одеждах и увенчанным короной” (http://library.kiwix.org/wikipedia_ru_all_09_2013/A/%D0%A0%D0%B0%D1%81%D0%BF%D1%8F%D1%82%D0%B8%D0%B5%20(%D0%B4%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BD%D0%BE-%D0%BF%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%BD%D0%BE%D0%B5%20%D0%B8%D1%81%D0%BA%D1%83%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE).html).

Потом его подраздели всё же, но не совсем и – никакой телесной красоты.

Крест Святого Дамиана. XII век.

Ну и, поскольку для выражения силы воли и духа гениталии мало нужны, то, соответственно, они сделаны Микеланджело невыразительными и малыми. Прятать их было б смешно и против принципа телесности. А преуменьшить – самое то. Может, и помня, что распятие было сделано для женского монастыря.

Но это – мнение непосвящённого.

Посвящёнными же были философы и, наверно, стихийные философы, каковым был и Микеланджело. Так им претила богословская схоластика. Им хотелось чего попроще. И таким был неоплатонизм. Всё материальное – из идей. "Ибо душа есть форма и создаёт тело, - пишет Спенсер в своём “Гимне красоты”, повторяя слова флорентийских неоплатоников” (http://www.fedy-diary.ru/html/072009/nagota.html). А идеальнее красивого тела мало что есть на свете.

То есть всё до чрезвычайности возвышено, как с религией. И адресовано специальным людям. В случае с женским монастырём – всё-таки монахиням. Особам возвышенным.

Но их, возвышенных, меньшинство, наверно. И не потому ли перед ними изображена всё-таки ещё и трагедия тоже… Гордись, но не заносись. Самоутверждение – хорошо, но и согласие с другими – неплохо. Итого – Гармония.

Но Бога-то тут нет!

Как же произошло такое предательство?

Насколько по`шло предательство произошло с коммунистами и коммунизмом: стараясь высь "заменить <…> пошлым мещанством благоденствующего обывателя” (Лосев. http://predanie.ru/losev-aleksey-fedorovich/book/135428-estetika-vozrozhdeniya/), - настолько в случае с Ренессансом предательство произошло с "красивым артистизмом” (Там же).

Оказывается, в пику процитированной в самом начале Да`жиной, не античных богов активно помнил кое-кто в течение всей эпохи предшествовашего Средневековья, а античную философию неоплатонизма.

Она, может, из-за общего индивидуализма античности, представляла собою описание мира как индивидуума. Там был свой Ум, своя Мировая Душа. Все они были нематериальные и порождали обычное, материальное в мельчайших нюансах.

Нам, материалистам, теперь, это дико. А им, тогда – совсем нет.

Палку, скажем, стругаешь, она уменьшается, уменьшается вплоть до исчезновения палки как таковой. Ну. Но идея-то палки от этого не исчезает! Или ребёнок растёт, превращается, превращается – и во взрослого вырастает. А всё один и тот же человек, что ребёнок, что взрослый. – Диво!

Им неведомо было, что это не исчезают те или иные нейронные связи в мозгах людей, а не идеи, существующие-де сами по себе. Соответственно какой-то сказочный характер был у неоплатонизма. При всей абстрактности своей он был каким-то тёплым, одушевлённым. Из-за абстрактности порождать эти идеи могли и античных богов, которых в Средние века забыли, и земную жизнь Средневековья.

Нездешние (Его казнят всё же) глаза Христа, скажем, в “Кресте Святого Дамиана” говорят зрителям о какой-то иной жизни, подразумевая жизнь эту как ерунду, прах, пыль, тлен.

Но шли века, второго пришествия всё нет, а жизнь идёт. И, в конце концов, возникает настроение, что она недостойна только столь огульно отрицательного отношения к себе. Она тянет к себе, как недавно открытая Америка. Но тянет не мещан, а первопроходцев по духу. И таким импонирует всё объясняющая философия неоплатонизма, такая одушевлённая, как индивидуум.

Я представляю себе то предвкушение наслаждения, которое испытал Микеланджело, вздумав вырезать своё “Распятие” из дерева. Он же знал, что он его покрасит в телесный цвет, и получится, как живое! И я представляю, как ошеломляло такое оживление монахинь и всех, кто это распятие увидел. – Вы гляньте на эти мясистые руки!..

