Говорят, кто ничего не делает, тот не ошибается. Я – не живу, можно сказать. Значит, я безгрешен.

Нет, не в религиозном смысле. В “Исповеди” Святого Августина я вычитал, что грешен даже младенец – кусает грудь матери. В христианском смысле я ого как грешен. Первым из смертных грехов – гордыней. Я не встретил за жизнь ни одной работы, где б применялась теория художественности по Выготскому. А сам только её применяю. Я не грешен уже десятки лет в бытовом, если можно так сказать, смысле. В молодости я ни одной девушки не обманул, не соблазнил – чтоб сколько-то против её воли. Ни с чьей женой не имел дела – все разведённые. И своей не изменял. Никого не бил, ибо слабосилен. Ну я великий мастер был списывать со шпаргалок, какие делал себе сам. Но разве это бытовой грех? Я даже, можно сказать, не врал, живя в империи Лжи, в СССР. Изверившись в комсомоле, я не стал на учёт при первой смене работы. Разочаровавшись в политике КПСС, я перестал ходить на демонстрации, собрания и выборы. Мне было легко: я отказался от карьеры, попав вскоре после окончания института на здорово высокий пост и увидев, какая там, наверху, царит безнравственность. И, безотцовщина с 6 лет, я воспитан в аскетизме – мне очень мало что надо из материального. И жена попалась соответствующе не требовательная. Меня такого Бог, можно сказать, хранил от искушений. Если я кому не отдал долг, так по забывчивости и мелочности долга. О. Два раза я своровал. Один раз – чернильницу непроливайку. В первом классе. Из интереса, смогут, пропажу найти или нет. Не смогли. Я её незаметно поставил на пол в передний угол класса. Уходя домой, я её незаметно поднял, спрятал в рукав, положил в карман пальто и выбросил в глубокий снег оврага, проходя мимо в одиночестве. Другой раз – в перестройку, когда каждый день повышались цены. Я заплатил за 12 банок кабачковой икры, а продавщица мне дала 13, и я смолчал. Но это такая ерунда, что можно не считать. А! Я почти тогда же попал в банду, как оказалось вскоре после перехода туда на работу. Филиал АН Украины. Конструктором. Мы делали вид, что разрабатываем новаторские батарейки, а на самом деле это была туфта. Организованное хищение из государственного бюджета. Но тогда все кругом так воровали, что я и свою зарплату за туфту не считал и не считаю за грех. Никого не подсиживал, не предавал. В общем, не святой, но далеко не грязный.

И всё же достаточно грязный, чтоб вжиться в предателя, в Вадима Глебова, что из романа “Дом на набережной” (1976) Трифонова.

Так постепенно вводится его душевная слабость, что всё кажется знакомым. Зависть более обеспеченным одноклассникам (со мной никогда такого не было), трусость признаться, что был инициатором снять штаны с одноклассника Шулепы (такого – тоже), втирание, по сути дела, в доверие к Ганчуку (и такого)… И вот брезжит предательство своего научного руководителя, Ганчука, честнейшего человека, и своей любимой, его дочери. Того хотят выжить по политическим причинам: слишком колет, что идёт обуржуазивание жизни в СССР.

(Я вспоминаю, какую я – прекративший своё членство в комсомоле по идейным соображениям – взбучку задал двоюродному брату за то, что он проголосовал за исключение из комсомола сокурсника, подавшего заявление на репатриацию в Израиль. Через 55 лет после этого я пишу эти слова, сам живя в Израиле, но я тут оказался по несчастному стечению обстоятельств, и опять не виню себя.)

И вот я читаю, как Глебов высчитывает, как выгоднее поступить и меня-другого всего переворачивает, настолько я-первый вжился в этого персонажа, будто это я. Тогда как я не такой!

Я потрясён. Как Трифонов этого добился?

Кошмар. Глебов согласился рассказать о своей проблеме почти умирающей бабе Ниле… (Теперь я читаю и пишу одновременно.)

И вот ночью баба Нила умерла, и Глебову можно стало не идти на собрание.

Вот так, слабак.

Это слова о Глебове жены Ганчука, дочери ясновидящей матери. И она гонит его из дому.

Ганчук, выгоняя тоже:

"Там [с Раскольниковым] все было гораздо ясней и проще, ибо был открытый социальный конфликт. А нынче человек не понимает до конца, что он творит… Поэтому спор с самим собой… Он сам себя убеждает… Конфликт уходит в глубь человека — вот что происходит…”.

О-бур-жуазивание.

Трифонов написал, увы, произведение прикладного искусства. Потому что левым диссидентам ещё 20 лет до 1976 года было видно, что социализм смертельно болен вещизмом.

Глебов не ушёл от Ганчуков, даже остался ночевать. И… больше никогда не пришёл.

Но как сильно ненавидишь этого Глебова…

Вот, в чём достоинство прикладного искусства – в силе воздействия.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/ispytanie-6256f15df9a5855a3cbd6610