Это неожиданное продолжение конца страницы http://art-otkrytie.narod.ru/matveeva.htm

Я представляю на всеобщее обозрение отрезок одной частной жизни в записях о нём: сокровенные мысли, доверенные подвернувшемуся листку, стихотворные отдушины, никогда не ставшие беловиком, и дневник, заведённый в походе в Забайкалье с окончанием – дневника и похода - на всесоюзном туристском слёте студентов на Байкале в 1966 году, - дневник с вымаранными, - очень личное там, - но кое-где прочтёнными мною теперь строками (в своё время выдержки из дневника были в отредактированном виде и на украинском языке напечатаны его автором, Наташей Гойхман, в многотиражке Одесского Политеха). Всё это – вместе с другими утаёнными вещами – ею никогда не извлекалось из бумажных завалов (раве что раз – для упомянутого вымарывания), но и не было уничтожено хозяйкой, вдруг заболевшей безнадёжно и знавшей, что она очень скоро умрёт.

Но что если… Хоть она и знала, что никто не мыслит о существовании этих бумаг…Что если не "не до того было"? Что если она учитывала мои архивские склонности и моё глубокое уважение к её молодости? Распорядилась же она – для дочери - записать на плёнку сочинённую ею в молодости песню, которая вообще нигде, кроме её головы, не существовала (см. конец страницы http://art-otkrytie.narod.ru/matveeva.htm).

Родители наши с врагами сражались,

Родители строили новую жизнь.

Руками своими они согревали

Беспомощный, маленький социализм.

А потом родились дети,

Все заботы теперь – для них.

Но ведь дети – люди, не идеи,

Не нужно решать за них и двигать их.

Но слепая любовь боится бурь.

И забыты тревожной юности ветры.

Чтобы чего не случилось вдруг,

В детях любовью гасят человека.

Детям заботы с ладушками вхлопали,

Чтобы не пришлось ребяткам напролом идти,

Чтобы дети от рожденья топали

По заранее устланному мягкому пути.

Юные, не слушайте вы родителей,

Если они вам поперёк идут,

Сами счастье себе берите,

Сами проламывайте к счастью путь.

Юность, говорят, жестока бывает,

Но и жестокость справедливая есть.

Если мать от борьбы укрывает,

Нужно уйти от неё суметь.

Все птенцы становятся птицами,

Только не делайте из птенцов поросят.

Если вам трудно, нужно крепиться,

Но не мешайте детям летать.

Ведь не в том родительство, чтоб родить,

А в том, чтоб воспитывать и растить,

В том, чтоб вовремя с пути сойти,

Если дети на правильном пути.

Пусть наша юность, романтики звёздные,

Грудью дорогу проложит себе,

Не забывайте, родители, помните,

Детям скажите, что счастье в борьбе.

Счастья хочется хочется хочется

Не тревожь мою душу струна

А хочется девочки - девочке замуж

Не да[т]ь [бы] пока весна

88^*

* - на языке телеграфистов, сказала мне Наташа вскоре после знакомства со мною, 88 означает любовь. Эта надпись стоит на первом, пустом листе тетради, где дневник похода. Ей 22. 1966 год. Она студентка Одесского политехнического института.

9 июля.

Тьфу, неудобно писать в поезде.

Куйбышев. Родина, кажется, хотя нет, вру, я же родилась в Н. Тагиле.

Странно, грустно оставлять города – даже чужие. Вдали улицы, гастроном, фонари. Всё же мы до мозга пошлые горожане.

Так. Ладно.

Сели 7-го в 0ч. 45м. Пришли провожать мои девочки, Валеркины мальчики. Попели. Ничего, какое-то чувство было, в спешке не успела разобрать.

Поехали…

Мы поехали на Кодар!

Ха-ха! Братцы! Не могу.

Хочется орать ура. Дура я всё же.

8 июля.

День рождения. Мой. Поручили писать дневник похода. Но не выходит. Я – везде на первом плане. Опять получается личный дневник. Ладно, поскольку я понимаю, что это нехорошо, то постараюсь от себя отвлечься.

Сели в поезд солдаты. Все красные, мокрые, со скатками, на них душно смотреть.

У меня сегодня огромное событие.

Я вылечилась и очень прочно. Правда – заболела снова, но надеюсь, это не опасно. Опять очень лично.

Надо будет раздваиваться. Писать спереди и сзади. Но в таком случае нечего писать сзади.

Кодар для меня – очень много значит, и хочется говорить с собой.

Подошли к нам ребята – солдаты. Сели, поют.

Очень хорошие ребята. Снова мне повезло ко дню рождения.

Они едут "туда". Сорвали ветку сосны, поломали пополам. Обещали хранить до новой встречи. "Если мы вернёмся", - сказали солдаты. Они очень хорошие ребята. Но они солдаты. Это твёрдое слово. Страшно не хочется, чтобы они были солдатами.

Мы обязательно выпьем, когда встретимся.

Когда встретимся.

У нас ещё один член – маленькая Тамарка. На ней мы делаем бизнес. Сошлись быстро. Совсем своя. Одели её в большой костюм. Смешнуля.

9 июля.

Плохо помнится. Равнина. Озера, берёзовые рощи. Расея. Проехали Волгу.

Опять пели до хрипоты на удивление всем пассажирам. Вечером выскочили на какой-то станции, пели и танцевали вальс.

10 июля.

Урал. Так необычно и сразу начались горы – пушистые и весёлые, извиваются реки, туристов полно. Мы орём в окно "Эва!".

Златоуст Урал – металлургический.

Коптит, плюётся. Грязнуля.

Но за городом хорошо. Сосновые места, напоённые солнцем.

Скоро Челябинск. А там бурная встреча с родным братом. Давно я его не видела.

11.

Сегодня будем где? В Новосибирске.

Хорошая штука транспорт.

И не мечталось заехать так далеко.

А ведь нам ещё сколько ехать.

Здорово. Хочется дальше.

Хоть на колесе ехать, лишь бы дальше и дальше. Кажется, чем дальше, тем необычнее и сказочней.

Такая необычная ровность кругом – от горизонта до другого – хоть шаром покати.

Что необычного теперь – это вывихнутое время. В половине первого ночи начинает светать, а в половине третьего мы встречаем солнце.

Мы ещё не перестроились и ложимся спать с рассветом.

Сидим в Новосибирске на вокзале.

Вокзал, говорят, красивейший в СССР и один из лучших в мире. Но мы ещё не успели его осмотреть.

Бегали по магазинам.

Город неплохой и люди, кажется, тоже. Приветливые и свои.

Подарили нашим ребятам жетоны. Обязательно встретимся.

Теперь наш поезд № 126.

Отправляемся с 1-й платформы.

А где же наши мальчики? Напрасно мы ждали их. Они не сели в этот поезд. Так мы и не увидели их больше, не попрощались.

До свидания, мальчики. Возвращайтесь поскорее.

12.

Сегодня главное событие – Красноярск и Енисей. Проезжаем брёвна, доски, плоты – сплавляют и увозят лес.

Немного защемило, но это ничего – просто грустно, что могли бы встретиться со своими, а вот не встретились.

Енисей – красавец. Широкий, сильный и чистый. Я не удивляюсь Ангаре.

Любовь сильнее всего.

В вагоне относятся к нам очень дружелюбно.

Подружились с проводницами.

Здесь едут ребята из Томска – во Владивосток "на войну". Опять устраиваем спевки. Кое-что мы из них выжали. 3 новые песни.

Короткие ночи пролетают – не заметишь.

Только что берёзки краснели, жарились под заходящим солнцем, и вот они уже сверкают холодной голубизной предрассветного неба. Половина одиннадцатого по московскому времени. Вот необычное у тебя в руках. Можешь почти пощупать непрочность времени.

Около 12 час. Наконец-то выкатывается красное солнце. Теперь можешь ложиться.

13.

Приехали. Вот оно море-океан Байкал. Над ним стлался туман, чёрточками проносятся птицы и как высеченные вместе с лодкой неподвижны брезентовые рыбаки.

На прибрежной гальке – шаланды и уже другие брезентовые люди – шумные и быстрые.

Даже на переезде стоит брезентовая тётка с флажком. Должно быть всё это вкусно пахнет морем. А наше милое родное море очень далеко.

Моросит. Берёзки опустили плечи, грустят. Им очень хочется стряхнуть тяжёлые дождевые капли, но ведь они – не просто берёзки, а горностаевая мантия Байкала.

Кругом мокрые умненькие глазки ромашек. Целые заросли – ромашковые поля с пушистыми ресницами.

У нас на столе тоже стоят ромахи Валера сорвал их на каком-то дремучем полустанке. Рядом с нами едет сероглазая Вичка-чечевичка

Мои ромахи похожи на неё.

У неё тоже такие сияющие, как умытые глаза

Кажется больше ничего Ну попели с томичами, взяли у них новые песни Завтра приезжаем По такому поводу никто не спит.

14 июля.

Полные надежды и бодрости. Земля кажется огромной после недельной отсидки. Пойдём, найдём, сделаем – ого-го! Все герои.

Билеты в аэропорту на 20-е. А мы и не надеялись так сразу получить.

А совет по туризму зашли почти случайно. Могли и не зайти.

Ребята, действит отличные. Девушка Светлана пошла с нами в кассу, помогла заказать билеты.

На всякий случай поехали на аэровокзал

Здесь положение тёмное. Ломятся к начальнику какие-то бородатые сердитые люди с бумажками все доказывают и все хотят в Чару. Мы сразу почувствовали себя лишними.

Нет уж, поедем в город.

Остановились – в гортурклубе – спасибо Светлане. Она же познакомила нас по телефону с туристом, который работает в Чаре с ленинградскими геологами и "лучше всех в Чите знает тот район". Витя.

Мы его ждали, а он оказался пижоном. Пришёл пьяный – чуть не отрыгивает и на всё: "загнётесь". В лицо не смотрит и разговаривает в 3-м лице

Чорт с тобой. Катись, откуда взялся.

Потом пришли настоящие ребята – Саша и Слава друзья и заядлые охотники

Саша – настоящий Дерсу-Узала.

Глухой таёжник, очень добрый и хохотун. Мы были у него дома.

Он всё хотел дать нам что-нибудь из своего снаряжения. Его отец – геолог. Всю жизнь искал в тайге золото. Тоже очень разговорчивый – пожалуй, больше Саши. Но мне было интересно. Чувствовалось у них очень по-домашнему.

У них всех жизнь связана с тайгой.

В тайгу ходят все и обязательно – во всякое свободное время. Собирают ягоды, рыбачат, а Саша охотится.

Без цели по тайге он не любит ходить, ну, а цель всегда, говорит, легко найти.

Надо будет каждому выбрать цель этого похода.

15 июля.

Сегодня должны улететь. Билеты в кармане, и небо улыбается. Но сидим в аэропорту, а рейс сначала откладывают, потом переносят на завтра.

Ничего, бодро говорим мы – улетим завтра. Интересно, надолго ли нам понадобится наша бодрость.

А по такому поводу мы поехали купаться на оз. Кенон. Искупались, постирали, помолодели. Завтра улетим. Спать будем на вокзале.

16 июля

Сегодня мы должны выйти на маршрут. Ничего. Выйдем завтра. А не слишком ли часто мы бодримся. Надо быть бодрым, а не бодриться. Времени до слёта остаётся маловато.

На небе серо и капает.

Уже объявили регистрацию билетов. Значит, сегодня улетим. Блеск.

Но это было не так просто. Нас сажали в самолёт, потом передумали, высадили, перенесли рейс и вдруг неожиданно посадили и поднялись в воздух.

Погода неустойчивая. Лететь жутковато. Стараюсь не думать о своей жизни. Теперь она в руках этой железной коробки. Она летит в тёмных тучах. яростно барабанит град и вспыхивают молнии, и это страшнее, воздушные ямы.

Да. неприветливо встречает нас тайга, не хочет пускать пижонов-туристов. Хорошо бы, если бы нас не завернули назад.

Вот кончилось серое несчастье. Проглянуло солнце и мы видим горы. Горы плоские, по ним ходят белые великанские тучи

Впереди из туч выросли зубцовые пики запятнанные снежниками.

Какое странное большое озеро.

Вроде застывшие волны на нём

Что это за волны? Жёлтые?

Ага, это и есть Чарские пески

Приземлились.

Самолёт встречают так – ради интереса.

Девушки бегут, дети. Все одеты налегке, а между тем холодина страшная. Нам с юга непривычно

Это серое холодное небо, неуютное, тоскливое.

На площадке заметен парень – красивый небрежный с бородой в фуражке горного инженера. Он мне сразу не понравился. Может, своей небрежностью или так здорово вписывался в пейзаж.

Ночевать пошли в интернат. Завхоз всё рассыпался в извинениях, да и было чего. В комнатах ремонт. строительный мусор, нет веника и нет света.

Кое-как устроились, но тут прибежал начальник. Он договорился ночевать у геологов.

Пришли в деревянный домик. Внутри обит фанерой, печка, две кровати, стол, яркая картинка солнце большими жёлтыми кругами, тёплый свет и зелёная лодка.

Рядом портрет Грина тушью. На столе магнитофон. Чисто, уютно.

Здесь мы как дома. Оказывается, хозяин тот самый парень с бородой – Володя. Он сам, кажется, стесняется, что занимает много места у себя дома и мешает нам Садится в углу и спрашивает – здесь можно?

Видно, что рад нам.

И мы за это тоже привязались к нему

Он, видно, больше всего на свете почитает свою работу. Рассказывает о ней С жаром, увлекательно, и сам увлекается.

Свет зажигают по вечерам и только до часу ночи. После часу зажигаем свечку и дуем чай. Володя здорово поёт. Блатные песни с надрывом и пришёптыванием. Он из Львова, а это ведь недалеко от Одессы

Работает в п. Чина в гео-поисковой партии. Рассказывал об Удоканской медном месторождении – крупнейшем в мире.

С неба течёт. Вокруг домика развезло. Пойти за водой – проблема. И уже зудит – в поход.

17.

Нач. пошёл с Володей договариваться о вертолёте и о вездеходе. Туристы вооружаются новейшей техникой.

Сегодня не выйдем. Будем ждать техники. Сэкономим на этом или нет – неизвестно. Но вокруг непролазная топь. Говорят – редко дождливое лето. слушаем классику на магнитофоне

18.

Техники нет. Пока. Вертолёта не будет, а вездеход надо починить. Наши мальчики идут чинить.

Ремонт. ремонт – бесконечный. Кажется, сиди мы ещё неделю и то бы всё не сделали. Как мы готовились – не знаю.

Приехал вездеход – как танк, мощная штука.

Приласкался к нам пёс. Огромная будка, тяжеловес. Псы здесь вообще заглядение.

Мы его тотчас окрестили Кодар.

Кодар, Кодар – на – на! Нет его. Убежал по своим собачьим делам. И не успел на вездеход. А жаль. Ведь он собирался с нами. И мы уже мечтали, как будем его кормить, как он будет ходить на охоту. До свидания, Чара. До свидания.

Мам-ма, ну и болото, чёрт бы его задрал. А наш чешет – хоть бы что. Танк – одно слово.

Ехали час, 40 мин. Приехали.

Стоит избушка на курьих протезах, рядом баня и 00 – хозпостройки.

Это бывш. Метеопост. Теперь он заброшен.

Здесь уже восседает группа – те самые новосибирцы, которые сидели с нами на вокзале в Чите

Не очень-то вы приветливы. Сволочи.

Но и мы не лыком шиты.

Сейчас к ним задом, и штоб вы так жили.

Будь здоров, Володя. Ты мировой парень. Вот именно – то что надо.

Уехал вездеход. Всё, считай, подготовительный период закончен. Завтра будет погода.

Послушайте, шкеты, а не слишком ли часто мы грызёмся. Вот испортили первый походный вечер (может быть единственный, когда не очень докучали комары и можно было попеть у костра. От этого зло берёт и грустно.

И вообще какого чёрта это нужно.

Паршивая мелочность принимается за требовательность и принципиальность

Сборная команда. Вот он что значит.

Нет, на в Карелию мы будем подбирать людей. Хотя в основном, конечно, делает погоду наш милый руководитель

Спим в домике и в накомарниках

Ночь прошла спокойно. Странно, что их здесь нет. Болото кругом.

Новосибирцы подстрелили утку, а Валера – ничего, просто на уток не стоит размениваться.

Да, в домике заведена доска – кто здесь проходил. Мы записали Бурмакова нулевым

Мы – девятые.

Походные сутки

(15)

19.7.66 г.

Итак, опаздываем на 4 дня. Солидно

Погода – фартит. Солнышко, макарики

Ха-ха! Уморительная картина. Мы идём в атаку. Даёшь слепней! Слепни – наш хлеб! Каждый слепень – это жирный, сочный хариус! Т.е. убив слепня ты принесёшь услугу обществу.

Идём к Ср. Сакукану. Тропа часто теряется и под ногами с аппетитом чавкает болото, любопытные синие стрекозы подлетают вниз и заглядывают в глаза

Тайга пахнет репудином

(на Ср. Сакукане)

Обед. Мы в осаде. Задраились наглухо. Насчёт атаки мы уже и не помышляем – только бы пересидеть. А они кусают локти и визжат от злости.

Зато на посте они устраиваю нам кровавую оргию.

Мы все обедаем – кто чем, они – нами, мы – ими.

Здесь всё какое-то великанское. Муравьи – с лошадь, а точнее – со спичечную коробку. Стрекозы – двухместные почтовые вертолёты

Рыбаки наши расставили посты. Слепни должн должны действовать безотказно, но очевидно, это не та река.

Ночевали на чьей-то стоянке. Разбили лагерь и тут являются новосибирцы.

Злорадству нашему не было конца.

Вообще мы идём хорошо. Темп отличный, но правда режим движения – никуда.

Ночь прошла очень спокойно. Нигде я так приятно не спала.

20

Выход в 10 ч. 30 м. Ну, куда это годится. Тем более, что погода отличная. Тут виноваты мы с Валерой. Мы дежурные и проспали. Швах

Новосибирцы нас обжали ненамного. Мы идём по их следам.

К обеду пришли в пос. ЗК – неожиданно быстро для всех. Мрачный вид. Всё поросло быльём-травой, но история смотрит через разбитые окна, и всё вспоминается, как будто это было с тобой.

В машинном зале на стенде надпись масляной краской "Храните деньги у начальника. Это выгодно, но для нас плохо". Малопонятно. Больше никаких надписей нет.

Нашли газеты 50 года и самодельное домино. Ходим по лагерю и пугаем друг друга.

Почему-то жутковато.

Обедали солидно – до 6 часов. Так мы далеко не уйдём.

Встретили красноярцев. Они идут с Ледниковой в Чару. Выпросили жокан. Знай наших.

21.

Молодцы мы. Спальник – как баня.

С утра моросит, даже капает. Вылезать не хочется. А раз не хочется, значит, не надо.

Туризм – лучший отдых.

Сейчас 12ч. 10 мин. Может быть скоро выйдем. Пока все настроены благодушно, но скоро по этому поводу начнётся грызня Это действительно, никуда не годится, тем более, что мы здорово опаздываем и погода начинает портиться.

Идём. Удивляет меня Кодар. Я трепетала от одного этого грозного имени. Ждала невероятностей. Пока ничего.

Тайга, под ногами подушка мха, болота, озёра. Горы отвесные, но невысокие.

Вобщем дух не захватывает. Удивительно, что тайга как повымерла. Кроме комаров не видно и не слышно никакой живности. Даже птиц нет. Говорят, охота, рябчики – какое там. Поймали за всё время три хариуса. Вкусно, но мало. Даже от комаров не остаётся впечатлений. Теперь в сеточке сидеть так покойно и уютно, как дома у окошка в дождь.

Только на почте – о-ох!

Да, так идём. Первое препятствие. Бурный поток справа по ходу. Очевидно его только сегодня прорвало. Вчера шли карсноярцы и говорили, что всё хорошо.

Перешли вброд по колено. Весело. Выкрутили носки, побежали дальше. Пусть бы всё время такие интересные препятствия.

Дорога окончилась. Слева пошла глухая таёжная тропа. Тропа всё время петляет и теряется. Идём по следу новосибирцев. Обедали на глухом озерце. Плохо видно через стену комаров. Едим все под сетками.

Сегодня мы должны дойти до развилки – там где из двух речек образуется Ср. Сакукан. По берегам лежит яркосиний фирновый лёд. И откуда ему взяться здесь в долине. В одном месте через реку – огромадный сталинский мост, а на той стороне могила геолога Нины Азаровой (её именем назван 14 ледник) и какого-то ефрейтора, убитого зэками.

Наконец дошли до переправы. На берегу – огромные ледяные пласты, ярко-голубого цвета. Переправились по деревьям и стали.

Пр-р-р.

22.

Стоянка наша на горбу на правом берегу Сакукана. Прямо перед нами огромная двухседельная гора с тонкими длинными снежниками. Справа от неё здорово просматривается пер. Ажат Слева – петляет ущелье, ведущее на Медвежий. Здесь уже чувствуются горы.

Впереди серо и сурово. Зубцовые пики напоминают крепостные стены.

Вокруг нас пахучие заросли кедрача.

Пушистые большие лапы. Когда рвёшь его, на руках остаётся липкая остро пахнущая смола.

Сочное слово кедр-рач.

Теперь это будет нашим ругательством.

Хотя сам по себе он очень милый.

Вечером пеклись первые лепёшки. Это была бесконечная процедура

Подъём. На улице зябко и неулыбчиво.

Здесь погода через день, чтобы не пересыщались.

Начинаем штурм Медвежьего. До чего противная ишачка - вверх и вверх по склизкому курчавому мху. Всё едет под ногами. Вдобавок льёт холодный противный дождь.

Очевидно, за этим бугром должен быть перевал.

Обычный обман чувств. Таких бугров было ещё штук восемь. Сначала на каждый надеялись, потом бросили.

Снега всё больше. Наконец первый ледник – 14-й. Он всё привлекал нас, потому что геологи сказали, что спрятали там 2 палатки и 2 спальника.

Ниже ледника 2 больших озера, на глубине просвечивает яркими пятнами зелёный, нет, бирюзовый лёд.

Надо подняться на ледник. Так мерзко снаружи. Едкий мокрый холод пробирает до костей. Неужели когда-нибудь можно страдать от жары. Ведь это же благодать. Вот бы сейчас жару – хоть 80⁰.

Идём вверх к леднику без рюкзаков, заглядываем под каждый камень, но нам уже не хочется ни ледника, ни палаток.

Перевалить бы и в палатку.

И мы отступили. Сразу же потом пожалели об этом, но не возвращаться же.

А вдруг там действительно нашли бы снаряжение. Перевал виден отлично. Видно даже

(см. тут)

как на туре трепещет флаг. Но он почти всё время плотно закрыт облаками.

Идём по сыпухе. Сыпуха не страшная и вообще, хочется скорее туда. Но мальчики осторожничают, поминутно выходят в разведку. Ну, что разведывать, когда тропа перед носом.

Наконец вылезли. Взяли первый перевал на Кодаре, но не было ура и восторгов, как будто делаем работу.

Стоим по пояс в тумане.

Сняли записку новосибирцев. Они были за 3 ч. До нас.

Теперь спуск. Хочется лечь и покатиться вниз лишь бы скорее. Здесь так мерзко. Ещё дует мокрый ветер. Мы стоим на узком гребешке и вибрируем.

Саша разведал тропу и идёт впереди. Если это простой спуск, то что же такое трудности. Крутизна градусов 45 и сплошные живые камни – почти все живые.

Ещё и туман. Внизу ничего не видно и кажется, что пропасть, заполненная белым месивом.

Идём очень медленно. Наконец, внизу.

Сколько ещё до Ледниковой? Ничего не видно. Сидим, дрожим и закусываем салом. Сегодня будет водка. Всем хочется. Продрогли до мозгов.

И вдруг небольшой разрыв и река, оказывается, рядом. Бросились туда.

Теперь сложили рюкзаки и надо идти вниз по Ледниковой за дровами.

Бежим бегом по камушкам и по камням, прыгаем, как зайцы. Камни только успевают мелькать под ногами. Мы бежим за теплом, за дровами.