Может, не зря Микеланджело сделал, что копьём Христос уколот не в сердце (см. первую репродукцию).

"30 Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух.

31 Но так как тогда была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, -- ибо та суббота была день великий, -- просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их.

32 Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним.

33 Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней,

34 но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода” (Ин 19).

Может, это ещё не умерший Христос изображён?.. Может, вообще не Христос?.. И уж во всяком случае, тут – человек. На грани жизни и смерти. И тело его ещё хранит тепло.

Помня предшествующие изображения распятия, люди были не иначе как ошарашены человечностью в творении Микеланджело. И воспаряли духом. И – не христианским, а неоплатоническим, так сказать, даже понятия не имея о неоплатонизме.

И это было предательством христианства. И этого не осознавали. Как своё предательство большинство коммунистов до перестройки, да и после неё, не осознало.

Вернёмся, однако, к скульптуре Микеланджело.

Почему она так блестит, как тело, намазанное маслом?

Потому что… "Эпитет “земной” является для возрожденческой эстетики чем–то слишком общим, слишком мало говорящим и заслуживающим, с точки зрения возрожденческого человека, только критики и отрицания. Все земное для возрожденческой эстетики пока еще было насыщено глубочайшей идейностью и духовным благородством <…> этот “земной” характер возрожденческой эстетики был явлением весьма далеким от всяких элементарных и повседневных нужд человека. Когда изображают “реализм” Ренессанса, то часто дело сводят просто к тому, что возрожденческий человек хотел, дескать, только сытно поесть и сытно попить и хотел, дескать, без всяких затруднений и предрассудков удовлетворить свои сексуальные потребности <…> [но это враньё-де на Возрождение, по крайней мере – на Высокое Возрождение] весьма поверхностное, безыдейное и заслуживающее только критики и презрения” (Лосев).

Подобно и при так называемом социализме, должном-то быть неким повторением Высокого Возрождения, но свалившемся в мещанство, были засекречены от народа привилегии властей, как заслуживающие-таки презрения.

А с Микеланджело перед нами идеализация, а не реализм. Здесь – влияние христианства всё-таки, рождённого пафосом отвержения античной аморальности. Ведь "По своей сущности гомеровские боги были лишены каких бы то ни было этических качеств… Человек обращался к богам за помощью в своей многообразной деятельности, ибо он знал, что в их власти давать или не давать те или иные дары. Он не мог, однако, обратиться к ним за моральным руководством, так как это было не в их власти. Олимпийские боги не создавали мир и именно поэтому они не несли за него никакой ответственности” (http://gumilevica.kulichki.net/AUV/auv111.htm).

Античная камея

Вот перед вами блудливый Зевс. Он ожидает, что Леда, красавица, жена одного царя из Спарты, слаба на ласки, и – пользуется, превратившись в Лебедя. Так думаете, есть хоть нота стыдливости или морального осуждения со стороны художника олимпийцу? – Нисколько. Наоборот. Гляньте на этот прихотливый изгиб шеи Лебедя. Это образ восторга художника от умения соблазнять как такового, от красоты действа.

В самом мифе, вроде, на соблазнении и его качествах акцента нет:

"с. Однако чаще всего рассказывают, будто Зевс в образе лебедя возлюбил саму Леду на берегу реки Эврот и что потом она снесла яйцо, из которого вылупились Елена, Кастор и Полидевк, а впоследствии Леда была обожествлена под именем Немесиды. В ту же ночь муж Леды Тиндарей тоже возлег с ней, и хотя одни говорят, что все трое детей Леды были от Зевса, включая и Клитемнестру, которая вместе с Еленой вылупилась из второго яйца, другие считают, что только Елена была дочерью Зевса, а Кастор и Полидевк были сыновьями Тиндарея. Есть и такие, кто утверждают, что Кастор и Клитемнестра — дети Тиндарея, а Елена и Полидевк — дети Зевса” (Грейвс. Мифы Древней Греции.)

Этой безакцентностью на эротике воспользовался Леонардо да Винчи, чтоб как-то низменный, считай, секс античных изображений приглушить.

Чезаре да Сесто. Леда и лебедь (копия несохранившейся картины Леонардо да Винчи). 1505-1510.

