Чехов. Дама с собачкой. Высоцкий. Баллада о любви. Художественный смысл и прикладной.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Чехов. Дама с собачкой. Высоцкий

Баллада о любви

Художественный смысл и прикладной

У Чехова любовный негатив противопоставлен нелюбовному негативу, и получается, что всё – плохо на этом свете.

 

Переиначенный Чехов

Было так.

Я сидел, кропал возражения против одного филолога, всё неверно и неверно толковавшего песни Высоцкого. И вот дошёл до “Баллады о любви”.

И надо сделать отступление.

Я не уважаю произведения прикладного искусства.

Или я не знаю, как сказать…

Моими любимыми были в юности неаполитанские песни. Боже! Как я их любил… Я, недавно, уже глубоким стариком, наткнувшись на утаённые моей покойной жены бумаги её “до-со-мной” молодости, начитавшись её и её любимого стихов друг другу, - я влюбился в покойную ещё раз… Представляете? – Или вот отрывок из её стихотворения уже мне: “Такой покой в моей душе, Что ты его, конечно, слышишь”. И я, конечно, слышал, потому что едва ли не всё время суток о ней думал. И как после этого писать: “я не уважаю…”?

А я пишу. Потому что не знаю, как иначе написать. Потому что любовные стихи и песни призваны усиливать, в общем, знаемые чувства. Даже если они являют незнаемые их нюансы.

Вот слова: "Волшебную невидимую нить, / Которую меж ними протянули”

Высоцкий их сочинил в 1975-м. Мне было тогда 37 лет. Знал я этот нюанс любви? – Конечно знал. Когда у меня была первая любовь, я раз, не в силах перенести желание увидеть ЕЁ, удрал из пионерского лагеря (там был отряд великовозрастных). А к дому второй ЕЁ, меня влекла, как говорится, непреодолимая сила. Я приходил и стоял, спрятавшись, и смотрел на её окно.

Вполне такая осознаваемая невидимая нить…

В мои 37 и позже – надо признаться – меня, можно сказать, не волновала песня “Баллада о любви”. – Почему? – Это уведет в сторону. А я хочу проакцентировать, что есть другое волшебство – озарение, что хотел сказать художник в том случае, когда его произведение принадлежит неприкладному искусству. И по сравнению с таким озарением всё прикладное может спрятаться. Вот я и не уважаю.

Так вот “Дама с собачкой” Чехова – как раз из неприкладного. Он воспел идеал ницшеанства.

А Татьяна Толстая в эссе “Любовь и море” (2002) решила доказать, что Чехов написал произведение прикладного искусства – про любовь.

Она когда-то была ницшеанкой (см. тут). А теперь, изменившись, стала недоницшеанкой. И ей потребовалось самоутвердиться в этом малопочётном положении, пристроив свои новые мыслечувства к, мол, Чехову. – Это я телепаю, что такая у неё работа подсознания при написании своего эссе.

Чтоб меня понимать, надо знать, в чём я вижу отличие недоницшеанства от ницшеанства.

Если одним словом, ницшеанство воспевает недостижимость.

Написал, и сразу усомнился. Я не раз приводил как аналог ницшеанства математическую актуальную бесконечность.

Противоположная актуальной, потенциальная бесконечность может быть по-бытовому объяснена словами: всегда можно сделать ещё один шаг. Это – образ скуки. Ницшеанец скуку ненавидит. Но он признаёт (другие – нет), что скучна ВСЯ жизнь. С её и добром, и злом. ВСЯ! Не меньше. Следовательно, идеалом ницшеанства является быть над добром и злом. Математически – это актуальная бесконечность. Она – словно достижима. Например, - Кантор открыл, - бесконечности можно складывать, умножать… Как обычные числа. – А обычные ж числа – “достижимы”. До любого можно, в принципе, досчитать. Например, с помощью быстродействующей электронно-вычислительной машины. – Вот и бесконечности, по Кантору, оказываются как бы достижимы, что ли. А без “как-бы” - это недостижимость (бесконечность всё-таки). И – образ годится для обрисовки ницшеанского идеала.

Другой образ такого идеала – вечная жизнь произведения искусства и, некоторым образом, его автора. Как бы достижимость недостижимости в том, что автор-то при жизни не может узнать, достиг он как автор вечной жизни или нет. Но может предполагать: если будет писать по-особому – художественно. Т.е. – если по теории художественности Выготского – противоречиво.

В случае с “Дамой с собачкой” противоречивость в том, что “фэ” сказано (текстом) и отсутствию любви у Гурова и Анны Сергеевны до их взаимной встречи, и “фэ” сказано (текстом же) о их взаимной любви. Идеал “над добром и злом” не мог бы быть процитирован, если б Чехов в одном месте не дал его образ. Это вид из Ореанды.

Недоницшеанцу, в отличие от ницшеанца, надо недостижимость уничтожить и сделать из неё достижимость.

Татьяна Толстая для этого все чеховские текстовые “фэ” любви превратила в “анти-фэ”.

И я решил её на этом поймать, когда переслушивал и перечитывал “Балладу о любви” Высоцкого. Этот – автор с прямо противоположным (и недо-, и ницшеанству) идеалом. У него, соответственно, почти нет “фэ” любви: "Они внезапно попадают в такт / Такого же - неровного - дыханья”, “поют во сне и наяву!..”, “Страна Любви - великая страна!”, “Свежий ветер избранных пьянил”. Ну разве что: "Потребует разлук и расстояний, / Лишит покоя, отдыха и сна…” и “Погибших от невиданной любви…”.

Вот Татьяна Толстая и следует последним примерам.

Тут надо остановиться и примерить на себя.

Моя вторая любовь была, как оказалось потом, шлюха. А пока я рвался между противоположными чувствами: ненавистью к себе, смеющему сомневаться, и решимостью порвать с ней. И эти переживания поочерёдно мною владели, с периодичностью доходя до получаса. И своему другу такого не пожелаешь. А самому себе потом-потом я не могу признаться, что жалею, что так мучался. Наоборот. Я ж до того побаивался, что я не умею любить (первая любовь так и не узнала о моей любви, то есть, может, это и не любовь была). И вот – факт: я таки любил. Я раз из-за НЕЁ увидел ясный солнечный день как негатив. Спазм, наверно, какой-то в мозгу случился. Чуть не упал. А потом-потом совсем не жалел, что испытал и такое изменённое психическое состояние. Материальные изнемогания – их пусть бы и не было. А духовные – ничего, хорошо, что были. Лишит покоя, отдыха и сна – и ладно.

Но я – обычный человек. Не сверхчеловек в кавычках и без, как Толстая и Чехов.

Чехов, сверхчеловек без кавычек, презирал ВСЮ эту жизнь как скуку. И потому любовь дал негативными сторонами:

"Анна Сергеевна не снилась ему, а шла за ним всюду, как тень, и следила за ним. …Она по вечерам глядела на него из книжного шкапа, из камина, из угла, он слышал ее дыхание, ласковый шорох ее одежды”.

“…бежал знакомый белый шпиц. Гуров хотел позвать собаку, но у него вдруг забилось сердце, и он от волнения не мог вспомнить, как зовут шпица”.

“Когда Гуров взглянул на нее, то сердце у него сжалось, и он понял ясно, что для него теперь на всем свете нет ближе, дороже и важнее человека; она, затерявшаяся в провинциальной толпе, эта маленькая женщина, ничем не замечательная, с вульгарною лорнеткой в руках, наполняла теперь всю его жизнь, была его горем, радостью, единственным счастьем, какого он теперь желал для себя; и под звуки плохого оркестра, дрянных обывательских скрипок он думал о том, как она хороша. Думал и мечтал”.

“Прежде, в грустные минуты, он [Гуров] успокаивал себя всякими рассуждениями, какие только приходили ему в голову, теперь же ему было не до рассуждений, он чувствовал глубокое сострадание, хотелось быть искренним, нежным…”.

“Для него было очевидно, что эта их любовь кончится еще не скоро, неизвестно когда. Анна Сергеевна привязывалась к нему все сильнее, обожала его, и было бы немыслимо сказать ей, что все это должно же иметь когда-нибудь конец”.

“Потом они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут?

— Как? Как?— спрашивал он, хватая себя за голову.— Как?”

Это были переживания Гурова. Теперь – Анны Сергеевны:

"Вы должны уехать…— продолжала Анна Сергеевна шепотом.— …Я никогда не была счастлива, я теперь несчастна и никогда, никогда не буду счастлива, никогда! Не заставляйте же меня страдать еще больше! Клянусь, я приеду в Москву. А теперь расстанемся! Мой милый, добрый, дорогой мой, расстанемся!

Она пожала ему руку и стала быстро спускаться вниз, все оглядываясь на него, и по глазам ее было видно, что она в самом деле не была счастлива”.

“Она плакала от волнения, от скорбного сознания, что их жизнь так печально сложилась; они видятся только тайно, скрываются от людей как воры! Разве жизнь их не разбита?”

А вот – переживание обоих:

"И казалось, что еще немного — и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь: и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается”.

Я переписал всё, что процитировала Толстая из любовного негатива.

Так у Толстой противопоставления нету. Весь негатив у неё – как то моё чёрное солнце, вспомянутое десятки лет спустя даже с удовольствием. “Любовь есть!” - как бы доказывает текст Толстой (будто кто-то сомневается; а похоже, что Толстая в пику именно сомневающимся и пишет, в пику традиционалистам, это они и есть, по сути, отрицатели любви: "Вопреки расхожему мнению, неглубокому, как все расхожее, любовь существует не для продолжения человеческого рода. Одного взгляда на человечество достаточно, чтобы убедиться, что человечество, так же, как и весь животный мир, прекрасно размножается без всякой любви, исключительно благодаря физиологическому инстинкту. Во всех обществах, во всех культурах любовь и брак существовали раздельно, сливаясь в одно только при исключительно редких и благоприятных обстоятельствах. Это не говоря уже о том, что во многих культурах любовь как условие для брака просто запрещается, и для обеспечения этого запрета жених и невеста не имеют права видеть друг друга до свадьбы. Любовь часто бежит брака, любовь тяготится браком, и о каком размножении можно говорить при любви гомоэротической?”)

То есть любовь есть средство достижения изменённого психического состояния, чуда, фигурально выражаясь. Вот она – достигнутая недостижительность, идеал недоницшеанства.

Чехов, даже и достигнув вечной жизни своими творениями, своим телом Вечности не достиг, но имел Вечность идеалом, был сверхчеловек, можно сказать. Но не потому, что был красавец, много кем был любим, и много кого любил. А потому что любил недостижимое. Толстая же говорит, что и гомосексуал сверхчеловек, и любой любивший. А чтоб приблизиться к обязательной метафизичности ницшеанца, она применяет соответствующие слова: "ПРЕОБРАЖЕНИЕ, без всякой причины, без всякого объяснения, нипочему”, ““Дама с собачкой” по праву считается шедевром, хотя, что в нем такого происходит? Да ничего, кроме чуда”, “Тайна — в том преображении, в том превращении, в том непонятном и беспричинном, что случилось с героями”, “это есть Чудо, это выше всякого понимания, и описать этого нельзя”. Применяет слова с большой буквы, применяет сплошь заглавные буквы.

Ещё одна мимикрия недоницшеанки.

Ницшеанец, желая недостижимого и совершенно не ценя жизнь за её совершенную отвратительность-скучность, не боится смерти. Ещё и потому не боится, что недостижительность же ценит. Толстая это знает, сама была ницшеанкой. Вот и теперь она что-то мутит насчёт смерти:

"Как освободиться от этих невыносимых пут?

— Как? Как?— спрашивал он, хватая себя за голову.— Как?”

Никак. Спасение — в забвении, в смерти чувства, в смерти любви. Спасение в том, что “так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет”. Спасение — в полном равнодушии древнего, как мир, моря к жизни и смерти каждого из нас”.

Но это – выход из недостижительности чеховской (где почему-то Гурову и Анне Сергеевне не дано развестись со своими супругами; мало, что "в огромной Российской империи в 1880 г. зафиксировано всего 920 разводов, в 1890 г. — 942”, но раз уж о такой исключительности речь, то почему б не развестись?). А из достижительности Татьяны Толстой (достигнуто чудо любви) ведь – по логике – и выхода не нужно.

Самое плохое – то, что ещё раз неверно выставлен Чехов гуманистом, кем он в творчестве не был. Чехов мог быть гуманистом много в какой области (в медицине, в общественной деятельности, в дружеском кругу), но не в литературе. Так его зашибло ещё в молодые годы народничество (своею нудой и потом крахом), что он от этого ушиба так никогда и не оправился.

17 сентября 2015 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/pereinachennyy-chehov

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)