Бежим долго. Дров нет. Очевидно, они будут не скоро. Уже разошлось. Скоро будет солнце или, по крайней мере, светлее. Скорее бы. Река просматривается далеко и всё также по её берегам нагромождены камни, кое-где лежит снег и склоны поросли мхом. Леса не видно.

Ладно. Ломаем кусты. С корнями. Валера клянётся, что корни отлично горят.

Идём назад. Каждый – как на картине Милле. Кстати, это Дрын первый вспомнил, когда посмотрел на меня. У какого-то художника, говорит, есть женщина с хворостом. Правда, она гораздо изящнее, но композиция та же.

Вязанка дров за спиной. Мы приобщаемся к русскому народному крестьянству.

Ну, разумеется, эти дрова не горели. Ведь они были мокрыми до слёз. Зря израсходовали два фальшфейера

Выпили водки, поели сгущёнки. Очень недурно. И кому нужны были эти дрова.

Завтра – Романтик. Волнительно.

23.

Дрын – единственный человек из нас – ходит, будит. Все дрыхнут. Даже начальник рычит. Не понимает, что ли ответственности. Ведь сам же говорил нам бы только бы Романтик взять, а там – ерунда, озёра, утки, отдых.

А сам не встаёт, а сзади уже начинаются облачки. До этих облачков день утро сияющее. Перевал как нарисованный. Вернее, это ещё не перевал, а просто седло. Перевала не видно.

Только идти бы и идти. А мы чухаемся.

Может, эти два часа, на которые мы задержались с выходом испортят нам всё дело.

Вышли в 7ч. 30 мин.

Идти бодро, потому что погодит. Видно небо решило подвезти нам. На нём чистота и порядок.

Потом начинается ад. Очевидно мы пошли как-то не так. Надо было низом по реке и поднялись бы до люда, а мы – траверс по дичайшей морене, горбатой, с перевалами, а потом траверс крутого снежника – без ледорубов и палок. Мальчишки удрали вперёд и мы, бабская команда выбивали шаг далеко сзади. Откровенно, у меня дрожали ноги. Не люблю скользкого.

Прошли снежник, отругали их, на чём свет стоит.

(см. тут)

Минут сорок ждали завхоза из разведки.

Солнышко греет, солнце небо синее. День, как по заказу. Теперь мы считаем, что и погоду заказывает наш начальник.

Сидим, сушимся.

При наличии отсутствия завхоза потихоньку едим сахар.

Пришла разведка и мы двинулись в обход 15 ледника. Думали, это морена, а это ледник со вмерзшими камнями. Идти удобно, но чувствуется, что поздно вышли начинает подтаивать. Через полчаса всё потечёт и посыпется. Уже первый час. Чувствуешь, как это всё долго делается. А выходили, хорохорились – до 11 будем на перевале.

Так потихонечку вышли на самый пуп 15 ледника. Пуп – большущий камень.

Гришка и Сашка пошли в разведку, вернее, подготовить подход. Взяли верёвку, навесят и нарубят ступени там, где Витька говорил натечный лёд.

А мы растянулись на камешке, разложили носки, жаримся на солнышке и жрём мороженое (завхоз расщедрился на 2 баночки).

Валера взял гитару, но, видно ему лень играть. Бедная гитара и бедная Ольга. Обе мучаются и зачем?

До сих пор он ни разу не играл.

Наши уже далеко – медленно движутся вверх две чёрные точки.

По ним можно определить расстояние и кажется, что не очень далеко.

Лентяи паршивые. Развалились и забыли про 16 ледник. А ведь за эти два часа, что не было мальчиков, вполне могли сходить туда и посмотреть колодец. Так досадно, как будто кто-то внутри тебя грызёт. Ну, как мы ходим по Кодару.

Отходить, пройти. На 14-м не были, на 16-й не пошли. Вон наши предыдущие всюду лазили, потому что им было интересно. А нас как будто и не интересует.

Но теперь поздно об этом. Уже возвращается разведка. Напряглись и ждём – какие вести.

Ведь может быть перевал для нас непроходим. Подбросили наш амулет – юбилейный рубль. Выпала удача.

Действительно, рожи у них вполне удовлетворённые. Дрын делает хитрые глаза, засовывает руку в карман и заказывает – фотографируй. И – раз вынимает из кармана красный кошелёк. Это Юфкин! Сняли с перевала записку наших ребят. Здорово!

В ней написано, что Романтик открыт 1 августа 1964 г. и т.д. Мы приобщаемся к первооткрывателям. Мы первыми должны пройти наш Романтик.

Когда восторги улеглись, пошли трезвости.

Идти туда – трудно. Снег рыхлый и даже без рюкзаков увязали по колено

Там ещё труднее. Спуск ещё труднее.

Но мы должны, хоть лопни, пройти и открыть его для других.

Съели разведчики котелок мороженого и мы пошли.

Действительно увязаем. И не только по колено – выше, но идти очень здорово, всегда бы так. С таким желанием даже отдыхать не хочется.

Вправо приказано не смотреть, там круто обрывается снежник, а внизу – трещина раскрыла зубатую пасть.

Бросаем в неё камни, но она не унимается. И чего она здесь ждёт?

Доползли до верёвки. Сняли рюкзаки и наверх по страховке метров 30.

Потом рюкзаки Последние вымерзли до нутра. Чтоб не замёрзнуть, берёмся наверху за верёвку и – эх, и – эх – тянем рюкзаки.

в 8 час. Все на перевале. Страшно, что скоро начнёт темнеть, а нам ещё предстоит совсем неизвестный и сверху кажется опасный спуск.

Опять навешиваем верёвку. Очень долго ползут девчёнки вниз. Сверху нависают живёхонькие глыбы.

Кажется, дунешь, и полетят.

Не прикасаться! – Дрын каждому орёт.

Саша внизу принимает. Время от времени на него сыпятся камни и он бежит прятаться. Весело ему, должно быть.

Теперь ползу я. Нельзя ли без приключений. Нет, проползаю мимо живых камней и они вдруг зашевелились. Падают глыбы. Почему-то не страшно. Поддержала их плечом, потом Гришка упёрся. Я спряталась за выступ, почти вишу на верёвке. И тут трах-тара-рах. Всё загудело. Спустили камни.

Скоро одиннадцать десять. Ещё светло. А мы спустились от перевала только на 30 м. Да и то не все. Мальчишки ещё наверху.

Надо идти нам. И Сашка повёл нас вниз. Спускались сами – было ничего, а теперь страшно за мальчишек. Особенно за одного. На скалах почти темно, плохо видно, а спуск – страшный. Сползли с морены. стало легче. Впереди снежник градусов 60

Тоже страшно, но хотя бы видно на снегу.

Уже почти темно. Мы траверсируем снежник на ура. Крутизна почти такая же, как над трещиной при подъёме. Ледорубов два, но надо же нам пройти и об загнуться нельзя и думать. Ведь на собственном же перевале.

Долго ли, коротко ли, Прошли ещё 3 снежника, 3 морены. В начале первого ночи бросили кости.

Перевал взят! Ну и перевал трах-тара-рах. Только самые заядлые романтики лезут на него? Теперь это будет, наверное фирменный одесский перевал. Настроение у всех болтливое до невозможности. Радостно и гордо. Приятный день. Хоть помучились и перепугались, да недаром.

Все спим трупами.

24.

Сегодня "мы себе позволили". Подъём в час дня. выход в половине третьего. За 2 часа, говорит нач., спустимся до леса, обсушимся и отдохнём

Да, такой день был, что и описывать не хочется. Не знаю, сколько бесконечных часов мы лазали по каменному реки, впадающей в Верхний Сакукан. Встретили харьковчан. Нахалы. В том месте, где – мы думали – не ступала нога человека или по крайней мере туриста.

Впереди нас следы троих – наверное геологи. Вообще, место, где не ступала нога человека, захожено, как проспект.

Камни заросли тем самым проклятым мхом, что и перед Медвежьим.

Он скользит, как масло. Не помню, сколько раз приходилось падать, прыгать с метровой высоты, лазать через завалы и переходить вброд реку.

Переходили её раз 6. Харьковчане сказали, что где-то недалеко избушка и баня. Чорт бы забрал эту избушку. Приспичило туда попасть. Давно бы остановились. Уже наконец лес, так нет же Идём, идём. Уже по синусоиде. Уже кажется, что не идёшь, а спишь и тебе это снится, уже от слабости подкашиваются ноги и падаешь на ровном и почему-то хохочешь без удержу, наверное тоже от слабости.

Да, ладно. Глупо, конечно, было так выматываться. Избушку-то мы всё равно не нашли. Остановились в одиннадцатом часу.

25.

Только сегодня утром (утро – понятие относительное) заметили, на каком красивом месте мы стоим. наша поляна густо заросла лиственницей. Огромные валуны и дальше – изгиб широкой реки. Очень здорово дополняют картину развешенные на репшнурах тряпки.

Сегодня днёвка. Жарко. Гнус прилетел весь, какой имеется. Может, действительно здесь ещё не было людей.

Мы стоим у самого устья этой проклятой каменной реки у входа в ущелье В. Сакукана.

Река. На реке мы с Валерой стираем носки. Жарко, спокойно. На песке оленьи следы. Много.

Хочется есть. Неудивительно – 3 часа дня вполне подходящее время для завтрака.

Всегда неприятно, когда из-за еды в группе затевается серьёзный разговор.

На этот раз так всё оно и было.

Даже хуже. Были крики, язвительные упрёки, ругань.

Дежурные в начале четвёртого еще не начали готовить завтрак. Разве мало было этого, чтобы мы упрекнули их.

Эх, как они взвились. А почему им. Дневники пишут – это почему-то больше всего возмущало их.

Дежурные – оба Гришки.

Дрын с утра пошёл удить рыбу. Второй Гришка не известно что делал до 3-х часов. А теперь кричат на нас, да так, что будь мы виноваты хоть чуть, нам стало бы стыдно.

Нахалы. Моему возмущению нет предела. Часа в 4 всё было готово Они сделали это как великое одолжение.

Теперь мы в ссоре и не разговариваем с ними.

Тем более, что завхоз сморозил Валерке глупую мерзость, что тот даже наобещал набить ему морду.

Не знаю, было ли ещё где такое в походе.

В походах, я знаю, стараются избегать столкновений. Да и чего ссориться. Все становятся своими, родными. Так что потом в городе скучаешь за ними.

А разве я буду скучать за этими – крикунами. Склочные бабы – вот они кто.

Целый день до вечера все ходили, как в воду опущенные. Становилось очень неприятно.

Потом мы замесили тесто, сделали сладкие домашние блинчики, но они тоже мало чему помогли.

За ужином начальник созвал всех на общее собрание.

Сашка, хранивший до того авт нейтралитет, стал на сторону дежурных и понёс на девочек, что вот мол, надо иметь совесть, что во всех походах девочки берут на себя приготовление пищи и мытьё посуды А почему? Да потому, что вы, девчонки не хотите понять, что вы только на ребятах вылезли на перевале, что у ребят вдвое тяжелее рюкзаки (возмутительная ложь – ведь распределяли вес девочкам по 20 кг, мальчикам по 25кг) и, короче, мы полностью обязаны им жизнью.

Ещё, когда всем надоело это безрезультатное собрание, Сашка хотел подвести резюме. Что мы вынесли из этого разговора и что собираемся делать впредь.

Я лично вынесла только то, что лучше не пойду в поход, чем идти с такой наспех собранной группой.

Как это – не сродниться в походах. Обычно, когда живёшь вместе, узнаёшь всё достоинства и недостатки людей, а об этих я ничего не знаю. Мы ходим – каждый в отдельности.

Только с Валерой я сроднилась здесь, это, собственно, самое главное.

Мы иногда ссоримся, правда, но только потому, что хотим видеть друг в друге идеал.

Сегодня ещё событие. Мы увидели живую оленью упряжку. Штук 15 оленей. На первом сидел худой коренастый эвенкиец с полат обрубком вместо руки.

Потом сидела женщина (т.к. у неё не было бороды – значит, женщина). квадратная, коротконогая, голова в плечах и огромные скулы обтянуты жёлтой кожей.

Сзади – малыш. На олене, видимо, чувствовал себя, как его сверстник-горожанин чувствует себя в троллейбусе.

Они остановились возле нашего лагеря С эвенками – две большие собаки. Видимо не очень-то живётся им – так они набросились на наши каменные сухари. Чёрная схватила целый сухарь и торопилась изо всех сил, царапала ногтями, потому что хозяева уже тронулись в путь. И то ли просто она хотела доесть сухарь, то ли насовсем решила остаться с нами, но только убежала и спряталась в кустах.

Семейство уже переехало речку. Эта мужеподобная женщина спокойно слезла с оленя в бурлящую воду, подошла к ней, схватила за шиворот и почти понесла одной рукой огромного пса. А тот поджал хвост и тихо визжал.

Ах, эта женщина!

26.

Ночью Ночью, очевидно, от переживаний у меня был приступ аппендицита. Наутро это было главным событием и всполошило всю группу. Хорошо мне – меня разгрузили.

Идём по тропе вверх, влево, вправо, вниз и опять.

Внизу дымок. Значит, люди. Спускаемся и видим лагерь эвенков. Два больших шатра, сколоченные из палок и обтянутые брезентом.

У входа в шатёр курится ведро со мхом – от комаров. Внутри расстелены одеяла и гора подушек.

Во дворе та самая знакомая "ах, женщина" жарит на костре оленье мясо.

Очень много детей. Только один из них лет 14-ти, остальные – голоштанные карапузы.

Трое грудных детей. Один пацан лет пяти обрезает ножом шкуру с оленьих рогов и ест. Всё здесь интересно – как это – кочевой образ жизни.

В коше сидит трое мужчин.

Очевидно здесь живут две семьи.

Одну семью мы видели вчера в пути. Кроме того – молодой парень. Он вполне дан цивилизован и кажется развитой. Да и вообще не скажешь, чтоб они были экзотически оторванны от жизни.

Возле кошей сбилось в кучу стадо оленей. Они невысокие, ниже лошадей, а рога – огромные и пушистые, покрыты сверху короткой шерстью.

Они всем нам по очереди служили фоном для фотографии.

(см. тут)

Эти эвенки работают с московскими геологами. Мы подошли

Они еле ответили на наше приветствие и опять уткнулись в свои бумаги. Нам ничего не оставалось как потоптаться и уйти. И почему-то нам стало неудобно.

Зато эвенки такие гостеприимные, радушные. Они напоили нас оленьим молоком с чаем. Этот напиток называется у них просто чай. Он совсем нежирный и нисколько не напоминает молоко.

И ох, до чего вкусные у них лепёшки со свежим сливочным маслом.

Посидели, пора и честь знать.

Мне всё хотелось поскорее улизнуть, потому что Саша стал поговаривать, чтобы оставить меня у геологов, а потом вертолётом в Чару.

Валера тоже был за это. Понятно, они волновались, как бы чего не случилось в пути.

Прошли 4 км, стали, разбили лагерь и потопали обратно к геологам договариваться насчёт вертолёта.

Не хочется мне улетать одной.

Вертолёт будет завтра в 6 ч. утра, а может, послезавтра – они так равнодушно говорят.

Хор-рошо. Я потихоньку пыталась их убедить, что это неразумно – ждать день или два.

Ладно, если ночью не будет болеть, то уйдём завтра.

27 июля.

Собирались встать в 4 ч. утра отправить меня. Ха-ха, что я дурная. Проспали до 7-ми.

Идём к долине Сакукана. В самом устье – снежник. И откуда здесь берётся снег – непонятно, а в снегу растут такие нежно-зелёные, крупные берёзки.

Идём снова по тайге. Здесь она гораздо богаче. Грибов полно, лазим по завалам и таскаем полную авоську грибов.

Ползём, впереди ковыляет начальник. У него стёрты обе ноги, а эти камни совсем его доконали.

И вдруг как будто вся фигура его спружинила. Он застыл, уши торчком встали на макушке. Рюкзак на землю, ружьё в руки и мелкими перебежками в лес. Дичь! Бах-тара-рах. Первые наши жертвы – 5 куропаток. Бедная пятая куропатка разорвана дробью пополам. Её пришлось бросить.

А эти четыре смотрят открытыми глазами прямо внутрь. Они ранены, чуть трепещутся и лежат на руке так покорно, может, ждут помощи.

Может, я слюнявая и сентиментальная, но не могу, это очень больно, когда на тебя так смотрят.

Ощипали их, сложили и стали куропаточки пищей.

Скоро мы стали на ночлег. На песчаном берегу. Рядом опять снежник.

Сварили куропаточек и чорт-те что набросали туда. Получилась невероятно перчёная бурда, но всем нравится.

И эти проклятые лепёшки.

Легли в половине третьего ночи.

28 июля.

Началась настоящая тайга. Голубика, грибы, лес стал более лиственный, почти сплошная берёза. и большущие подберезовики.

Завалы – непроходимые и кедрач.

Плохо приходится, когда собьёшься с тропы.

Шли в этот день недолго.

Набрели на поляну. Райская поляна

Мне такая снилась в детстве.

Знойно, густо пахнет хвоей Тягучий воздух, жужжат пчёлы.

Поляна вся заросла смородиной

Мы ползаем на четырёх и уже честно собираем в котелки, так обожрались. Какой полный покой, никаких мыслей – вот зачем надо ходить в походы – полностью отключатся от суеты и жить так естественно, как мы, валяющиеся на этой полянушке.

Жалко уходить. Но надо. Эх

Вечером варим компотик из смородины Это невообразимая вещь, особенно остуженная в реке и особенно после наших всегдашних концентратов.

Ночёвка опять на песке на берегу может Сакукана, а может нет – мы никак не можем разобраться в этих аянах.

Хорошо сидеть, петь песни и заглядывать в ведро – как там компот.

Ласковый такой был вечер.

"А почта – с пересадками" – это мы 4 сентября придумали. Как скажем "с пересадками" - так и хохочем. Кончились сухари.

29 июля.

Перелезли завал и пошли петляя по речкам и ручьям. Саша всё бежит вперёд, Валерка ругается.

Бороздим реки. Одна – по пояс.

До того привыкли, что выбираем дорогу вдоль по реке, как лучшую из дорог.

На прибрежном песке, чистом, как простыни, мы увидели следы – короче и шире человеческого, а рядом – вроде кошачьего, но большой

Иногда отпечатывались и когти.

Стало страшно. Слишком много этих следов и совсем свежие, есть даже влажные. Это медведи. Следы сопровождают нас пол дня и мы не заходим в лес, а продолжаем уродоваться по каменным и песчаным руслам.

Когда они кончат свиваться, клубиться и пересекаться эти речуки. Мы немного потеряли ориентацию.

Следов стало немного меньше, но зато разные и какие-то мышиные, и птичьи, а одни следы – прыгающие через метр. Интересная штука эти следы – действительно, как книга, только надо уметь читать её, а то мы пялимся, как дикари.

Вчера должны были быть в пос. Синильга.

Наверное мы как-то проскочили её,

Кончили плутать по рекам, надоело.

Зашли в лес и сразу напали на тропу. Идём и радуемся, а она, проклятая, завела нас в такое болото. Другое ешё нормальное бывает – ходишь, а оно чавкает себе помаленьку, а это – с сумасшедшими метровыми кочками, запросто сломаешь ноги. Валера пошёл на разведку и убил какую-то серую пичугу размером с куропатку.

Нет, на такой тропе пусть дураки ходят. Лучше хоть без дороги, зато по твёрдому

Лес жмётся, жмётся, а потом вдруг расступается перед нами и взбегает песчаную косу, а воздух тёплый, густой, смолянистый, его можно пить, как вино.

На косе полуразрушенные избы, и довольно много. Справа внизу – озеро.

Обед. После обеда мы привыкли спать. Такой уж у нас режим. Так вот, все спят, а мы с Валерой пошли в разведку. Жарко. Не спеша мы разведывали местность: нашли голубичную поляну, присели, наелись, сошли вниз к реке, искупались – вот и вся разведка.

А избы всё тянутся дальше. Так это не дом отдыха и не пансионат, а целое село. Ба, да это Синильга.

Вот когда мы добрались до неё

А думали, сегодня точно будем в Чаре. Я, собственно, не очень спешу в Чару, Валера тоже, нам и здесь хорошо, раз такая малина, но все остальные рвутся вперёд, в баню.

Отошли мы метров сто, бросили кости собрали голубики. – не едим, а лечимся.

Валера залез на дерево (здорово лезет, как кошка) и всё ему ясно – он увидел метрах в ста Чарские пески.

Потом Гришка-Дрын полез. Этот лезет солидно, забивает ледорубы и передвигается залез на самую верхотуру высокой сосны. Увидел конфигурацию песков, но Чару ещё не видно

Ладно, пошли.

Прошли ещё немного и опять – райское место. Большое озеро, возле него хата, столы скамьи, печка а в озере рыба пластом стоит.

И начальник дал приказ "Стоп, машина". Наша машина хотела бы переть дальше, но против начальника не попрёшь.

Вода в озере тёплая и розовая. Так здорово плавать, потягиваться и нежиться в воде. Как давно это было. Рыбаки наши быстро выстроились на берегу и "едять вас мухи а им всё равно

А Дрын опять всех обдурил. Забрасывает свою шляпу с накомарником и вытягивает полшляпы рыбы. Живо натаскал так целый котелок мелочи и ходит, похваляется

Рыба здесь наз. ленок. Она как небольшие бычки и сладковатая.

Сухарей нет. Теперь будем делать лепёшки и на ужин и на завтрак.

Кончились рожки и молоко, значит, дело идёт к концу похода. у нас всё идёт по плану. Ели ушицу и компот Хорошо вечером на озере. В нём тихо висят опрокинутые чёрные горы и всё свободное пространство посыпано звёздами. Не хочется спать.

Ну, разве нельзя разочек посидеть попозже. Противный прозаик наш рукль.

30

Сегодня все настроены зло – хоть треснем, а дойдём до Чары

Прямо от нашего озера начинается широкая дорога. Очевидно, она огибает пески. недавно по ней прошёл вездеход, дорога – взрыхлённые и влаж и оставил взрыхлённую влажную колею. Дорога идёт по болоту. Вот где мы по настоящему почувствовали болото. Хорошо, что не было уже несколько дней дождя, а то здесь запросто будет по пояс. Мы проваливаемся по колено в красно-бурую липкую жижу, скачем по кочкам и чертыхаемся. Ничего, всё равно дойдём до Чары.

Выбрав место посуше, мы складываем рюкзаки – надо выйти на пески.

Пески оказались совсем рядом – метрах в ста.

Они, как насыпанные в болотистом лесу, холмы и до того здесь не клеются, ну, просто дикое нереальное впечатление. В таком лесу скорее ожидаешь встретить избушку на курьих ножках или старого филина, но не пустыню

Некоторые сосны поднимаются по склону песков, но останавливаются перевести дыхание. Ни одна из них ещё не нарушила его унылой волнистой плоскости.

Впрочем, нет, плоскость не скажешь.

Все пески – вздымаются, как застывшие валы. Это барханы.

На склонах барханов растут гвоздики. От каждого отдельного колоска на песке резкая удлинённая тень.

Здесь можно устраивать театр теней.

Мы пытались так сложиться, чтобы на песке получился верблюд.

Смеху было – просто катались по песку. Но вместо верблюда получалось что-то бесформенное, но, должно быть, страшное.

А вот Будда получился здорово.

Мы всё это сфотографировали, но самый главный снимок, который я хотела сделать – семь теней с рюкзаками не вышел, потому что не было рюкзаков. Дышите глубже, вы взволнованы и крупным планом – ноги.

Песок сверху горячий, а немного разгребёшь – он холодный и твёрдый, но не влажный.

Здесь сказывается вечная мерзлота.

Поэтому-то и болота здесь не очень проваливаются.

Один из барханов взметается отвесным взлётом, как парус, и главенствует над остальными.

Дрын сбегал на него (очень тяжело бежать по песку) и увидел всё расположение песков, но нашу Чару-очарование ещё не видно.

Опять мы обозлились и вперёд – галопом. На пути Ср. Сакукан. хорошо, значит, Чара близко. Разницу определяют в час-два.

Пооб Перешли – что нам Сакукан.

Воды по пояс, даже замочили рюкзаки.

Пообедали. Вперёд. Хорошо, когда так настраиваешься, а оказывается, до Чары полчаса было.

Влетели в село, как реактивные самолёты. Тут уже дело пошло на спор. Финишировала с обычным результатом женская команда.

Вот и наш милый деревянный домик. Как будто пришли домой.

Никогда ещё чужое жилище не казалось мне настолько своим.

Интересно, живёт ли сейчас здесь кто-нибудь. Нас это потихоньку волнует

Действительно, дверь не заперта, В а только подперта. Внутри пусто и чисто. Постели убраны и, как самая большая ценность, снят со стены Грин. Всё остальное на месте.

Под кроватью чемоданы. А дверь – открыта. Вот это здорово – как в песне.

И так мне захотелось пожить здесь вот так, как они – не запирая дверь.

Право, для этого не жаль бросить город.

Нас здесь, видимо, ждали. На столе – записка Одессе-маме.

Отличное письмо. Полное непридуманного юмора. Видно, что он просто выливался, этот юмор.

Вы, говорит, увели мой заслуженный котелок, а я за это увёл ваш и впридачу – коробочку бульонных кубиков как помощь сытой Одессы голодающему Удокану.

А в последнюю минуту, говорит, подумал, рассердился и увёл ещё и фальшфейер.

И так мы обрадовались, что он "увёл" у нас это, только, жаль, мало.

Значит, он считает нас своими.

Даже несмотря на то, что котелок именной и подарен нам ребятами-солдатами.

Ах, да, ведь сегодня суббота – женский день в бане. Вот благодать. Только берёзовых веников не было.

Пришли изумительно чистые и розовые.

Идём и ничего-ничего не хочется.

Редкий случай. Так хорошо, как спокойная музыка. Горы пылают алым светом. Они, как корабли – уже далеки и недосягаемы и от этого немного грустно.

Почему мы так сложены – что там хорошо, где нас нет. А может, это и толкает нас путешествовать. А то сидели бы на одном месте и были бы сами для себя хороши.

Хотели пойти вечером на танцы в РДК – но куда же пойдёшь с грязными мальчиками. (а проще – лень, конечно, было).

31 августа июля.

Воскресенье – мужской день.

Они ушли в баню, а мы устроили генеральную стирку.

Пришли ленивые и вымоченные, как тряпки. Парились в парной и всю силу оставили там.

Валера предъявил нам претензию, зачем обещали блинчики, а вот не сделали

И вообще – девочки ленивые.

Это возмутительно. Я, разумеется здорово разозлилась.

Блинчики делали как "нате вам".

А вечер какой! Чистый, розовый, прохладный воздух. А у нас жарко, душно и жарятся эти проклятые чревоугодные блины.

Прошу, упрашиваю, пойдём погуляем, но начальник считает, что уже поздно. Наверное, ему хочется блинов.

Ну и жрите. Я иду сама. Немного подвываю, потому что страшно и обидно.

За городком геологов настил из свежих брёвен они так здорово пахнут смолой. А лежать на них и смотреть на горы – это мечта.

Никого нет и я уверена, что и не будет. Чара – чёрная, безглазая. На горах – серебристый лунный свет.

Ну и Лунища – распухшая, бледная.

Такой ночи не хватает только тихого русалочьего хоровода – такая она сказочная, жутковатая и немного нереальная.

Даже меня потянуло на стихи. Но ничего – только чарующая, зачарованная – больше ничего не придумала.

Какое всё-таки красивое имя Чара. Назвать что ли так свою дочку.

Пора возвращаться. в час ночи погасят свет и тогда я вообще не доберусь до дома.

Возле нашего дома слышен гитарный звон. Наши поют. Вылезли всё-таки. Я сижу, молчу, дуюсь.

Просят спеть, но я молчу.

Около часу все ушли, а у нас был крупный разговор. Помирились – куда мы деемся, но остался нехороший осадок

Ещё одна ссора, а я думала что больше не будет. Я так после каждого примирения думаю, а после каждой ссоры – наоборот, что больше не помиримся.

2 1 августа.

Сегодня рыбный день. Но не потому, что ловим рыбу, а потому, что собираемся на рыбалку.

Дособирались часов до четырёх.

Пошёл дождик. Ну вот, теперь самое время.

Недалеко от Чары есть красивейшее озеро (мы его открыли случайно).

Оно имеет форму фасоли, а по берегам сосновый лес. Плохо только, что близко от села. Лес загажен. Очевидно, это излюбленное место для всех Чарских пьянок. Вот и при нас приехал целый мотоциклетный эскорт, сопровождающий бутылки, и с ними, главное, дети.

Но вскоре явилось всклокоченное, сердитое правосудие и понесло матом так, что всё озеро сжалось и выпустило пар.

Клюёт у нас бешено. Не успеваешь забрасывать. Меня это дело не увлекло. Я обследовала вплавь всё озеро и приплыла к истоку ре какой-то реки. Вода сверху тёплая, но начался холодный дождик и я поспешила на берег.

Разве настоящего рыбака что-нибудь проймёт. Дождь барабанит по голове, я ною, а Валера уверяет меня, что именно сейчас начнётся клёв, как будто мне этого мало.

Но красиво на озере в дождь, главное – нет людей – и немного печально.

Наловили вязку больше килограмма

Завтра будет жареная рыба.

Вечером слушали Окуджаву, а на пустое место решили записать Володе пару песен. Столько было дебатов, репетиций, стеснений, что в конце концов вышло хуже, чем обычно. Я сама спела соло "Ты у меня 1" и все – "Зачем ты плачешь".

а Гриша сказал проникновенную речь и в конце добавил "300 лет…"

3 2 августа

Сегодня улетаем. Грустить начали с самого утра. Неохота покидать Кодар (здесь он хоть виден) и Чару, и наш домик.

Возле аэропорта встретили Витю, - туриста из Читы. На этот раз он не был пьян и поговорил с нами

Отлёт в 5. Рядом с нами сидит женщина с сизым, морщинистым, испитым лицом – но ещё не старая. Довольно разговорчивая. Рассказывает, что работала у геологов поварихой. Забавно слушать, как она хвалится. Она была лицом в отряде – доброй и карающей десницей. Она развлекала их тоску, играя на гитаре, она журила их за пьянку и ругала за драки. Она подсказывала, в каком камне есть медь, в каком нет. И вот теперь она уехала, оставила своих мальчиков и не знает, как они будут кормиться с этим Володей – студентом, который и манной каши не умеет сварить.

Вот мы и поднялись над Кодаром

Прощай, прощай Кодар, гордые, неповторимые горы.

Он улыбается, весь ясный, чистый и только в углублениях скал свернулись клубочком, спят маленькие пушистые облачка.

Может они ещё наберутся сил, развернутся, насупятся и пойдут грохотать по Кодару, а пока пусть спят.

Прилетели затемно. Куда податься?

Поехали на ж/д вокзал. Те 5 рыбок, что мы съели утром в Чаре уже успели забыться. Всех мучит голод и усталость.

Пробовали дозвониться к Светлане – не вышло. улеглись на скамьях на вокзале. Ночью у меня разболелся палец на ноге, да так, что я всё время корчилась и не давала спать соседям. Это нарывало под ногтем. Ужасно противная боль.

До утра она мне так надоела, что я решила пойти в поликлинику.

3 августа.

Но с утра пошли в Облсовет.

Нам необходимо одолжить денег на поезд, потому что проклятый Брик не выслал нам ничего, только от Кашенцова почему-то получили 50 руб.

В Чаре мы одолжили у соседки 50 руб. Она дала без всяких колебаний. Ясно, Чарское воспитание – надо, значит, надо.

А здесь, в городе это будет сложнее. И действительно, а Облсовете денег ни у кого не оказалось, а Светлана сразу заколебалась, забоялась, сказала, что у неё есть деньги, но на отпуск. В конце концов взяли в Облсовете под расписку и под залог – Валерин паспорт.

Сем Потом я пошла в поликлинику. Думала, неудобно отвлекать людей, а там в перевязочной парень – чистый такой, весь светлый – чуть не прозрачный и дотрагивается – как дождь. Он сказал, что серьёзное дело и надо снимать ноготь, но он не решается, потому что я буду в дороге и только немного срезал, подавил и забинтовал.

Сказал в дороге перевязываться

Итак, я оперированная

Сели, поехали в Слюдянку.

4 августа

Сегодня приезжаем в Слюдянку в 2 ч. 55 м. по местному времени. Валера и Саша едут до Иркутска. Не думала я, что станет так пусто. Я привыкла переносить разлуки спокойно – ведь всё равно после разлуки будет встреча, и будет ещё радостнее, тем более, что разве это расстояние – 1 день. Ерунда. Переживём. На вокзале нашлась машинистка, и я напечатала положение, и всё время думала о том, как Валера будет доволен.

Сходили с Валей перевязываться и хохотали всю дорогу – идём и на одну ногу шкандыбаем – руб. двадцать и т.д.

В 6.20. Сели отчалили.

Едем всё время вокруг Байкала. Поезд – сидячий, как трамвай. всего два вагона. Слюдянка – Байкал.

Да. забыла. На вокзале встретили группу москвичей. Абсолютные дикари, сплавлялись по Иркуту на плотах, их всего трое. С одним я поговорила ничего парень, они собираются быть на слёте. Уже есть знакомые.

Справа от нас – Байкал – серо-голубой, за ним – тёмно-синие горы

Сплавляют огромными плотами лес.

И так здорово – бело-красный пароходик плывёт по туманному Байкалу, как радостная яркая птица.

Слева всё время отвесные гранитные скалы, на них пучками растут синие цветы и цепляются за уступы клочья тумана.

То и дело проезжаем массивные, чёрные туннели. Некоторые из них такие длинные – до 4 мин. Не знаю, сколько мы их проехали может 20, а может 40, как будто периодически включают и гасят свет. Опять Байкал. Чем-то он мне очень дорог. Почему-то хочется не отрываясь смотреть на него. Наверное, я очень люблю наше море и долго не смогу без него.

Байкал в тумане. Опять, как и тогда, когда ехали туда. А мне хочется для него солнца

Завхоз закрыл на нас глаза и опустил руки и мы жрём через силу, масло выходит из пор. Весь дневник в масле.

К Вале подсел какой-то вроде геолога

Куртка у него резиновая, как у Саши, и сапоги. Она о чём-то оживлённо с ним болтает.

Потом он играет на гитаре "Журавлёнка".

Гришка не унимается. Хоть бы минуту помолчал. Оля хохочет, а Валя на грани слёз. Ну и паразит. Я всё подробно напишу, чтобы ты каждую минуту был со мной. Я как будто говорю с тобой. А вот теперь я тебя целую. Мой хороший, мне, как в чужом городе, без тебя.

А приедешь, и опять будем ругаться. Здорово

Нет, лучше не надо.

Пьяный дед пришёл – хитроватые глазки, сам ласковый, весёлый и видно, так хочется ему сделать что-то хорошее, что он не находит себе покоя. То и дело вскакивает, жмёт руку, желает счастья и даже раз поцеловал мне руку.

И прёт из него радость. Рассказывает, как он ходил на медведя и пританцовывает. Потом "геолог" над ним сжалился, взял гитару и стал играть переборы. Эх, как дед встрепенулся, выпрямился, помолодел и пошёл, и пошёл; весь вагон собрался, подбадривают деда, хлопают, добродушно подтрунивают и… Такой мат стоит, хоть топор вешай.

Потом явилась бабка ширококостная, косоглазая и тоже пьяная.

Она всё время ужасно кривлялась, делала ужимки и ласково глядя на него, загибала так, что мы сначала отворачивались, но всё равно было ужасно смешно и как-то здесь, очевидно, настолько привилось, что перестало быть ругательством, а стало разговорной речью

Потом она стала всем телом прижимать деда, теснить его со скамейки – очевидно, дурачилась, при лицо у неё становилось красным, она тужилась краснела и высовывала язык. Но всё же она нисколько не была противной, потому что любила своего деда и всё время восхищалась "Ах, паразит, ах, какой лёгонький" и по другому восхищалась.

Уже совсем темно, а мне ещё хочется писать.

Так здорово высунуться в открытое окно, как будто летишь над Байкалом и полные глаза ветра – уже совсем ничего не видно.

Приехали в Байкал. И о ужас, только теперь хватились, что нет альбома, а в нём – боже, юдинское положение.

Что же теперь делать. Это я, растяпа проклятая, дубина оставила его в Слюдянке, очевидно на прилавке, где покупала коржики. Мрачно.

Решили позвонить завтра в Слюдянку на вокзал.

5 августа.

Не могу дождаться, когда позвоним на вокзал.

Ничего не хочется, даже выйти, посмотреть на Байкал. Байкал, хоть бы он нашёлся.

Что скажет Валера.

Проклятый дедовский телефон с кнопками и рычагом.

- Слюдянка, слюдянка – орёт, уже в сотый раз какой-то серьёзный дядька.

Он устало подпирает голову рукой и периодически хрипит – Слюдянка, мне райком партии.

Слюдянка хранит гробовое молчание.

Ни в жизнь не дозвониться нам до этой Слюдянки.

Но Гришка молодец. Здорово он умеет разговаривать с людьми.

Тёточка-телефонистка чёрненькая с короткой стрижкой и узкоглазая села на телефон и стала вызывать для нас эту самую Слюдянку.

- Боря, Света, вызови Слюдянку, в Байкале нет вызова.

И таки добили, ответила Слюдянка.

Гришка поговорил с дежурной по вокзалу и она сбегала, разыскала альбом и наобещала передать с проводницей сюда, а здесь уже этот альбом перешлёт с пароходом чёрненькая прово телефонистка и нам останется только встретиться с ним в Песчанке.

Вот люди. Всегда рады помочь.

Теперь легче. Проклятая растяпа.

Потом мы стали просматривать свои физические ресурсы. Боже, в каком они плачевном состоянии

Мы с Ольгой пробежали 25 м, а потом минуту ходили, сбавляя темп, отдыхали, как после марафонского забега. Валя не может ни разу сделать пистолетик, я думаю, что и с другими упражнениями у нас не лучше. Экипировочка у нас тоже классная. Ладно, посмотрим. В крайнем случае отбрешемся с помощью врача – ведь у нас две калеки.

На Байкале туман – молоко. Ничего-ничего не видно.

Наша гостиница – вокзал – чистенькая, свежеокрашенная, мы отлично выспались на жёлтом блестящем полу.

Хорошо, делать нечего.

Только успели пообедать (куриный суп) как нас пригласили на катер, подбросит до Песчаного (быстро и тихо)

Мы быстро и тихо, забились в кубрик, сидим, сверкаем глазами.

Немного отъехали и можно вылезти наверх

А наверху так прекрасно. Туман остался позади, а впереди – море, такое родненькое, что хочется прыгнуть в него вниз головой.

Слева холмы, между ними ущелья, речушки метров через 200, впадают в Байкал, по берегу каждой из них разные деревянные дачки в сосновом бору. Такие весёлые, яркие картинки слева от нас.

Причалили к Лиственничному

Гришка побежал в магазин за бутылками.

Лиственничное – наверное, порт, во всяком случае небольшой теплоходик "…" приписан к нему.

Набережная асфальтированная, за ней заборчики и деревянные приветливые двухэтажные дома с распахнутыми резными ставнями.

Стоят модерновые будочки, ездит автобус "Интурист" и гуляет по асфальту интуристская пара, яркие, как павлины.

Иногда с ветром ударяет в лицо знакомый морской запах. Пацаны рыбачат с просмолённой плоскодонки

Хочется домой.

Бр-р. Въехали в тучи. Дождь оспинами изрыл Байкал

Егозливо стало на палубе, неуютно. Попроситься что ли в кубрик

Тихий ход. Тормоз. Впереди интересный мыс, тонкий и длинный, как клюв у рыбы-иглы. Остановка за кузнечиками.

Серьёзно. Вылезли все дядьки-моряки

И даже кок с тяжёлым яйцевидным животом и бегают по лугу за кузнечиками. До чего забавно.

Нам тоже вручили бутылки из-под водки и мы вспомнили далёкое детское лето. Кузнечики из-под каждого шага бросаются врассыпную. Может, здесь их питомник.

А цветы на этом лугу – необычайной красоты. Мы нарвали по охапке, идём и все втроём визжим от счастья уж больно яркие эти цветы и много их и вообще так хорошо нам. Уже и рвать некуда, а глаза жадные на эту красоту.

(см. тут)

Я, например, тебе хочу привезти большой букет, чтобы ты увидел какие красивые эти цветы необычно синие и ярко красные, нет, алые, а ещё белые, розовые, жёлтые, малиновые. И ромашки есть цветные. Какой мыс! Как его зовут?

Малый Кателин его зовут – вот как.

А теперь плывём дальше и уже без остановок. Ещё три часа плыть нам до Песчаного.

Кок всё пристаёт, варите, мол, себе ужин. Поужинать, конечно, можно, но лень варить. И чего он пристаёт?

Ладно, рожки сварить нетрудно. Пусть только замолчит. Так нет же, он всюду суётся и расталкивает всех своим животом.

Подружилась я с мотористом. Он заметно выпивший (да и все они под мухой), всё ходит за мной и беседует за жизнь. Вроде хороший, милый парень, а вот дедовские у него представления о женщине. Хочет уехать на Сахалин, а вот жене жаль бросать дом И т.д.

Вобщем, мы отлично устроились на этом катере. Всех вытеснили, сидим в кубрике, попиваем чай.

Впереди – Бакланий камень. И на берегу напротив него – костры, дымы, люди бегают. Это и есть Вс. Слёт (3 км от Песчаного)

Наша команда решила подбросить нас прямо на слёт и не отвозить в Песчаную. Вот радости то было.

Одесситы на собственном судне.

Гришка зажёг фальшфеер, залез на бочку и – полный вперёд! Все сбежались, ждут высадки. А мы всех их обманули. У берега оказалось слишком мелко. Полный назад! Мы помахали им милостиво ручкой.

Пристали метрах в ста от камня.

И весь слёт помчался туда.

Одесситы – паразиты. Сами – как шкеты, а пристали с такой помпой

Мы - счастливы. Отвели нас на место, мы сразу выкинули свой флаг – шикарный атласный штандарт и слёт будет был покорён.

Я сразу узнала одного парня – он был на Брестском слёте, и он меня узнал. Подошёл и сразу про песни – как, много ли.

Есть кое-что скромничаем мы.

Эх, жаль нет рук-ля. Ничего, мы тоже с усами.

У костра выступает бородатый колоритный парень. Пижон – решили мы.

Сели потихоньку к костру и потихоньку подпевая, вскоре захватили инициативу так, что даже Гришина игра на гитаре пошла в ход.

Одесса – это спойте, одесса – то. Матильда – в центре событий.

Поздно вечером загудел гудок, зажглись опознавательные огни Идёт "Иркутск".

Все мчатся а мыс. А вдруг он пристанет здесь. Действительно, т/х разворачивается и прямо на нас.

Собралась куча народу. Все выкрикивают знакомые имена, скандируют.

А с т/х А у вас баранина есть?

Орер невообразимый. Мы тоже пытаемся пропищать "Одесса". Но ответа нет.

Неужели рук-ль задержался.

Нет, вот он, ура. Теперь запоём.

С ним приехал и мама-Брик.,

а Ракова нет. Сашка остался в городе. Там у него дружок.

Валера привёз всяких продуктов.

Сидели и пели до пол-ночи.

6 августа

Сегодня сдача нормативов. Бег девочкам 500 м мальчикам 1500 м , угол, пистолетик, отжим,

Сегодня мы себя покажем.

Ольга бегает 500 м, а мы с Валюхой официально освободились у врача, а неофициально я снимаю с Ольги номер и выступаю по всем остальным нормативам.

По углу у меня незачёт. Но у Ольги были бы ещё хуже Ладно. Это вообще обязательно только для тех, кто идёт в поход. А мы здесь на особом положении.

Вторая половина дня – отдых и песни. А вечером – конкурс самодеятельности.

Да, забыла, днём был парад – открытие слёта. Самая красивая форма у горьковцев. Вообще это самый дисциплинированный коллектив.

Да, так самодеятельность. Покорили всех двое из МАМИ (авто - мех). Парни слаженные, мастерское исполнение, песни интереснейшие и самые последние. Они из самых верхов, знакомы с Кимом, Городницким и пишут сами.

Мы взяли у них адрес и они обещали выслать бабину. Не знаю, вправду обещали – или зря.

Попробуем.

Потом Юра со своими питомцами (это тот парень из Петрозаводска) выступал – неплохо пели.

А мы, видно слишком много спорили, что спеть, а не репетировали

Вобщем, говорят, неважно спели 4 е место

Спать легли в 3м часу. Хорошо на этот счёт. Спать не гонят, пой, хоть до утра.

(см. тут)

7 августа.

Сегодня – полоса

Женская команда не выставляется у нас. Мужчины бегают в 3 ч. дня. Самый большой интерес представляет последний этап – разжечь костёр, чтобы он пережёг натянутую верёвку.

Бежать надо с рюкзаком, а в нём спальник, миска, ложка, кружка и растопка.

Все женские команды бегают с длинным сопровождением – болельщики и репортёры.

Дан старт мужчинам. Мы идём болеть. Сначала завал, потом – бум (качающееся бревно), переноска пострадавшего, переправа, стрельба, костёр – финиш.

Распределяем места, где кто сможет и фотографирует. Гришка дал мне свои часы – засекать секунды Но всё это вышло не так. Мы просто бегали за ними всю трассу. Бегали по две команды На стрем буме наши задержались, потому что Гришка зараза делал 3 попытки. В последний раз он крикнул – Судьба Одессы решается тут – чем покорил всех зрителей – и прошёл.

Потом шли нормально, догнали напарников, а по стрельбе – перегнали.

Да, интересно, перед самым стартом у завхоза выскочило колено, он вправлял его, стучал – ничего, уже хотел перенести старт и, буквально за минуту ещё раз – и заскочило – и сразу спало напряжение и все стали хохотать над его сборной конструкцией.

На костре наши немного застряли и отстали от напарников. Но всё было бы нормально, если бы Дры не бросил у костра штормовку. Ему кричали вернуться, да где там. И из-за этого сняли нашу команду.

Из-за такой глупой оплошности, на самом финише – какая досада! Да, нам ещё один минус.

Но это ещё не всё.

Когда я бежала за командой, потеряла Гришкины часы. Вот несчастье. Мы с Ольгой прочесали всю трассу, но что найдёшь в такой траве.

Настроение аховое. Но ничего.

Я решила, что на те 100 руб, что мне вернут (ха-ха) я куплю Гришке часы, а на остальные – переносной магнитофон.

Вечером была линейка. Уезжали МАМИ (их так здорово провожали) и ещё кто-то

на ней Гришка объявил про часы.

И сейчас же откликнулись.

Смоляне нашли – наши соседи и где – возле нашей палатки.

Ну, и ну!, уже легче.

8 августа

Ориентирование.

Мальчики с утра, девочки потом.

Я пошла с ними на старт.

Старт в Песчаном, даже дальше.

Пока дойдёшь – умаешься. А как же бежать.

Отправились наши и я пошла назад.

У завхоза опять выскочило колено, утром терзали его, вправляли тремя городами. Ничего не вышло. Он пройдёт трассу пешком. Хоть бы уложился в контрольное время – 4 часа. Трасса 6 км, 4 КП.

Пока я шла, меня обгоняли участники, даже 76 пробежал, наш первый – Валера № 24 ещё не бежал. Все ищут 3 КП. Не могут найти. Я кручусь, жду Валерку. Чуть не застукало меня бродячее КП. По нашим жетонам все нас узнают.

Ничего, говорю, просто иду со старта. Ладно. Вот и Валера пробежал, не останавливается, значит, нашёл 3 КП. Прихожу на финиш.

у Валеры 1 ⁴⁰. По моему не плохое время. Есть и 2 часа и больше. У Дрына 1 ³⁹, а завхоз прошёл за 2 с чем-то вобщем у нас 74 место, а общекомандное – 22.

10 авг.

Приехали в Иркутск часов 7. Ехали-то мы по Ангаре, а спали, как сурки. Да и то, столько можно увидеть ночью, но на всё не набодрствуешься.

Сходили с Валерой на почту, но ничего нет. Опять странно. Вроде, должно быть мне письмо, а Валере должны были переслать паспорт. Спать, спать.

Залезли в поезд и бухнулись. Уже 3 часа, все наши ещё спят. Намаялись с этими песнями.

За окнами та же, характерная для этих мест картина – необычная ровность, ни камней, ни кустов и тесно свечками – берёзы.

Въехали в тучу. Стало серо, страшно. Деревянные домики втянули голову в плечи и у них совсем подслеповатые глаза – как будто они полузакрыли их от ужаса.

В такой густой серости даже за окошком чувствуешь себя неуютно. Бог его знает, этот наш передвижной дом – крепок ли он.

А ветер – грозовой. Бедные берёзы все склонились параллельно пружинят, хотят и не могут выпрямиться.

Ночь

Мысли бредовые мозг сверлят,

Курева скоро не хватит.

Тысячи пушек будто палят

Возле моей кровати.

Словно 3 года я спал подряд

Готовясь вот к этой вот ночи

Словно поставлен сейчас в наряд,

Заработанный вне очереди.

Мозг будоражит будильник стуча

В тысячу раз медленнее

Будто и он помогает скучать

Мучиться ночь, мрачнея.

Мысли снова пустились в пляс

Уснуть бы хоть на минутку

В дым, в небытие завалясь

Только снова будильник…

жутко…

Ночь плывёт за окошком

Хочется заглянуть

Грустно что-то немножко

И никак не уснуть

В голову лезут гадости –

Ничего не пойму

Мне бы чуточку радости

Тяжело одному

Звёзды в небо одеты

Манят, взор теребя

Н…, родная, где ты –

Не легко без тебя

Мысли стелятся тропкой

Уводящей к тебе

Всё надеюсь я, робко

Возражая судьбе

Ветер рвётся в окошко

Навевая печаль

Тропка стала дорожкой

И ничуть мне не жаль

Нет, тревожусь немного,

Но один только миг

И дорожка в дорогу

Превращается вмиг…

Только что ожидает

И поймёшь ли меня

Вечер, ветер вздыхает

И дразня и маня

У костра

Осень

Заалев над крышами

Вновь закат дрожит

Словно осень рыжая

Листьями кружит.

Облетает золотом,

Навевает грусть

Непривычным холодом

Так привычных уст

Ты, как осень разная,

Сто погод в тебе

Перемены празднуя

Раньше и теперь

То ласкаешь ветром,

То дождями льёшь

Или солнца светом

Всё вокруг зальёшь

Тянется полгода

Осень, не спешит

И любовь-погода

Душу ворошит

То возврата просит,

То крошит мосты

Надоела осень

Разная, как ты.

Глаза

Опустилась ночь в седом тумане,

Зажигая звёздные огни,

А меня попрежнему всё манит

Глаз твоих агатовый магнит

Заплутался я в твоих ресницах

И не в силах чем-нибудь помочь

Надо мной нависла чёрной птицей

Глаз твоих агатовая ночь

Тишина в глазах твоих в тревоге

Всё вокруг таится, всё молчит

Позапутал все пути-дороги

Мрак твоей агатовой ночи

Но ворвусь рассветом в твои очи,

Зажигая звёздную тропу

Протяну, как ЛЭП, сквозь бремя ночи

К сердцу твоему я Млечный путь

Ноги

Взвалив рюкзак к себе на спину,

Иду я в первый турпоход

Но не прошли и половины –

Я на себя уж не похож.

Плетусь я сзади без дороги

И так охота полежать

Ой, ноги, милые вы ноги,

Позвольте руку вам пожать…

С утра опять шагаю гордо,

Никак мне радости не скрыть

Но только мы залезли в горы,

Как сразу вся пропала прыть

Кружится голова немного,

Колени мелко так дрожат

Ой…

Шагаем между облаками,

Где столько трещин в ледниках

Когда озябшими руками

Не расстегнусь ничё никак

А кто оступится немного,

Его уж трудно удержать

…

Когда вернусь домой я к маме,

Я откровенно вам скажу –

в поход идите лучше сами,

А я и дома посижу

И не судите слишком строго,

Из клуба должен я бежать

Ой, ноги, милые вы ноги

Позвольте руку вам пожать.

Люди идут по свету

Сверкая облаками,

Уходит день в закат

Тяжёлые, как камни,

Сидим на рюкзаках,

В глазах усталость чертит

Узорами круги

Измотаны как черти,

А хныкать не моги.

На небе месяц вырос,

планеты вечный страж.

Вокруг темно и сыро

Но чудно у костра

Плывут над дымом песни,

Сливаясь в тишине,

Медведица из перстней

Сверкает в вышине

Взрываются зарницы,

Стекает ночь в рассвет

Кому-то кто-то снится,

А кто-то ждёт ответ

Во сне бродяга шепчет

Кому-то не забудь,

А утром чай покрепче,

Рюкзак и снова в путь

Последняя ссора

Опять на ресницах

Блеснула слеза.

Мы жизни страницы

Листаем назад

Разлуку пророчишь

Тревожась чуть-чуть,

А хочешь? Не хочешь.

И я не хочу.

Ведь было всё это –

все ночи и дни,

когда до рассвета

бродили одни

А, может, отложим?

Курю и молчу

Ты можешь? Не можешь.

А я не хочу.

И снова упрёки,

Обиды до слёз

Последние строки,

как капельки грёз

Вернуть бы все ночи,

ведь ночи не лгут

Ты хочешь? Не хочешь.

А я не могу.

Опять на ресницах

Блеснула слеза

Пусть всё это снится

Закроем глаза

Но разве поможешь?

ведь оба в долгу.

Ты можешь? Не можешь.

И я не могу.

Ветер с перевала (Урал).

Багрянец в небо расплескав,

Дымит закат вдали устало

Гитарой звякает тоска

И дует ветер с перевала

Палатки рвёт, шуршит листвой

Но вдруг всё сразу замолчало

И тихо-тихо голос твой

Доносит ветер с перевала.

Потом опять всё без тебя

Недели сзади оставались

И только память теребя

Всё дует ветер с перевала.

Чтоб вновь услышать голос твой

Готов пройти я всё сначала

Но за спиною только вой

И тот же ветер с перевала.

Сказка

Может, снилось мне такое,

Ну, а может быть и нет.

В поле мы вдвоём с тобою

От прохожих в стороне.

Окружили нас с тобою

Толпы нежных васильков,

Словно небо голубое

Расплескалось с лепестков.

Нас чарует эта просинь,

Сказку дарит нам она.

Не беда, что скоро осень,

Ведь у нас уже весна.

Чем-то странно это поле

Из ресничек бирюза

Мы целуемся до боли.

Поцелуй "люблю" в глаза.

Перепутались ресницы

Васильковые твои

Может, все-таки мне снится

Нет, ведь это для двоих

Счастья много есть на свете,

Но я больше не хочу

Хоть ласкает тебя ветер,

Не ревную я ничуть.

Никогда минуты эти

Прекратиться не должны

Мы с тобой одни на свете

Стали былью наши сны

Жажду я тебя и ласки –

Разве можно всё забыть?

Есть начало нашей сказки

И конца не может быть!

Грустная

Жёлтые листья осенние падают,

Тихо по веткам скользят.

Снова ничто тебя в жизни не радует,

Грустно тебе донельзя.

Осень вернулась опять непутёвая,

Небо в холодных слезах

Тот листопад узнаю в тебе снова я

И безнадёжность в глазах

Хочется плакать под жёлтою маскою

Вместе с тобой сентябрю

Снова беру тебя за руку ласково

И для тебя говорю:

Видишь, по небу плывёт вата белая,

Слышишь, как листья шуршат,

Хочешь, из листьев букет тебе сделаю

Нет, говоришь не спеша.

Падают жёлтые листья осенние

Грустно по веткам скользят.

Снова не то у тебя настроение

Грустно с тобой донельзя.

Горы

Город опять зажигает огни,

К ночи готовится город.

Знаешь, как мне надоели они,

Знаешь, как хочется в горы.

Где вместо окон, зарницы дрожат.

Вместо стен каменных – скалы,

Не мостовые – лавины лежат,

Жаждут движенья устало.

Дремлет вершина с луной набекрень,

Кутаясь в снежную шубу,

Камни грохочут вокруг целый день,

Стынут в руках ледорубы.

Плечи уставшие под рюкзаком,

Холод, но это ли горе,

Если хоть чуточку с этим знаком,

знаешь, как хочется в горы.

Хочешь ты мне глаза открыть,

Ты всё твердишь: забудь про горы,

Можешь ведь упасть с горы

Или простынешь в непогоду.

Как будто ищешь что-то потеряв

И столько лет всё не находишь

Но я нашёл, а не терял

И нахожу в любом походе.

Ведь где-то за тридевять земель

По мне соскучились медведи,

Синие горы, все в зиме,

На перевалах встречный ветер.

И где-то, далями маня,

Грустят рассветы и закаты,

Дороги всё зовут меня,

Пойдём – и всё поймёшь тогда ты.

Начну рифмоплётить

Едва

Очевидно, для этого нужно иметь свежую голову.

Застряла песня в горле комом,

колючим, солёным от слёз

Всё выглядит по-другому

нет сказок и нежных грёз

Не выйдет у нас, не получится

Однако ты, милый, жесток

Что дурью-любовью-то мучиться?

Ненужный, суровый урок

Ох, какой же ты недобрый, колючий и чем больше мне нужно твоё тепло, тем больнее ты мне делаешь.

Я уеду оттуда. Нет, надо работать и писать тебе.

Ты сказал не думаю.

Почему хоть раз бы сказал – может быть.

Ведь на прощанье хоть мог.

Трудно, милый, ох, как больно

Будто к сердцу подвешена гиря

Тяжело мне, Иванушка мой

Через пустую страницу – перечень закупок для планируемого какого-то похода, затем через три пустых страницы – красными чернилами - стихи, видно, свои, ибо Наташа сказала раз, что Валера подарил ей созвездие из пяти звёзд - Кассиопея (дубль-вэ – его, мол, имя Walery). Правки и название сделаны карандашом.

Звездочет

Есть чужое Далеко,

Что не вспыхнет огоньком

И не жаждет лета

И не ждёт шлёт ответа.

В том далёком Далеке

Сырость плачет в уголке

В заточенье там живёт

Самый милый звездочёт

Как он весело шутил,

Как болезненно любил

Песни нежные струне

Он нашёптывал и мне

А недавно злючка-гном

Утащил его из снов

И от шороха листвы

И от бешеной зимы,

По которой мчались мы

Милый мой забыл меня

И на буйного коня

Взглянет равнодушно он –

Не умчит в заветный сон

Только пять подружек-звёзд

Он с собой туда в Далёкое унёс

Верное созвездье То созвездье от обид

Светит с поднебесья По ночам его хранит

Как хочу шестой звездой

Втиснуться в их вечный строй,

Чтоб он верил мне, как им,

Захотел чтоб стать седьмым,

Чтоб в пушистые глаза

Не вернулась боль-слеза,

Чтобы счастье и тепло

В них навечно расцвело.

Брызжет синью в наши окна

И затянут Загорланят петухи

И в траве морозной, звонкой

Засверкают пятаки

Синяя

Есть такие заливные

Бесконечные луга

В них озёра голубые

Словно талые снега

По весне там стонут утки,

Ветер балует траву,

Встанет солнце и для шутки

Расплескает синеву

Брызжет синью в наши окна

И умолкнут смолкают петухи, (загорланят)

Т На траве морозной, звонкой

Разбросает Золотятся пятаки (засинеют ручейки)

И Седину тумана в тени (синеву)

Прянут ветви ивняка…

А в реке вода густеет,

Словно любит рыбака

Мой любимый синий-синий,

но на солнце не сердит

Мой любимы самый сильный,

Утру правду говорит

Солнца лучик разогретый

Он поймает на полу

И напишет синим цветом

Песню лучшую свою

Синицы и журавли

Сво Курлычет в небе большая птица

И глаз завидный за ней стремится

Что наша дома – дрянь, синица,

Вот За эту можно не поскупиться

Но вдруг пичуга сменила долю –

Из

И с сытоной вырвалась вон ладони.

взмыла она

А вам осталось – лишь палец в рот,

Следить свободный её полёт

Тогда лишь с зёрнышка-Земли

Вы рассмотреть её смогли

Увидеть ясно вы смогли

Но что же это – к солнцу мчится

На крыльях синих Счастья птица

На колоссальной дощатой террасе веснушчатая Агриппина Саввишна под аккомпанемент виолончели потчевала исподтишка винегретом и другими яствами коллежского асессора Фаддея Аполлоновича

Ну, что теперь делать? В который раз я спрашиваю себя. Неужели безвыходно. Да, конечно. Безвыходно. Вот. Очень просто. Всё время у меня была какая-то глухая надежда Теперь нет ничего. Ну что же, будет другой, ведь будет, не может быть иначе. Сейчас я хочу его. Я хочу, но я совершенно бессильна. Не знаю ни одного слова, жеста, которые могли бы что-нибудь исправить.

Так всё празднично вокруг, как будто белые крахмальные скатерти, как будто всё вокруг приготовилось к какому-то торжеству. Знаю, рано ещё думать о весне, но может, именно ей готовится эта встреча. Милая, нежная, звонкая весна. И море будет детски радостное, синее, проснувшееся, потянется, родное, после спячки. Море.

И мы пойдём за подснежниками по тонкой весенней грязи и принесём домой по букетику первой нежности. Странное, хрупкое бывает настроение, когда кажется, что жить тяжко, больно, и тем милее тебе эта жизнь, когда не балует тебя взаимностью

Солнце крас раскалённый светящийся шар мчится низко над землёй снежной пустыней и даже страшно кажется вот-вот на лету воткнётся в холм и взорвётся или произойдёт ещё что-нибудь страшное или сразу растает горячим огнём и потечёт-растает эта бело-розовая холмистая пустыня равнина. Но этот бескрайний, до горизонта холод медленно сковывает солнышко, сдувает с него горячий огонь малиновый жар, оно тихо меркнет и растворяется в небе

Томы Миллионы стихов в шкафах пылятся

Неужели Для кого все стихи эти пишутся?

Для кого поцелуи воздушные?,

дифирамбы слащаво-бездушные.

Для кого? Неужели для публики?

[Все мы] в сердце твоём, как в кубрике

Много нас? Вот ещё пополнение…

Ты прости! Это так, настроение

Я не верю себе, это злоба

Ну и пусть, появилась зазноба

Нет, отду не чувство – а только отдушина

Может, стало тебе со мной душно

Не старайся вернуться. – Не надо

И беж Удирать, обдирая о ветер бока

Я замечу и холодность взгляда

И сухое, как выстрел, прощанье – "пока"

Почему так устоялись определения "глубокий" и "мелкий" человек. Потому что бывают люди, подобные плоской луже. Всякий ветерок, какого б не был направления и силы вызывает в ней живейшее участие. Она волнуется, рябит, но в общем – мелка и однообразна. Другое же люди – люди-океаны. Часто внешне спокойны, непрошибаемы, но кто знает, какие страсти бурлят глубоко под поверхностью, кто знает, как они умеют переживать и как тяжко им достаётся это. Какими же нужно быть чуткими, как нужно уметь любить, чтобы слышать дыхание всей этой живой массы. Зато и вознаграждён ты будешь по-океански.

Когда ты ушёл – было просто

себя я пыталась сдержать.

Обида так резала остро

Ну где уж тут чувства сверять

Как хочется тёплого сердца,

чтоб руки озябшие греть

Как прежде всем сердцем уметь

Опять чтоб с Землёю вертеться,

родиться и вновь умереть.

Опять чтоб надеяться, верить,

любить, нет, не надо бурды

Нет, к черту мечты

В правдивый (беззлобный) и радостный (ласковый) берег

хочу чтобы врезался ты

Вот год пролетел безуспешно.

Но напрасно в себе ра замечаю – я злюсь.

Я знаю, я верю, конечно

Из жить мне тебя удалось.

Я знаю, я верю не будет

маячить во сне по ночам

как злые и грубые люди

Твою растравляют не стирают печаль

Я в общем довольно плела

все ложь – ведь я жду тебя

в общем изжить я тебя не смогла

Не помня, что было обидно

Изжить я тебя не смогла

Намекал ей вежиливо

Чито один как […]

некому мне грешному

Истопить избу

Но другого Оленька

Помнила соколика

Что ушел с топориком

Испытать судьбу

Снова от поношенных

В ситцевых горошенах

Молча, одинешенько

Уходил я прочь

Но другая девочка,

Проводив до бережка

Не могла мне грешному

Чем-нибудь помочь

Туризм – лучший вид отдыха.

Нет, это не отдых, но это и не работа. Это жизнь, естественная как цветок.

Нельзя жить так, чтобы не чувствовать каждую минуту что я действительно ЖИВУ!

Если ты выйдешь за пределы своей привычной, незаметной жизни, только тогда ты сможешь понять, как ненужно, напрасно было это существование.

Ты будешь умываться в горной реке, ты будешь спать под звёздами ты увидишь вблизи птиц и зверей и поймёшь их жизнь, лишенную человеческой грязи и человеческой чистоты.

Ты должен почувствовать как прекрасен и могуч человек,

Что же главное – повседневная работа, постоянная вкдад в о дань Человечеству – или изучение природы и себя в ней.

Может выше и благороднее отказаться от романтических стремлений юности, от сладкой боли в сердце при виде пошарпанного рюкзака, полнно от всего что тебе так дорого во имя того, чтобы быть полезным муравьём?

Ты потеряешь очень много, почти всё – для себя, но зато много дашь всем.

Правда ли то, что романтик – оторванный от будничной жизни человек, на первый взгляд он живёт только Нет для себя. Он любит жизнь, землю, он хочет стать предельно чистым и высоким. Есть ли от него польза другим. Пусть он своим трепетным сердцем увлекает ввысь других людей, пусть благодаря ему и они становятся лучше.

Как ты думаешь? Может это он отдаёт людям?

Туристы – самые лучшие люди. Самые лучшие – и всё. Это правильно, несмотря ни на что. – Это если отречься от своих обид и огорчений. В принципе не может человек хороший быть настолько прекрасным как турист, если он не романтик. А если он романтик, если он всегда горит, значит, он наш.

Я не умею знаю, как можно совмещать романтику и действительность.

Нужно или целиком отдаться работе или учиться так, чтобы не выгнали из института а потом работать так, чтобы не выгнали с работы и чтобы денег хватало на поход. И всегда и днем и ночью мечтать о походах, о друзьях, о рюкзаке, а в рюкзаке книга и песни.

Книга, песни, костёр – ну разве это не для себя только.

Не знаю, не знаю ничего.

Только нужно обязательно пригодиться.

Если не будешь нужен позарез какому-нибудь делу то даже твоя переполненная походами жизнь будет пустой.

Наши туристы – романтики, возвышенные души. Но я не знаю среди них никого, который, будучи настоящим туристом – не как спортсмен, а как человек в то же время очень увлекался бы учёбой – своим предметом, работал бы на кафедре – из-за жгучего интереса, а не из-за денег, писал бы научную работу, читал бы дополнительную литературу по специальности – охотнее чем любую художественную книгу.

Меня тоже не интересует моя специальность

Скоро осень. Какое щемящее страшное чувство вызывают эти два коротких слова. Скоро осень – и знойная бездумная, крикливая жизнь сменится грустным, вдумчивым созерцанием. Такая чистота и прохлада в душе, тяга к одиночеству и щемящая, жалостная любовь к каждому поникшему дереву, к промокшей, остро пахнущей увяданием земле и к седому, стылому и мерно покачивающемуся в тумане морю.

Ничто так не вызывает на откровенность, ничто не напоминает так человеку о себе самом и заставляет посмотреть в себя и задать трудный и честный вопрос. Да, очень нужно иногда человеку одиночество. И не мечты о личном счастье посещают тебя. Хочется стать чистым, хочется

Уже трое суток наша "Трахея" болталась на приколе у мыса Большой

Никто из ребят не знал, что понадобилось ей на этом скользком обсосанном морем скальном языке, именуемом мысом Большой

Юрка знал – попадись ему это название на карте – запало бы в душу, потянуло жилы, позвало невесть куда, а здесь и плюнуть негде. Да и нет его на карте и незачем, не стоит. Юрка был зол Отчего-то вспоминались мамины слёзы и презрительно брошенное – "романтик"

За ночь боль не утихла

Только крепко в сердце засела

Горько жить без тебя

А тебе всё равно

Ты гуляешь с друзьями

И с моими подругами хвалишь вино

Только мне пить одной

А тебе всё равно

Пусть я к богу взову

Взглядом в душу проникну как нож

И к ногам привалюсь

Но тебя не вернёшь

Нет, тебя не вернёшь

Мне б к случайному другу прижаться

И[…]ть силу и нежность его рук

И отдать ему свой ненужный груз

Свою накипевшую любовь

И говорить, говорить о тебе

Ты помнишь -

Больно бьёт меня моя любовь

Бьёт – не примеряется, с размаху

Что же сталось со мной,

Разлюбила я ветер и горы

Деревяшка гитара моя

И мой голос не песней звучит

Я роняю руки пред тобой

Я роняю руки пред тобой

Словно в зимней бесконечной спячке.

Пред тобой мой голос неживой

Живёшь ты рядом, но стены не перепрыгнуть мне.

Свернусь клубочком под стеною – выдь ко мне.

Смахни мне пыль с лица, скажи, что мир хорош

на мир глаза открой

Вцеплюсь в тебя – не отрывай, побудь, побудь со мной.

Ты посади меня как ель в своём большом саду

Я ядом ревности и боли всё вокруг сведу

всех сведу деревья изведу

По мне ходить ты будешь в бой и мной дышать и петь

И побеждать меня собой и на меня смотреть

Не сможешь жить ты без меня… Ты без меня

Бессильно бьют мои мечты в твоё окно.

Годами все наперебой – не твой, не твой король

Их, может, я и ублажу, но как мне быть с тобой

Здравствуй, Сёма. Мама в командировке, я сижу одна и совершаю экскурс в тебя. Много уже у меня твоих писем В них много хорошего и я всему верила. Я очень цепко верю и поэтому трудно понять, что произошло. Откуда неприязнь, недоверие и самые гадкие мысли. И это свершилось меньше чем "за две недели", а ты говорил, что долго будешь изучать меня. Что же, ты всё понял, что хотел? Я, правда, ни разу не говорила с тобой долго и подробно, разучилась. Просто не было надобности, думала,

Я не должна была так говорить с тобой

Я должна ответить на твоё паническое письмо. Не знаю, что писать. Откровенно говоря, не хочется ничего. Я не верю тебе И зло твоя злость и твои слёзы – нелепый театр. Смешно, что я верила. Ну скажи, пожалуйста, как можно так резко отказываться от своих мыслей и причём, если бы я не написала тебе того письма, ты бы не раскаялся, просто не вспомнил бы. Ты, как на молитве, сам себя раскачиваешь. А есть ли у тебя что-нибудь настоящее в душе, о чём нельзя выболтать Я вижу за твоими письмами один язык, плюс абстрактная мысль

А А самый стоящий объект размышлений это ты сам.

Ну есть ли в тебе что-нибудь настоящее

Ты не думай, что я специально бью тебя, мщу. Ты хочешь выяснить отношения – пожалуйста. И поменьше обращай внимания на свою ранимость. Человек может вынести в 1000 раз больше.

Я тебе скажу, какой я хочу жизни.

Я хочу жить в Сибири, на Севере.

Вот так, неведающие или забывшие о гражданском романтизме второй половины ХХ века, о стихийном, народном шестидесятничесте, вот так, друзья его и враги, он выглядел ненапоказ, для себя, для души. А вот как это кипение и несмирившееся испарение тот же автор причесал тогда же (см. тут).

Вышенапечатанное оказалось имеющим генетическое начало (см. тут). Потому опять оказалось, что отдельно и после обнаружилась ещё одна тетрадь, юношеская.

А вот и ещё новость. Пришла бандероль. И то (см. тут), что там оказалось, должно служить дополнением данной странице.