С. Воложин
Тургенев. Новь
Идейный, но нехудожественный смысл.
|
Не любит Тургенев революционеров. |
Когда сразу всё понятно.
Я как-то открыл роман “Новь” Тургенева, стал читать и тут же бросил. Не из подсознания писано. Тенденциозно.
Почему я так решил?
Пожалуйста:
"…лет двадцати семи, небрежно и бедно одетый. Тяжело шлепая стоптанными калошами, медленно покачивая грузное, неуклюжее тело…”.
Это вторая строчка. Подчеркнутые слова – с негативной аурой.
"тоже довольно грубоватый, женский голос”.
Это в 6-ой строке.
"Низкая, неопрятная, со стенами, выкрашенными мутно-зеленой краской, комната эта едва освещалась двумя запыленными окошками. Только и было в ней мебели, что железная кроватка в углу, да стол посередине, да несколько стульев, да этажерка, заваленная книгами. Возле стола сидела женщина лет тридцати, простоволосая, в черном шерстяном платье, и курила папироску. Увидев вошедшего Остродумова, она молча подала ему свою широкую красную руку. Тот так же молча пожал ее и, опустившись на стул, достал из бокового кармана полусломанную сигару. Машурина дала ему огня -- он закурил, и оба, не говоря ни слова и даже не меняясь взглядами, принялись пускать струйки синеватого дыма в тусклый воздух комнаты, уже без того достаточно пропитанный им. В обоих курильщиках было нечто общее, хотя чертами лица они не походили друг на друга. В этих неряшливых фигурах, с крупными губами, зубами, носами (Остродумов к тому же еще был ряб), сказывалось что-то честное, и стойкое, и трудолюбивое”.
Дальше, помнится, я не читал. Видно, что не любит Тургенев революционеров. – А я не люблю тенденциозную литературу.
И живопись. Тех же передвижников. По крайней мере, тогда, когда моему – какое ни есть – благополучию ничего не грозит (как сейчас). Потому что в лихих 90-х, чудом избегнув безработицы, и оказавшись (в командировку послали в Питер) в Русском музее перед картиной Маковского В. Е. “Ночлежный дом”, я долго отойти не мог от неё из-за сострадания. Я ж незадолго дошёл до того, что выложенный кем-то сердобольным возле мусорного ящика целлофановый мешок с абрикосовыми косточками поднял, оглянувшись, не видит ли кто, особенно – знакомый. Никто на улице не обратил внимания, и я быстро положил мешок (благо, сухая погода была) в сумку свою, что носил на плече и пошёл дальше. Я даже ни разу не задержал квартплату из-за безденежья. Но. Я внимательно рассматривал одного за другим тех несчастных, что нарисовал Маковский. И очень волновался. Особенно меня пронзал тёплый колорит домов, снега и воздуха – изображалась оттепель. Хоть погода там была не слишком сурова.
Особенно я стал не терпеть тенденциозность из-за сплошь тенденциозных оранжевых (так я называю людей в России – по названию “оранжевой революции” в Киеве 2004 года – не додумывающих до конца, что конечными выгодополучателями их бунта против путинской власти будут в результате её свержения пришедшие к власти компрадоры, помогущие Западу дограбить Россию окончательно). “Искусство” таких оранжевых меня бесит. Своей абсолютной чуждостью подсознательного момента. Типа, как Павленский прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади в Москве.
Так вот писать сей опус я стал, наткнувшись на такой текст:
"Идеи послужили двигателем творческого воображения и вызвали ясные внутренние образы.
Таков пример с романом “Новь” Тургенева, история создания которого довольно обстоятельно документирована. Отправной точкой для его написания послужило наблюдение за русской интеллигенцией, общая мысль отмечена и развита самим автором в форме “концепта”. Хотя Тургенев и отрицал первенство “идей” при зарождении своих произведений и считал главенствующими схваченные в жизни образы, он, как и многие другие значительные романисты, сочетает эксперимент с прямым наблюдением над действительностью. 29 июля 1870 г. он записывает:
“Мелькнула мысль нового романа. Вот она: есть романтики реализма (Онегин, не пушкинский — а приятель Ральстона). Они тоскуют о реальном и стремятся к нему, как прежние романтики к идеалу. — Они ищут в реальном не поэзии — эта им смешна — но нечто великое и значительное, а это вздор: настоящая жизнь прозаична и должна быть такою. Они несчастные, исковерканные — и мучатся самой этой исковерканностью — как вещью совсем к их делу не подходящей…” И, высказав ряд других соображений, автор продолжает: “В противуположность этому Онегину надо поставить настоящего практика на американский лад, который также спокойно делает своё дело, как мужик пашет и сеет: — можно подумать, что он хлопочет только о своём желудке, о своём bien кtre, и счесть его за дельного эгоиста; — только наблюдательный глаз может видеть в нём струю социальную, гуманную, общечеловеческую: она сказывается в выборе его занятия, в сознании долга перед другими… Натура грубая, тяжёлая на слово, без всякого эстетического начала — но сильная и мужественная, нескучливая, с выдержкой. У него своя религия — торжество низшего класса, в котором он хочет участвовать. — Русский революционер”…
… он в 1876 г. смог, наконец завершить свой роман, в котором предначертанная тенденция играет роль вдохновения…
Насколько широко распространён метод перехода от замысла к фабуле, настолько неодинаково он применяется. Начиная от произведений, в которых общая мысль едва-едва проблёскивает, являясь чем-то внешним и чуждым самой фабуле, бесчисленные ступени ведут нас к противоположной крайности, то есть к морализации, к развитию теорий, к различным видам дидактической или тенденциозной литературы, имеющей мало общего с искусством” (Арнаудов. http://bookap.info/lichnost/arnaudov_psihologiya_literaturnogo_tvorchestva/gl57.shtm#sel=4:241,4:241).
И я понял, что в своём теперешнем эстетическом экстремизме я оказался совершенно прав, бросив читать тургеневскую “Новь”.
23 января 2017 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://www.pereplet.ru/volozhin/459.html#459
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |