За Вольтскую. Мне написали: "И зачем тут стихи инфантильной барышни...”.

А я счёл, что, хоть разобранное мною стихотворением (см. тут) и является второсортным (по моему, эстетического экстремиста, ранжиру), так как рождено замыслом сознания (выразить ненависть к преступно социально отсталой России с её централизмом), а не подсознательным идеалом, но… Но большим числом повторов, достаточно разных, чтоб читатель не заскучал, она добилась* какой-то степени внушения читателю своей точки зрения. Повторы настолько разны, что до меня не сразу дошло, чего я взволновался. А как только есть что-то – пусть и поначалу – недопонятное, так, - думаю я, - это эстетически ценно. – И вот меня корят в ошибке. То есть корящему плевать на мои четверти-чувств, верные и ценные мне за именно их малость, тонкость. – Я обиделся: ему-де давай весомое, грубое, зримое (словами Маяковского).

Я потому вдруг процитировал Маяковского, что, решив проверить качество Вольтской-поэтессы, я полез в её ранние стихи, и мало что понимая в одном, другом и третьем стихотворениях, - я в третьем всё же, ещё не дочитав до слова "Тибр”, угадал почему-то что речь – о Риме. – Это тонко и недопонятно: как я догадался?

При "цветущих колоннах” на второй строке я подумал: Афины. Наверно, из-за сходства (в трёхдольности) с Гомером:

Но "с названием кратким, как жизнь” не выходит: Афины – 3 слога. Зато "орлиное солнце”, т.е. высоко в небе, оставляет ищущую мысль на юге относительно России, страны северной.

Слова: "На молочных холмах — непросохшие капли”, - могли только в подсознании навевать такую картину:

Тут я ещё не мог догадаться про Рим, хоть про 7 его холмов, конечно, знал, а молочноcть, да, ассоциирует с туманом.

А вот слова: "Из набухших фонтанов жара выжимает слезу”, - если я не ошибаюсь (я ж сейчас копаюсь в памяти, как я догадался про Рим), мне, кажется, он мне представился-таки. И не потому, что я знал, что там более 2000 фонтанов, больше, чем в любом городе мира, а не знаю, почему. Навидался римских фонтанов в кино и телевидении, что ли…

Следующие два стиха:

наколдовали воображению, что это в очень религиозной стране с потрясающим барокко и сонмами ангелов на стенах. Так и оказалось потом в поиске по римским местам.

Теперь: "Где живей винограда, прозрачен и теплолюбив, / Наливается мрамор, пространство собою обвив”.

Что-то такое, наверно, было в ассоциации:

Слова: "город, насытивший мир молоком / Иссякающей речи”, - со всей определённостью мне сказали, что это латынь.

А при словах: "Где арена пуста”, - я просто представил себе Колизей. И дальше был "Тибр”, и я пришёл в восторг от себя. Не от неё.

Я дочитал до конца и чуть не с вожделением бросился искать подтверждение, наоборот, точности слов "оплывших ступеней”. И нашёл.

И, чтоб её похвалить не только за умение естественно говорить иносказательно, я подумал: а не преобладают ли в стихотворении звонкие согласные, хоть глухих на 4 буквы больше в алфавите из-за непарных глухих? – Вот как это выглядит по строкам (в числителе звонкие):

16/10

14/9

12/10

13/7

13/6

18/4

18/3

15/8

14/8

11/6

10/12

13/10

14/10

17/6

17/7

11/7

6/3

Преобладают!

Уж тут-то точно работало не сознание, а исключительно подсознание. То, которое не подсознательный идеал (обеспечивающий художественность и первосортность), а простое (обеспечивающее органическую цельность, эстетическое качество и второсортность, но зато всё же искусства, а не ремесленничества).

(Для проверки своего эстетического чутья я предыдущие 2 абзаца написал до подсчёта. Подумал: ошибусь – просто не стану о звонкости писать.)

Так что Вольтская – талант, конечно. Стихотворение – произведение прикладного искусства. Замысел сознания такой: Рим лучше России. Просто надо знать, перефразируя Пушкина, что гений и злодейство — две вещи совместные.

Видно злодейство Вольтской уже в 1994 году? – Нет. Но предпосылки, глядя из сегодня, уже наметились. (Хоть разговор об этом будет вилами по воде – да простится мне…)

Сравню с собой.

Стихотворение любовное. И прямо противоположное вспомнившемуся моему случаю.

Влюблённая лирическая героиня от избытка чувств к своему любимому, хочет оказаться в месте, соответственно, лучшем, чем её родной Петербург (так он был переименован за три года до сочинения стихотворения). Я там несколько раз был в командировках приблизительно в те годы. Город был страшен по сравнению с советским временем. (Только к 300-летию – в 2003 году – его привели в порядок.) 1994 год это год после расстрела Белого Дома Ельциным. Либерализм показал зубы: госустройство в России – не демократия. Идеалисты либералы могли выругаться по-черномырдински: хотели, как лучше, а вышло, как всегда. Что Рим лучше, это для лирической героини и её любимого выглядит объективностью и в материальном, и в идеальном смысле. Вот она и мечтает об их, "раненных” Россией, пребывании в нём с любимым в разных уголках лучшего города земли. Даже не вдаваясь в будущее: примет Рим их или нет ("Вниз укажет отставленным пальцем. / А может быть, вверх”), смогут они прилично устроиться в эмиграции или нет.

За 32 года до того (24-хлетний) я, переполненный предчувствием счастья, будучи в отпуске, в Дилижане (Армения), в какой-то миг оторвавшись от настольного тенниса, прикрывшись от солнца рукой и глянув на нависающую до неба стену, состоящую из леса ближайшей горы, поклялся себе (и не исполнил этой клятвы), что я когда-нибудь вернусь в Дилижан. Через несколько дней, в Ереване, я влюбился. Её звали так странно – Паша (Павла, Павлина). Я потому, наверно, запомнил. И назавтра мы гуляли с нею по центру Еревана, пьяные от любви, и запивали поцелуи глотком воды из каждого питьевого фонтанчика, которые стояли на каждом шагу. У нас были встречные туристические маршруты, и назавтра она уехала туда, откуда я приехал. (А меня ешё при подъезде к Кавказу обворовали, и у меня было только 53 копейки. Но, не выдержав разлуки с нею, я умудрился на попутных машинах её группу догнать в тот же день и к утру вернуться к своей группе.) И я вовсе не мыслил о счастье с нею в Дилижане. Мне хорошо было там, где я жил. И я тогда не осознавал, что фактически формировался как стихийный левый шестидесятник, взявшийся – во имя спасения коммунистической перспективы – лечить социализм от рака-вещизма.

Я становился противоположностью будущей Вольтской.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/ZBiYCIEaojCZ2wJL?referrer_clid=1400&&partner_user_id=[object%20Object]

- Нужна, но в сопровождении соответствующей (как у меня) критики, т.е. в качестве ослабленного микроба – для возбуждения иммунитета и читателей-патриотов России.