Ге. Что есть истина? Христос и Пилат.
Художественный смысл.

Положите эту газету в карман, пойдите в художественный музей на Софиевской,- кстати, по понедельникам там льгота для пенсионеров,- спросите, где зал с картиной художника Ге "Что есть истина? Христос и Пилат" и перед нею прочтите эту заметку, состоящую из раскавыченных цитат. И будьте судьей - кто правильнее увидел то, что изобразил художник.

Справка для несведущих: религиозное судилище избило и приговорило Иисуса к смерти, но убивать по религиозному же закону евреям никого из евреев нельзя было, однако, все они были подданные Римской империи, где казнь бытовала, и о ней для Иисуса попросили римского наместника в Палестине, Пилата; тот допросил Иисуса и вины не нашел, однако фанатики настаивали, и Пилату пришлось подчиниться. А теперь смотрите и читайте.

НЕСКОЛЬКО ДЕТЕЙ (рассматривают иллюстрированный каталог выставки; дойдя до картины "Что есть истина?" они, указывая на темную фигуру, спрашивают):

МИХАЙЛОВСКИЙ. Пилат, добродушный, скептический и мало интересующийся иудейскими делами римлянин задает вопрос совсем не затем, чтобы получить ответ. Это даже не вопрос, потому что задав его, Пилат сейчас же уходит; он и стоит на картине вполоборота к выходным дверям. Он говорит: "Что есть истина?" с некоторым насмешливым презрением, может быть, к этому замученному человеку, оборванному и нечесанному, которому, дескать, совсем не к лицу заниматься вопросом об истине, а может быть, и к самому этому вопросу. Все обычные наши представления об этом моменте сводятся к тому, что Пилат задал свой вопрос глубокомысленно, философски. Но когда посмотришь на картину Ге, то поймешь, что глубокомыслие отнюдь не вяжется с образом Пилата. А Христос... В остром, колючем, сосредоточенном почти до отсутствия мысли взгляде Христа, в его сжатых губах, в его спокойной позе выражается готовность страдать и умереть за правое дело, такая готовность, что не о чем думать.

КИГН. Направо стоит озлобленный и полоумный бродяга. Налево - старый, опухший от сидячей жизни чиновник в порыжевшем и нерасчесанном парике. Передвижники утверждают, что жизнь нужно фотографировать. Вот и дошли они до картины Ге.

Л.ТОЛСТОЙ: Ге нашел в жизни Христа такой момент, который важен теперь для всех нас и повторяется везде во всем мире, в борьбе нравственного, разумного сознания человека, проявляющегося в неблестящих сферах жизни (речь, видно, о теории малых дел, возникшей в России после поражения народничества - С.В.), с преданиями утонченного и добродушного, самоуверенного насилия, подавляющего это сознание. А Иисусу жалко человека и страшно за ту пучину лжи, которая отделяет Пилата и таких людей от истины, и это выражено в его лице.

СУВОРИН. Пилат с пренебрежительной иронией говорит: "Что есть истина?" Христос стоит перед ним в бедной одежде, волосы у него всклочены, вид угрюмый, глаза блестят злобой. С одной стороны богатство, власть, сытость, с другой - бедность и изнурение. Бедность говорит об истине, богатство пренебрежительно спрашивает: "Что есть истина?" и уходит, не дожидаясь ответа. А Христос был молод, силен и красив. Ге же дал очень ординарного рабочего. Это бессилие художника подняться выше посредственности.

МОРДОВЦЕВ. Пилат с легкомыслием изверившегося во всякую истину спросил: "Что есть истина?" - Что оставалось отвечать на этот праздный вопрос тому, кто шел на смерть за эту истину, как не взглянуть лишь на вопрошающего таким взглядом, какой вы встречаете на лице замечательного полотна Н.Н.Ге.

ТРЕТЬЯКОВ. Когда получил и вновь посмотрел на картину, усомнился, можно ли поместить в публичную галерею? боясь оскорбить православный русский народ. Одобряющих картину вслух - совсем нет, а порицающих и возмущающихся так много, что я опасаюсь, как бы в порыве негодования кто-нибудь не уничтожил ее.

ВАШ КОРРЕСПОНДЕНТ. Таким примитивным, однозначным, мещанским, сытым, самодовольным показался мне Пилат художника, что вспомнился Пилат булгаковский. "Скажи, дочка, тебе жалко было Понтия Пилата, когда ты читала "Мастера и Маргариту"?"- спросил я. "Нет". - "А почему?" - "Потому что он не спас Иешуа". - "Но ведь Пилат полюбил его. Ты не заметила? А вынужден был - казнить. Казнил - любимого..." - "Любимого?" - "Помнишь, Иешуа обращался к нему "добрый человек". Пилат еще побить его велел за это". - "Ничего себе - любовь". - "Да, потом - полюбил. Потому что тот ему как бы в душу глянул. Потому что в каждом человеке в глубине души - доброта". - "Не верю". - "В каждом. Помнишь, Иешуа и Иуду, его предавшего, и разбойников называл "добрый человек"". - "Не понимаю, как убийца может быть добрым". - "В глубине души - может. Каждый в себе доброту прячет, если мир - злой. Вот и Понтий Пилат: он же одинокий. Самое тайное в себе,- а он устал от злого мира,- ему не с кем делить. Не с собакой же. А с таким, как Иешуа, он мог бы". - "Тем более он виноват, что не спас его". - "Но ведь и пожалеть можно. Я сам одинокий. Вы, дети, меня не слушаете, мама - тоже". Дочка опечалилась, но за меня, а не за Пилата. "Но почему, почему он его не спас?" - "Не мог". - "Как не мог? Он же все мог. Он же там был самый главный". - "Он был прокуратор - правитель от имени кесаря. А про Иешуа донесли, что он плохо говорил о кесаре. Если бы Пилат его помиловал, несдобровать было бы ему самому. Донесли бы и на него". - "Ну и что? Что бы ему сделали?" - "По крайней мере, он бы власти лишился". - "Подумаешь!" - "А может, и жизни". - "Все равно. Нельзя предавать друзей". - "Но ему героем для этого нужно было быть". - "Значит, нужно было стать героем". - "Ага. Так это легко требовать: стань героем. А если он не герой по натуре. Большинство людей - не герои. И Понтий Пилат - как большинство". И тут меня осенило, почему именно Понтий Пилат - главное действующее лицо в романе Мастера и почему этот роман в романе Булгакова играет роль эстетического идеала. И я опять пошел в музей и... не узнал Пилата.

Нет, сначала вроде все на картине Ге было тем же: и жирные складки пилатовой шеи, и упругие толстые щеки, и маленькие заплывшие свиные глазки, и округлая свиная фигура прокуратора, и тупой взгляд, и самодовольная улыбка, и купание его в золоте и свете. А фигура Иисуса - и худа, и в тени, и весь он растрепанный, и черный, и жалкий.

Но все же зря говорят, что нельзя подходить к полотнам близко.

Стоя поодаль я обнаружил парадокс, что Пилат-то изображен против света, и должен бы Пилат в световом потоке казаться темным силуэтом. А Иисус - в тени - должен бы совсем почти не видеться. Стоя поодаль я понял и зачем художник нарушил правдоподобие и сделал всего Пилата сияющим, как бы светящимся. На такое светлое пятно получил художник возможность положить совершенно необоснованную натурой тень - от брови до носа. И наоборот: на темное пятно Иисусовой фигуры - опять натурой не обосновано (Иисус же в тени) - художник бросил свет на лицо. Стоя поодаль я понял: обоснование - идейное, Ге предпочитал Иисуса Пилату. Стоя поодаль все это хорошо видно и понятно и... плосковато.

И слава Богу, что в этом отдалении мешали блики от освещения. Банальность сцены вызывает неудовольствие, блики - неудобство. Хочется вглядеться в лица, а блики мешают. И я подошел совсем близко.

Все блики исчезли. И я увидел, что у Пилата не такие уж свинские глаза, что в них горит желтый огонек: он таки хочет убедить Иисуса, он не сам для себя говорит (ведя свою мысль от несчастного Иисусова облика), а для слушателя, Иисуса: "Посмотри вокруг! Ты же не прав. Я ж тебе только что доказал, как дважды два - четыре. Последний раз, уходя, говорю тебе: одумайся!" А Иисус, большеглазый, как бы не тут. Он не отвечает. Он далеко-далеко. Но не в окно смотрит, что за Пилатом, не вдаль, не вверх, а как бы на подоконник. Губы суровы. И думает: "И тысячи лет пройдут, и все-то ты, Пилат, будешь еще прав и прав. Увы". А Пилат: "Ну, может, и не очень хорош этот мир. Но можно и в нем устроиться. Эх, ты! Надо уметь жить, раз жизнь дана". Иисус же думает: "Надо уметь не жить, раз жизнь - такая". Право, говорящие глаза изобразил художник. И потому, что это именно не фотография, а как бы жизнь, у художника вышло больше, чем он хотел, больше, чем голая тенденция. И даже начинает казаться, что и у Пилата взгляд плывет в сторону, от лица Иисуса, масляно вспоминая прелести жизни. Гедонист. Философ удовольствия. Не такое уж он бревно тупое, как показался сперва.

Семен Воложин