Здесь, возле пустыни, месяцами пустое голубое небо. Какое было мечтой, когда я жил в СССР. А страдания одни и те же. Там я сперва всё больше книги писал, а не статьи. И был страх – смогу ли я написать ещё одну книгу… Особенно после первой было страшно. А тут – всё труднее и труднее, - а всё почему-то выходит и выходит, - написать статью. Ибо не о чём. И это голубое небо – символ этого не о чём. – Ну какое ему дело? Оно себе сияет само по себе. А мои аналогии с его пустотой – ему что и нет их, аналогий.

Моя беда, что моё амплуа – демонстрировать возможность по текстовым странностям для времени создания вещи реконструировать подсознательный идеал автора художественного произведения, точнее – произведения неприкладного искусства. А время сейчас – информационной войны – для прикладного (о знаемом), а не для неприкладного искусства, время для искусства грубого, а не тончайшего. – И мне стало не о чём писать, современном. А о прошлом я много о чём написал уже. – И – тупик.

А ну-ка повозражаю я Троцкому (“Искусство и революция” - 1938)… Хоть и не художественное это произведение…

Буду под словом искусство понимать неприкладное искусство.

.

Нет. Другая потребность – непосредственного и непринуждённого испытания сокровенного человека с целью совершенствования человечества – по Атанасу Натеву.

Не факт. – Возьмём Гомера. – Он запел от кошмара, какой принесли вторгшиеся с севера в Древнейшую Грецию дорийцы, свергнув у ахейцев раннерабовладельческий строй, вернув первобытно-общинный, разорив города и культуру, едва не уничтожив ахейцев. Те спаслись – искусством: Гомер сознательно воспел победу ахейцев над слабейшими троянцами, а подсознательно – освобождение от богов, выражавших уничтоженную, но милую цивилизацию Порядка раннего рабовладельческого общества, освобождение вообще от причинности Этого мира (вида Порядка). – Как? – Ритмом, уводящим ото всего в Этом мире. Превращая человека в как бы равного богу, которому всё (ну почти всё) дозволено. – Это было выражение Свободы. Тем паче, что в первобытно-общинном строе свободы было меньше, чем в рабовладельческом (для рабовладельцев). В первом ты – раб коллектива, а во втором – если раб, то всего лишь данного рабовладельца. – Ритм – это некое иномирие, антагонистичное Этому миру. И таким же иномирием было золотое сечение, красивая пропорция, красивые созвучия и т.п. – Какие-то непостижимости. – В веках повторяющееся ницшеанство.

В XIX веке ницшеанство опять массово пришло для среднего и высшего классов в связи со скукой (на Западе) от ухода оттуда центра революционного движения и от превращения капитализма и зверского, первичного в более гуманный, - скука – от сытости.

В Россию, поскольку она повторяла всё за Западом, для верхов и середины ницшеанство тоже пришло.

Так что в данных случаях классовое общество средний и высший класс искусства не лишает. Причём тончайшего, неприкладного. А те же классы неприкладного лишает, навязывая прикладное – академическое, выражающее знаемое – чувство первенства в жизни её хозяев. То же и с более низкими слоями – навязывает другое прикладное (передвижничество, например), выражающее такое знаемое, как плач по несчастному народу, освобождённому от крепостного права без земли на растерзание наступающему капитализму.

То есть Троцкий полностью не компетентен в наделении или лишении кого-то тончайшим искусством. Он может лишь случаями оказаться в чём-то правым. Так естественная смена разочарований очарованиями даже и в неприкладном искусстве дала возможность Троцкому, оказалось, охарактеризовать близко к истине написать:

Но глупо каждый "протест” называть "с левого фланга”. То есть – от обездоленных. Например, протест Позднего Возрождения против Высокого Возрождения проходил по моральному фронту. Одни (поздний Микельанджело) были против разврата католической церкви и общества, а другие (поздний Тициан) были против засилья нравственности инквизиции. Кто тут левый? И за тех и за других были свои массы.

Поэтому в высшей степени сомнительна сентенция:

Вы видели до какой второсортности докатился академизм. А Троцкий перечисляет “измы” с высоты абстракции, которая бессодержательна. Экспрессионизм включает, когда тот вообще имеет тенденцию выскочить из условности, необходимой для испытания сокровенного по Натеву, превращаясь из испытания непосредственного и непринуждённого в непосредственное и принуждающее, как жизнь. Декадентство включает, когда оно – не естественное неприкладное, а искусственное прикладное (продукт ума – приятие Зла, раз оно неустранимо).

Ну ерунда же. Тот же академизм… Капитализм вполне себе цвёл в XIX веке, а… Нет такой жёсткой сцепки между общественным строем и неприкладным искусством, как это думает Троцкий.

Это полная ерунда. Какая упадочность у капитализма, когда он периодический да ещё и материально повышающийся. Через 10 лет после 1938 года, после Великой Депрессии начался новый материальный взлёт в виде Общества Потребления. И произведения абстрактного искусства стали продаваться за миллионы долларов. А это всё то же ницшеанство, из-за чрезвычайности сложности которого оно оказалось способным десятилетие за десятилетием не терять неосознаваемости своего иномирия как места бегства из Этого скучного мира Порядка и причинности, в том числе и рыночной.

Я оспорил это в абзаце до цитирования. Троцкий просто не способен увидеть что-то глубже “текста”. Подсознательности иномирия, наоборот, обеспечивает неиссякаемость вдохновения ницшеанцев и сменяемость стилей.

Так наоборот же! Именно потому, что ницшеанство "является наиболее сложным”, его подсознательное иномирие не способно пробиться в сознание, а страдания "распада и гниения буржуазного общества” лишь подогревают желание бегства в это иномирие.

Троцкий вопит о кризисе, а в искусстве его нет (если не считать, что появляются пройдохи, притворяющиеся ницшеанцами, и довольно трудно их разоблачать).

И из кризиса он выводит революционность. Что неверно. Швейцарцы на референдуме 2010 года о безусловном основном доходе ответили: “Нет”. Им интересно даже и пострадать немного (умереть не дадут), но только продолжать участвовать в потребительской гонке. – Не сообразил такого хода дела Троцкий в 1938 году.

Он, наоборот, говорит о повороте ""левой" интеллигенции” к революции.

Тут надо быть очень конкретным.

Например, антисоветскость экспрессионизма и импрессионизма Пименова (тут и тут), советской властью как издевательство над собой не узнанное… Вполне себе неприкладное искусство…

Я очень сомневаюсь, что это так в положительном смысле. В революции рационализм расцветает, что проявления подсознательного идеала теснит.

Но кроме нескольких месяцев до начала гражданской войны, ничего иного, кроме централизма (бюрократии) и не было с октября 1917 года.

Нет, исключения из правила были. Например, картины Штеренберга (тут и тут), “Одесские рассказы” и “Конармия” Бабеля. Они как бы оправдывают именование стиля социалистический реализм. Это чуяние того в социуме, что прорезается, но ещё никто не чует, причём – прогрессивное (а тогда прогрессом считалось то, что оказалось лжесоциализмом).

И в этой части с Троцким тоже можно поспорить:

Троцкому не понять, что – вследствие экстраодинарности – искусство всё выдумывает. И даже озабочено, чтоб не спутали с реальностью. Условности ради, нужной для (помните Натева?) испытания сокровенного.

Да, социалистическим зря назвали. – Мало ли что поименуют прогрессивным ростком. Да, подлипал эта формула породила видимо-невидимо. Но в сути сутей всё было верно. Только вот в порядке редчайшего исключения.

В общем, читать Троцкого нет никакого смысла.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/eto-skuchnoeskuchnoe-goluboe-nebo-60afb26fe7067f5d882d996c