"Оригинал полотна был, вероятно, создан около 1508 года” (Википедия).

Леонардо да Винчи. Набросок Леды на коленях. 1503 - 1507. Черный мел, перо и чернила на бумаге.

По наброску, где уже есть вылупившееся потомство (слева внизу), видно, что Леонардо движим был моралью: тут и дети, и отец, пришедший как бы к семье своей… Как это выразить красотой линий, он озадачился лишь при рисовании собственно картины.

Где-то тогда же и потому же к Леде обратился и Рафаэль, глядя, что ли, на что-то у Леонардо.

Рафаэль. Леда и Лебедь. 1507. Перо и темно-коричневые чернила.

Вот только лица у Леонардовской и Рафаэлевской Леды что-то с грустинкой.

Почему?

Не потому ли, что художники Высокого Возрождения восставали против художников Раннего Возрождения, не избежавших всё же упомянутого мещанства?

"Человек живет полною и широкою жизнью, всеми порами и всеми чувствами, без торопливости и без нервности, без усталости и без горя. Он с удовольствием встает утром, с удовольствием вдыхает аромат неба и растений, с удовольствием садится на лошадь, с удовольствием работает при свечке, с удовольствием развивает свои члены, дышит, существует в мире. Кажется, как будто он вбирает в себя при каждом дыхании двойное количество кислорода. Отнюдь не противный самому себе, он живет в мире с окружающей средой и с собой. Он считает, “что большего блаженства нет на земле, как жить счастливо”. Он гонит горе как бесчестье или как нечто не стоящее внимания, употребляя против собственных страданий и против чужих страданий всякого рода легкие средства, какие внушит ему его эгоизм и какие позволит ему его сила. Вспоминать о чем–нибудь приятном, спать, любить, пить…” (Лосев).

Маркантонио. 1500 - 1505.

Палумба. 1500 - 1510.

Этот Палумба, если и изображал всё “семейство”,

Палумба. 1500 - 1510.

то с лицом у Леды шаловливым, способным оскорбить Леонардо.

По крайней мере, когда с Микеланджело произошёл мировоззренческий кризис и можно полагать, что он, наконец, обернулся к ценностям христианства (примата того света перед этим), он по-своему, со специфическим художническим “фэ”, изобразил сцену совокупления Леды с Лебедем.

Корнелиус Бос. С картины Микеланджело 1529.

В чём заключается это “фэ”? – В гипертрофированной огромности этих мяс, в складках жира. Меньше – в повывернутости рук, ног, таза. Микеланждело оскорблял тем художников, предавших Гармонию Высокого Возрождения. Оскорблял – ошарашиванием.

Микеланджело. Рисунок к картине

В рисунке это тело ещё страшнее.

И вообще – абсурд: при чём к эротической сцене яйцо и два младенца? У Палумбы младенцы активно мешают совокуплению и тем вносят особую сладострастность оттягивания. У Леонардо и Рафаэля о совокуплении и речи нет – всё внимание ушло на красоту женского тела. А Микеланждело что? Заодно и над потугами Леонардо морализировать сцену смеётся?

Вернёмся к ошарашиванию.

У меня специфическое отношение к неожиданности. Я подозреваю, что она является индикатором происхождения из подсознания, а то – признаком высочайшего искусства.

И хоть вся эта статья замахивается быть противовесом много цитируемому Лосеву, не прибегающему ни к одной художественной детали для иллюстрации своих мыслей, но одну цитату в связи с моей идеей-фикс о подсознательном я возьму для оправдания этого подсознательного:

"Новизна и наслаждение, по Кастельветро (1505 — 1571), вообще являются основанием всякого искусства” (Там же).

Тут, правда, не хватает слова “непринуждённое”, касающееся восприемника произведения. Без него, если воздействие принуждающее (как жизнь), произведение перестаёт быть произведением искусства. Как это случилось с панкмолебном Pussy Riot для прихожан, молившихся в Храме Христа Спасителя, за что панкмолебен был извне насильно прекращён.

Ну, уничтожителю картины Микеланджело (её уничтожил некий церковный чин, не догадался, что тут Микеланджело скорее на стороне церкви и морали, чем наоборот) вряд ли она была предъявлена принудительно.

Правда, относя неожиданное к подсознательному, можно ошибиться, как и с неожиданностью выбора Храма Христа Спасителя для панкмолебна.

Это как со скандалами Есенина…

"Есенин понимал цену скандала. Поэт Полетаев вспоминал любопытный разговор с Есениным, в ходе которого Есенин утверждал, что реклама нужна поэту, как и всякой солидной торговой фирме, и что скандалить не так уж плохо, так как это привлекает внимание дуры-публики” (http://fanread.ru/book/4208367/?page=11).

Есенин по типу идеала был такой же, как поздний Микеланджело: всё вокруг – мерзость. Достаточно вспомнить, какой ответ Микеланджело передал папе насчёт наготы: "…удалить наготу легко. Пусть он мир приведёт в пристойный вид” (Википедия). Крайнее мировоззрение естественно толкает художника на выход за пределы “непринуждённости” воздействия искусства. Но признание Есенина, например, проливает свет, что, говоря с эстрады “Кафе поэтов”: "Вы думаете, что я вышел читать вам стихи? Нет, я вышел затем, чтобы послать вас к …..! Спекулянты и шарлатаны!” - он слишком плохо об окружающих судит, чтоб этот акт был подсознательным. А вот написать: "Тело, Христово тело, / Выплевываю изо рта”, - как образ отказа и от большевиков, раз и они, оказывается, не так радикальны, как он сам (см. тут). – Это, по-моему, та неожиданность, которая тянет на происхождение из подсознания.

Беда моя на этой стезе – отнесения или не отнесения “текстовой” неожиданности к рождению в подсознательном – в том, что такой подход для всех как-то очень уж неожидан. Аж до неприемлемости.

6 ноября 2015 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/322.html#322

* - Хотите, я вас поймаю?

- Хочу.

- Прорезюмируйте, какие детали вы истолковали?

- Пожалуйста. По мере появления в статье: 1) обнажённость, 2) невыдающееся тело, 3) расстояние между глазами, 4) слабак по телосложению, 5) естественность позы, 6) выражение лица…

- Стоп. Вы согласны, что у вас отстранённое выражение лица замечено и истолковано для скульптуры Донателло и для креста Святого Дамиана?

- Как не согласиться?

- Но почему выражение лица Христа у вас возвышенное и потустороннее, а лицо Давида не выражает ничего высокого?

- Вы правы. Это неточность. Потому что достойная антитеза христианскому Богу не менее в каком-то смысле возвышенна, чем христианский Бог. Просто привычка словоприменения сработала. Что противоположно высокому? – Низкое.

А содержательно это низкое подпёрто жутковатыми (как и христианский Бог) подробностями.

“Альберти [1414—1472] не только пользуется принципом гармонии как основным для себя, но и в самой гармонии находит не просто соотношение между частями и целым, а еще и старается превознести эту цельность до уровня какой–то надприродной данности” (Лосев).

Причём данность эта не христианская.

“…высота человека составляет четыре локтя” (Википедия), - писал ещё в I веке Витрувий.

Так сравните Давида Донателло, причём Давида Донателло ещё до и уже в Возрождении, с Христом.

1408 г.

1440 г.

XII век

"Чувственная математика… Ведь математика — это исходное основание для всего платонизма… математика направляется на тщательнейшее измерение обнаженного человеческого тела; если античность делила рост человека на какие–то там шесть или семь частей, то Альберти в целях достижения точности в живописи и скульптуре делит его теперь на 600… о Боге уже нет никакого разговора… ” (Там же).

И всё человек интуитивно чувствует как соответствие или не соответствие Красоте. И важно это и только это “независимо от… религиозных или моральных ценностей” (Там же).

И кто знает, что такое ницшеанство (в веках повторяющееся), тот потрясённо согласится, что возрожденец Донателло – ницшеанец своего времени. И не зря его Давид душой отсутствует на месте своей только что совершившейся победы, спасшей его народ. Плевать Давиду на победу, на народ, на всё на этом свете – он видит какое-то метафизическое иномирие. Вернее, Донателло это видит и для того сделал своему Давиду такое выражение лица.

Иномирие это, да, не ниже христианского Бога.

8.11.2015

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)