С. Воложин
Волкович
Публицистический смысл
| Холодная война, вроде возвращается. |
Стоит ли мусолить одну деталь?!
Такова реакция Волковича на реакцию на его "Собаки села Похмелевка" (http://www.pereplet.ru/text/volkovich10may07.html).
Стоит мусолить деталь, если она высветляет замысел.
А стоит ли высветлять, когда и так все ясно?
Ну я еще чуть-чуть ясности добавлю.
Итак.
Читателями замечено: немецкого происхождения команду "фас" мог не знать житель глухой белорусской деревеньки, немецкий офицер мог не знать российского жеста "выпить".
Кроме того.
Как могли пострелять собак, не задев их хозяев? Невероятен вой волков в июне. Редкость – психоз молодой собаки. Нешаблонно вползание войны в Похмелевку. Экзотично наименование этого села. Все, что там случилось, необычайно.
Но, представленное как суховатый газетный репортаж, создает впечатление отчета очевидца. Прямо живописно-меткие куски, - вроде кивания "журавлей" или тупорылых машин, - подчеркивают достоверность. А неслыханое в фабуле плюс отчет по форме рождают символичность. Читаешь напряженно – от новизны. Но катарсиса нет.
Почему? Слишком уж шаблонен материал?
Может, просто тут нет художественности? Журналистская продукция и все.
"Сила [художественного] открытия, - писал Л. А. Мазель в книге "Эстетика и анализ", - измеряется не только плодотворностью совмещения [элементов], его ценностью, содержательностью, смыслом, но и его неожиданностью и трудностью. Чем дальше друг от друга совмещенные свойства, чем меньше угадывалась заранее сама возможность их сочетания и чем менее очевидными и более трудными были пути реализации этой возможности, тем выше, при прочих равных условиях, творческая сила открытия. В этом смысле истинно художественное произведение осуществляет, казалось бы, неосуществимое, совмещает, казалось бы, несовместимое".
А что ж тут несовместимого: недочеловеки и фашисты, недочеловеки и аж природное и даже сверхприродное какое-то, символическое их отвержение? Любая необычность пройдет на ура, будучи противопоставленной недочеловекам. Тем более, если она хорошо вводится: не скрывая ее исключительности.
(На днях услышал, что сам Андропов распорядился, чтоб фашистов в "Семнадцати мгновениях весны" вывели глубокими и противоречивыми людьми. – Так зато и получилось – а ведь сериал! - на все сто.)
Тут же – банальность. Прикрытая необычностями.
Именно прикрытая (потому и смею писать).
Сперва у читателя создается впечатление, что перед ним свидетельство очевидца. Эти "тупорылые машины" и ""ЧТЗ" на высоких игольчатых колесах", казалось бы, не выдумаешь. Видел их мальчик лет десяти. Все уже понимал. Потому и описывает теперь так живо морально-политическое предненастье: "серо стало и неуютно. Хотя закатное солнце пригревало и зелень буяла вокруг по-летнему, - как неожиданно смерклось…"
Потом понимаешь, что автор всеведущ. Он и при разговоре переводчика со старшим офицером присутствует, и распоряжение старосте слышит (там прямая речь), и что узловая станция уже занята немцами знает, и беспечность офицера ему ведома, и что шептали ночью по хатам ему известно, и при родах суки присутствует, и как она сперва давит, а потом пожирает щенят видит, и в мысли офицера проникает.
Ну хорошо. Пусть это быль, литературно оформленное воспоминание. Чем плохо?
А тем, что литературно.
Очень уж напористо идет в параллель с былью символизм.
И закрадывается подозрение: а не его ли ради сама быль сочинена?
Человек, мол, понимает, что просто так теперешние не станут читать про войну, что надо – с какой-то перчинкой. Вот и придумал. Особенно – про волков. Ну и про щелкание по кадыку. Ну и фас.
Очень ловко-символично вышло с названием Похмелевка: ошиблись немцы не только с переводом, но и вообще ОШИБЛИСЬ. Было б здорово со стороны автора – придумать и такое название, и объяснение его. Но – я проверил – такая деревня – действительность, а не выдумка. Кто знает, может, и вой волков в июне 41-го не выдумка, и про фас и про кадык офицера. Не в том дело. Беллетрист имеет полное право выдумывать.
Но уж очень все выстроено символически. С первых строчек до последних.
"Война пришла в белорусскую деревню Похмелевка обыденно, как осень или зима, но уместнее сравнивать ее приход с вечерним дождливым предненастьем: невзначай серо стало и неуютно".
Вот это постепенное пробирание к точному выражению… Осень. Нет. Вечернее предненастье. Естественно отвергаемое. (От погоды ж можно ждать, что она будет летней летом.) – Само естественное устройство мира отвергает оккупацию. Ну, российского мира.
И так – по нарастающей.
Как в песне. Три мерных удара на глубокий вдох, а потом – на выдох: "Вставай, страна огромная!" И – волосы дыбом начинают подыматься.
Но песня ж в принципе – прикладное искусство. Средство излить чувство. Тут нет сложного механизма дразнения, как в неприкладном искусстве, с катарсисом в результате.
Вот и с разбираемым произведением так же. Оно – чтоб излиться. Оно – прикладное.
Что такое в наше время произошло, чтоб так сильно захотелось излиться на тему страшеннейшей оккупации? Ведь не может же быть, чтоб к энной годовщине войны. – Очень уж пафос чувствуется.
А холодная война, вроде возвращается. (Творят о прошлом всегда имея в виду настоящее. Читал, помнится, что древние греки "Илиаду" записали, предвидя войну с персами.) Западу не нравится, что Россия стала пробовать подняться с колен.
Тут в ответ можно даже и волчий вой в июне 41-го придумать. Не выйдет, мол, господа хорошие. Не то, чтоб с нами Бог. Но.
Святая память о той войне ж единственное, что способно реально объединить российский народ, восточных славян, раздираемых свирепствующим индивидуализмом и глобальной конкуренцией.
13 мая 2007 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://www.pereplet.ru/volozhin/35.html#35
| На главную страницу сайта | Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |