С. Воложин
Зайцев. Мгла
Художественный смысл
|
Идеал реалиста – предчувствие. |
Ни в зуб ногой
Ну вот я и почитал вещь, про которую не понимаю, что она значит – рассказ “Мгла" (1904) Бориса Зайцева. Я недавно разбирался с другим рассказом его же и того же года – “Сон”. Вывел, что там он – реалист: чует скоро наступящее зло, когда страна в патриотическом подъёме, дескать, обречена она на победу над глупой Японией, посмевшей напасть на Россию.
Плохо. Только, вот отчитался об успехе со “Сном”, предполагая, что само начало писания о непонятном новом рассказе что-то во мне запустит, и во мне постепенно прорежется понимание этого непонятного. – Шиш! Никакого постепенно. Как только я кончил отчёт, мне стало понятно, что здесь, собственно, то же самое: ну, да, убил волка, но… И до охоты, и охота, и после неё – всё как бы мистически ведёт к черноте и буре в конце.
"…а дальше чернела, как непереходимая бездна, бесконечная бушующая мгла, то свивавшаяся вихрями, то удушающе налетавшая спереди, с воем охватывая всего, с головы до пят.
Вспоминая нашу пустынную борьбу, там, в безлюдном поле, я не испытывал ни радости, ни жалости, ни страсти. Мне не было жаль ни себя, ни волка, ни старую кухарку Аграфену, но не было бы странно и то, если бы в этой безлюдной тьме я увидел неподвижное лицо Вечной Ночи с грубо вырубленными, сделанными как из камня огромными глазами, в которых я прочел бы спокойное, величавое и равнодушное отчаяние”.
А весь рассказ – одно за другим предварения Зла. С первого же абзаца:
"Мы выезжаем: восьмой час зимнего утра. В большом пустоватом моем доме, в столовой, горит еще свеча, стоит стакан стынущего чая со сливками, пахнет сапогами, табаком и охотой, а рядом, в кабинете со смятой постелью и чуть сереющими прямоугольниками окон, все опять начинает стынуть и холодеть без человека".
И так – на каждом шагу.
"…не холодно, в сущности”, но "Дрожь пробирает”.
"…ветер: пахнет он остро и вкусно, точно, правда, снег имеет запах”, но из-за него, ветра, "Тонко и жалобно звенят стволы ружья”.
Даже скучно перечислять. Задача оказалась легко разрешимой.
А я тоскую по трудно разрешимой. На такую теперь трудно наткнуться. Из-за этой оголтелой информационной войны, развёрнутой Западом против России. – Все: и патриоты и пятая колона, - стали писать, если и не просто, то скрытую публицистику. Или сатиру (самый нехудожественный род искусства). Я аж бросился, вот, в серебряный век.
Зайцев меня заинтересовал тем, что я прочёл, будто он импрессионист.
Он, и правда, пишет как бы зримостями вот этой секунды.
"Минуем деревню, едем чуть заметно под гору. Сзади розвальней, на смычках, рысцой бегут собаки, кажущиеся темным пятном; в полутьме ясно представляю себе переднего -- старого Добыча, мудрого, многоопытного, всегда думающего и теперь, наверное, -- в свинцовых потемках о чем-то размышляющего по-своему, по-собачьи -- смутно, затемненно”.
“…все это тает в беспредельных, серо-синеватых тонах. Точно по странному, бесконечному, от века существующему морю плывет наша призрачная скорлупка”.
“Совсем уже почти рассвело, когда мы подъехали к "заказу". Слезаем. Далеко видно со взгорья. День теплый, сыровато-туманный. В далеком свинцовистом воздухе, над вылезшими из мутно-белого снега пятнами лесочков перетягиваются и лениво ворочаются хмурые небеса, и на всем лежит этот таинственный, мглисто-сизоватый налет уходящей ночи”.
“Но вот собаки гонят. Низкий, мерный бас Добыча похож на набат, а вокруг толпятся и прыгают наперебой веселые, как перезванивающие колокола, голоса молодых”.
Я было в первые секунды растерянности, что же это всё значит, успел даже подумать, а не осуществляет ли Зайцев формулу импрессионизма: хвала абы какой жизни.
Когда-то я был покорён Якимовичем. Его почитать – получалось, что каждый большой стиль имеет свою формулу, свой идеостиль:
"В сознании современного исследователя, так или иначе, живёт представление о первофеноменах культур прошлого, о первоосновах и первопричинах: средневековье – трансцедентность и особый спиритуализм, Возрождение – новый гуманизм…” (Советское искусствознание ’76 -2, М., 1977. С. 93).
Для импрессионизма, так получалось, глядя на любую из картин знаменитых его представителей, формула была: хвала абы какой жизни… каких-то проституток или затрушенного мига преходящего. Как впоследствии маленький бродяжка Чарли Чаплина не только делал хорошую мину при плохой игре, но и вправду наслаждался своей жизнью, как бы мизерна она ни была.
Вот и тут, у Зайцева, - стал я думать, - всё как-то нехорошо, и только тем хорошо, что это мыслимо красиво и как-то зримо описать: "В далеком свинцовистом воздухе”… лай, "как перезванивающие колокола”… "под загадочно серым небом, где совсем ничто не звучит: жалкий мой выстрел был похож на щелк пастушьего кнута”…
Но. Как я и опасался, полная путаница была когда-то (да и теперь), кто декадент, кто символист, кто импрессионист…
"Импрессионистами называли Чехова…” (Марков. История русского футуризма. С-Пб. 2000. С. 11).
Вот, получилось, что Зайцев – реалист. Чует то в социуме, что другие ещё не чуют.
2 декабря 2020 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/ni-v-zub-nogoi-5fc7e94b6bcad04cbc01585d
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |