Признаюсь: мне не о чём писать. А моё амплуа – переводить, ориентируясь на странности, из подсознательного идеала, которым вдохновлён был автор художественного произведения…

А таким, наверно, считается такое,

раз работы автора этого произведения были приняты в Третьяковскую галерею…

Так продолжаю про моё амплуа: переводить словами для общего употребления. Ибо общего употребления без такого перевода не получается. Во-первых, большинство зрителей художественного смысла не понимает (потому что он скрыт). Во-вторых, потому что обычно искусствоведы не заточены его открывать.

И то, и другое происходит из одного корня – из непринятости научным сообществом (а искусствоведение наука) такого теоретического допущения, как подсознательный идеал автора. Того, что когда-то называлось боговдохновением.

Идеал этот – содержателен. Если его открыть, на него можно намекнуть словами. Хоть он бессловесен, ибо подсознателен. Ну и это открытие – безумно трудное дело и вообще дело удачи. Потому-то о нём избегают говорить искусствоведы. Можно ошибиться и испортить карьеру. Почему многие искусствоведы предпочитают изъясняться очень мутно. Что-то сказать и тем не сказать, по сути, ничего.

Вообще-то типов подсознательных идеалов очень мало – хватит пальцев двух рук, чтобы пересчитать. И они плавно превращаются из одного в другой вообще-то в одной и той же последовательности под влиянием исторически изменяющейся действительности. Когда-то скорость изменения была настолько мала, что сотни лет длился идеостиль. Например, романский, готический. (Я сделал передёрг тут. Вместо идеостилей назвал стили. Идеостиль готики – достижимость идеала {к Богу – любовь}. Идеостиль романики – вот-вот станет достижима благая загробная жизнь. Стили – это материальное, идеостили – духовное.)

И тысячи лет материальное натуроподобие – меньшее или большее – служило выражению духовного. До ХХ века, когда такое духовное, как результат крайнего разочарования во всём-всём, потребовал, в конечном итоге, полного отказа от фигуративности.

Для первого раза (с Кандинским это случилось) я произведение даже понял (см. тут).

Понимание заключалось в том, что я заметил нарочито непрезентабельные цвета и линии. Это – материальное. Заметил я от чтения, какая ненависть Кандинского привела к отказу от фигуративности: ненависть к капитализму, бездуховно использующему живопись в качестве валюты. “Так нате вам! – Как бы сорвав голос закричал Кандинский. – Не будет вам не только изображения, но просто красивого цвета, контура и черты!”

(У Кулькова, кстати говоря, есть красота и цвета {исключительно холодных тонов}, и контуров {круглости подобны лепесткам розы} и черт {прямизна веером расходящихся линий}.)

А что содержательно духовное выражено у Кандинского? – Бегство из Этого безнадёжно скучного мира в метафизическое иномирие, лишь бы не тот свет христианства, с капитализмом вполне сжившегося. В призрак социализма, бродившего по Европе, он не поверил. Полное разочарование.

Разочарование в лжесоциализме, явленном в СССР, по-моему, обеспечило вторую волну абстракционизма. Что подтверждается участием ЦРУ в поднятии цен на абстрактные картины середины ХХ века. ЦРУ на фоне победительности идей антикапитализма (так этот строй называет теперь Фурсов) спонсировало, как оно думало, безыдейность.

"…каждый элемент этого целого имеет значение (функцию) только в самозначимой структуре этого целого, а не в соотнесении с чем-то вне этого произведения находящимся (например, с природой, действительностью, идеей, сознанием автора и т.п.)” (http://olsios.nethouse.ru/static/000/000/537/285/doc/cc/07/04e8e6ababeddf45ca4fe33776fdf79c3e2a.pdf).

На самом деле идея была и тут – то самое иномирие, что и у Кандинского, не осознаваемое им, да, очевидно, – и тогдашними абстракционистами, практиками и теоретиками (раз ценилась безыдеальность, сухая конструктивность).

Мне она раз открылось в одной картине Поллока, “Голубые полюса” (см. тут), разнообразие однообразного. Однообразие было в том, что это были разной или одинаковой толщины и цвета штрихи, иногда сливающиеся в пятна. И ничто нигде не повторялось. Что поразительно: как можно было такого достигнуть?!.

Это – материальное, стиль. Но было ж и идеальное, идеостиль: иномирие. Стиль может быть и реализм, как у Чехова, а идеостиль – то же иномирие.

А с середины ХХ века прошло ещё полвека. Неужели до сознания Кулькова не дошло идеальное и теперь?

А если дошло, то он не художник, а иллюстратор знаемой идеи – иномирия.

Впрочем, зная о трудном прохождении этого слова в искусствоведении, можно думать, что Кульков так и не знает содержательно, какую духовность он выражает, не знает своего идеостиля. А остаётся на уровне стиля (того, что я процитировал выше). А именно: резко ограниченные пятна холодных цветов и одной толщины штрихи, не повторяющиеся.

Но. Если с Поллоком подобное открытие было мне внове, и я впечатлился. То теперь – никакого впечатления.

Отчего?

Я ошибся со стилем? Или просто отсутствует факт новизны? Какая, мол, разница: штрихи Поллока или пятна Кулькова? Разноцветность Поллока или холодность цветов Кулькова?

Я спросил, как тогда с Поллоком, художницу. Она ответила негативно: “Сильно загруженное в плане композиции, невнятное и убивающие в плане цвета”.

А я подумал, что это можно понимать и как позитив. Принимают же как позитив непрезентабельные цвета в первой абстрактной картине Кандинского. А Кульков даже и выдерживает стиль сильной перегруженности и т.д.

Отличие – вееров прямых линий нет.

Просто играет роль авторитетность имени. В Поллока ЦРУ вложило сколько тысяч долларов? А сколько стоит Кульков? Он для моей художницы безвестен, а Полок известен. Вот и разница тона оценки.

Ну а я, для которого важна только та странность (тут – нефигуративность), которая есть след подсознательного идеала иномирия?.. Как я докажу, что иномирие для Кулькова по-прежнему неосознаваемо, как для Кандинского и Поллока?

По-моему, можно даже и не задаваться таким вопросом. Умение стилизовать в духе “абстрактный элемент имеет значение целого” (непрезентабельность оттенков у Кандинского) потерял ценность новизны за сто лет. Над ним можно только смеяться, как в одной рекламе охранного агентства, наверно. Стоят два полицейских и охраняют абстрактную картину. На две секунды отвлеклись – картину украли. Один из полицейских не растерялся и нарисовал почти такую же случившимся у него в кармане фломастером.

Я таким художником Третьяковскую галерею не засорял бы.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/ocherednaia-somnitelnost-priobreteniia-tretiakovskoi-galereei-5f79e2f4952c3b370e2a6faf